– Ах, мои несчастные глаза! Я не продаюсь, господа. Не знаю, как сказать… Пусть не обидятся мои друзья среди вас, когда я говорю – я не продаю себя, продается только ученая обезьяна.
Колуэлл и Сондерс пытались вправить себе немилосердно ноющие руки. Несколько устыдившихся бросились вперед, чтобы загладить неловкость извинениями, но лицо мага под маской осталось непроницаемым. Постепенно все успокоились, кроме уважаемой приветственной комиссии, которая воспользовалась первой же возможностью, чтобы удалиться со своими увечьями. Маг в маске был силен, будто сделан не из плоти и крови, но из стали, и руки он им выкрутил на совесть.
– Продолжаем, – сказал он, пренебрежительно взмахнув рукой. – Ведите! Я буду вашим пленником! Как в расписке!
Те немногие, кто знал, что Колуэлл залил замочные скважины свинцом, ничуть теперь этому ни радовались. Если так будет продолжаться, клуб “Пегас” станет посмешищем для всего города!
– Забудем об этом, – предложил Уэлтон Тонопа Мэгнет, первый из тех, кто бросился приносить извинения, и усмехнулся: – Ведь мы даже не дали вам возможности нас обчистить. Не с пустыми же руками вам совершать побег!
– Позвольте! – возразил фокусник с церемонным поклоном. – Возможность вы мне уже предоставили, и я ею воспользовался.
С этими словами он продемонстрировал содержимое своих вместительных карманов. Там обнаружилось десятка два бумажников и несколько пачек банкнот. Комната взорвалась изумленными возгласами. Но вскоре все поняли, что произошло: пока они с ним здоровались, маг ловко подменял их бумажники пачками резаной бумаги.
– Час уже поздний, – продолжал он, достав часы и ощупав стрелки. – Через пять минут мне придется вас покинуть. Идемте, прошу вас.
Ничуть не сдерживая хохот, Уэлтон Тонопа Мэгнет взял мага под руку (хотя бы в том, что он маг, теперь уже никто не сомневался) и проводил его к двери гардеробной.
– Одно одолжение, прошу вас! – сказал маг на пороге. – Мои пальто, шляпа… моя верная трость. А! Благодарю. Доброй ночи!
Его слова были преисполнены необычайной наивности. Уэлтон Тонопа Мэгнет захлопнул дверь, замок щелкнул. Обернувшись к остальным, он со смехом вывернул карманы брюк. Перспектива лишиться денег его не пугала. Впрочем, к ловкости мага он проникся уважением.
– Что ж, хоть без часов меня не оставили, – сказал он и выложил их на стол. До полуночи оставалось пять минут. – Что меня больше всего волнует, – добавил он, глядя на закрытую дверь, – так это как мы теперь достанем оттуда бедолагу, не сломав ее. Колуэлл сегодняшними увеселениями заработал вечную славу, с этим не поспоришь.
Замок за пленником защелкнулся, и от ключей теперь не было никакого толку. Кто-то предложил вызвать слесаря, но все согласились, что вежливость требует выждать обещанные пять минут. Все удалились в салон и предоставили слепому воришке самостоятельно догадаться, какую шутку с ним сыграли.
По истечении положенного времени послали за слесарем. Явилась чумазая личность с кучей инструментов и выразила свое квалифицированное мнение: этой прекрасной двери теперь одна дорога – на дрова. Разве что попробовать выжечь свинец из замочной скважины бензиновой горелкой… Но нет, расплавленный металл лишь прочнее запечатал сложный механизм. Оставалось одно – выпилить лобзиком весь замок.
– Выше нос, Мальвино! – крикнул Уэлтон сквозь дверь. – Через минуту мы вас вытащим!
Тут с улицы вбежал Годаль и бросил слуге пальто и шляпу.
– Ха! Как вам такая чертовщина?! – взволнованно вскричал он. – Я только что узнал – и тут же примчался сюда.
– Что, что? – раздалось сразу несколько голосов.
– Мальвино! – воскликнул он, будто бы потрясенный их недоумением. – Неужели вы станете утверждать, будто не знаете, отчего он сегодня не явился?
– Не явился? О чем это вы?
– Вы и правда не знаете?! – изумленно вскричал Годаль.
– Нет! Но что? Что случилось? – со смехом отозвался кто-то.
– Полиция нашла его, связанного и с кляпом во рту, в брошенном таксомоторе в Центральном парке. Сейчас Мальвино в больнице Бельвью – разумеется, в бешенстве. Ну и ну! Если бы я…
Все рассмеялись. Даже чумазый слесарь, сверливший в двери дырку под лобзик, обернулся к Годалю и усмехнулся.
– Не суетитесь, Годаль, – сказал Уэлтон Тонопа Мэгнет. – Кто-то над вами подшутил. Мальвино здесь, с нами. И очень жаль, должен вам сказать! Вы как раз вовремя, поможете нам покончить с этим безобразием. Шутник Колуэлл заклинил замки; теперь, чтобы достать оттуда этого несчастного слепца, приходится выпиливать дверь. Он там, наверное, в обмороке.
– Он там?! – воскликнул Годаль, проталкиваясь поближе к двери.
– Там! – подтвердил Уэлтон. – Этот клептоман снял с меня десять тысяч!
– Нет!
– Да! – ответил Уэлтон, передразнивая тон Годаля. – Вы небось и не знали, что на свете столько денег бывает, а?
– Давайте уточним, – сказал Годаль, положив руку на плечо слесарю, давая ему знак остановиться, – вы думаете, что в гардеробной заперт Мальвино с вашими бумажниками? Клянусь вам, Мальвино сегодня и носа сюда не показывал!
– Спорю на тысячу! – вскричал Уэлтон.
– Можете мне поверить, – с блеском в глазах ответил Годаль, – вы ставите не на ту карту.
– Спорю на тысячу! – уперся тонопский магнат. Годаль лишь прицокнул языком. – Но моя ставка сейчас у Мальвино, придется нам подождать, пока сломают дверь. Ну и обчистил он меня – чуть без носков не оставил!
– Вы действительно готовы держать пари?
– Это все равно что отнять конфетку у младенца.
– По рукам! – вскричал Годаль и сверкнул глазами. – Кому еще конфетку? Я вас предупредил!
Нашлось еще несколько желающих. Все-таки не каждый день Годаль позволял выставить себя простаком.
– Повторяю еще раз, – говорил Годаль, принимая пари, – Мальвино здесь нет. Если там кто и есть, он самозванец. Это легко можно проверить, достаточно позвонить в больницу Бельвью.
Но лобзик уже завершил полукруг вокруг замка, и дверь распахнулась. В гардеробной было пусто!
Несколько добровольцев бросилось ко второму выходу. На хор их изумленных возгласов в комнату ввалилась вся толпа. Вторая дверь была снята с петель! Она стояла просто прислоненная к проему. И младенцу было ясно, что произошло. Набив карманы добром пятидесяти маленьких миллионеров, пленник вынул цилиндры из петель и снял дверь с косяка! На полу валялась пачка афишек, точно такая же, как те, которыми мошенник подменил бумажники в карманах своих жертв. На них было написано: “Мальвино! Великий слепец! Не своди глаз с его рук!”
Пятьдесят маленьких миллионеров в потрясении переглядывались, ощупывая карманы. Несравненный Годаль с хохотом упал в кресло. Откинув голову, вытянув ноги, он зарылся руками в деньги, которыми были набиты его карманы, – наличные деньги! В общем и целом, столько денег за один вечер он еще не зарабатывал.
Что до мага Мальвино, то этому шарлатану очень повезло, что не над ним измывалась почтенная приветственная комиссия. Итальянец был зорок как орел. Годаль убедился в этом сам, когда под личиной кровожадного таксиста бесцеремонно запихивал ему в рот кляп.
На южной окраине острова, в Бэттери, есть несколько извилистых улочек, будто бы укрытых под сенью Сна, прижавшего палец к губам; когда стихает дневная суета, покой там сродни кладбищенскому.
На запад бежит Бродвей, беспокойный даже в неурочные часы – скудный ручеек автомобилей и редкий гул подземки поддерживают тонкую нить, связующую вчерашний день с завтрашним. На севере горят бессонные огни Газетного ряда[97]. Его станки грохочут даже в предрассветные часы, когда не спать прилично разве что петухам. На востоке – река, одетая в гирлянды мостов вперемешку с черными пятнами неподвижных кораблей и барж, неловко колыхающихся в волнах прилива. Река лишь дремлет, но не спит.
Скрипит лебедка, тьма нехотя отступает перед пускающим пар тягачом, голубой электрический свет гонит тени от склада, демонстрируя, что и в самое неурочное время рабочий класс весь в трудах. Пусть и притихшее, сердце все же бьется. Город не спит… за исключением, пожалуй, этого крошечного треугольничка земли.
В этом перевернутом треугольнике с основанием на улице, где обосновались величайшие ювелиры мира, и вершиной в финансовом сердце страны[98], где каждую минуту переходят из рук в руки целые состояния, – здесь, где днем кипит жизнь, сейчас царит гробовая тишина, а гранитные и мраморные фасады домов тихи, как древние руины. Шаги разносятся в этом царстве теней гулким эхом, а упавшая дубинка, оброненная дремлющим у какой-нибудь ограды постовым, производит шум, подобный грому артиллерийской канонады. Ни одного автомобиля, ни одного человека нет на улице, если не считать пары сутулых сторожей, перешептывающихся в темной подворотне. Здесь на каждом углу таятся хранилища с немыслимыми сокровищами, какие не в силах воссоздать ни один монетный двор. Тут и подвалы, набитые золотом, и тайники с драгоценными камнями, такими редкими, что хозяева поменяли охрану из плоти и крови на сложные, непогрешимые механизмы. Потайные провода, чувствительные, как оголенные нервы, протянулись в каждый укромный уголок, в каждую ячейку, защищенную бетоном, сталью, горячим паром.
