И я продолжал поддерживать ее тело, обхватив руками ее ноги, прижавшись щекой к ее бедру. Ее руки были связаны крепкой веревкой. Я взял ее за руку и ощутил прикосновение холодной плоти. И я молился. Молился, как никогда прежде. Просил Господа Бога и ангелов явить чудо. Шум в моей голове, будто грохот колоколов на разрушенной башне, колокола с которой давно уже сняли.
— Эй, Симмонс, помоги ему, — велел Кэрью.
Наемник со сломанными зубами двинулся вперед, отодвинул в сторону викария, растерянно стоявшего на его пути, отдуваясь и отхаркиваясь после неожиданного удара в грудь, которым я сразил его…
…и вдруг остановился.
— Ну, чего там встал! — прикрикнул Кэрью. — Помоги ему, пока он не надорвал себе спинку.
Я поднял глаза и увидел то, что заставило человека со сломанными зубами остановиться.
— Ангелы! — закричал он.
Но я увидел всего лишь воспарившую в небо золотистобелую птицу из пламени факелов, вспыхнувших в буром облаке газов.
Веревка оборвалась, и тело рухнуло мне на голову и плечи. Мертвое тело отяжелело, но я ни за что не отпустил бы его, не дал бы ему упасть.
Туман заволакивал нас, укутывая коричневым покрывалом.
— Говори! — рычал Дадли. — Говори, что ты сделал!
Стефан Файк пятился к опоре виселицы. Споткнулся, выругался. Мне показалось, он пьян. Его отец развернулся и отошел в темноту.
— Ты забивал ему гвозди под ногти, — продолжал Дадли. — И потом, когда он ничего не сказал, ты начал тянуть из него кишки.
Наемники нервно сжимали в руках оружие, ибо они не знали, кто этот человек, что стремительно шагал сквозь туман, держа в руке обнаженную шпагу.
— Нет… — Стефан в панике оглядывался по сторонам, возможно, ища отца. На нем была монашеская сутана, а молодую бородку как будто нарочно постригли и причесали по случаю казни. — Полная чушь. Какая тварь пускает такие слухи?
Храня молчание, я сидел на грязной земле под медленно раскачивающейся пустой веревкой. Нел лежала у меня на руках, и я слышал, что дыхание постепенно возвращается к ней тихим стоном. Небесная музыка.
Файк вернулся. Кто-то, должно быть, назвал ему настоящее имя Дадли — вероятнее всего, Кэрью.
— Милорд, прежде чем обвинить моего сына…
— Кто выпотрошил его? — кричал Дадли Стефану Файку. — Кто вырезал ему сердце хирургическими ножами?
— Проклятая ведьма!
— А может, это сделал сам доктор?
Тихий стон вырвался из груди Нел. Тем временем Дадли подошел ближе к Стефану Файку.
— Скажи нам, мальчик.
— Эй, — отозвался Кэрью. — Тебе лучше сказать.
— Как… — Стефан Файк выпрямился во весь рост. — Как смеешь ты обвинять божьего человека?
Он слегка развернулся, и я увидел у него кинжал за спиной. Дадли тоже заметил клинок, и его рука знакомым коротким движением рванулась к ремню.
— Тогда не потребуется суда, — сказал он.
— Эй… стой. — Кэрью схватил его за запястье, выкручивая из руки шпагу. — Не твоя земля.
Я видел уже нечто подобное.
Развернувшись вполоборота, Кэрью выхватил боевую шпагу из руки Дадли, клинок вспыхнул тонким языком пламени в свете факелов, и с легким недоумением на юном лице Стефан Файк прогнулся, пытаясь ускользнуть от удара.
Кэрью двигался в два раза быстрее. Пара коротких взмахов — и голова Стефана Файка будто застыла в воздухе, прежде чем пасть на землю и покатиться в траву, где лежало сраженное тело, обагряя черную грязь алой кровью.
— Это моя земля, — произнес Кэрью.
Молчание на вершине холма, казалось, воцарилось навечно. Будто убийство свершилось по воле самого дьявольского холма. Словно лишенный одной жизни, он взял другую.
Когда-то давно у подножья Рыбьего холма сошел на берег Иосиф Аримафейский, воткнув свой посох в плодородную почву острова Авалон. Почву столь плодородную, что посох дал почки и разросся терновым кустом, дожившим до наших дней, расцветая каждый год на Рождество.
Об этом мне рассказал Джо Монгер. Красивое предание, гласившее о том, что холм был рыбиной из созвездия Рыб, эра которых наступила с началом христианской эпохи. Я и раньше сидел возле терновника, не зная прекрасной легенды о нем. Обдуваемый прохладным ветром, я снова сидел рядом с высоким кустом в день памяти святого Давида. Дожив до ста лет, он умер тысячу лет назад или раньше.
Святой Давид? О да, он тоже побывал здесь, а как же иначе?
Отсюда открывался прекрасный вид и на аббатство, и на дьявольский холм. Кто знает, быть может, здесь начинался мост между двумя мирами — языческим и христианским, земным и небесным. И аббат хорошо понимал, что делает, отдавая этот участок земли Кейт Борроу под лечебные травы.
— По представлениям аббата, — говорила Нел, — целебные свойства растений, традиционно связанных с тем или другим звездным знаком, должны были значительно усилиться, если выращивать эти растения внутри земного круга созвездий…
— Она сказала тебе об этом?
— Конечно же, нет. Мысль пришла мне в голову, когда я проснулась сегодня утром. Я вспомнила, что говорила мать, когда какая-то травка хорошо прижилась тут — тысячелистник или ромашка, сейчас не помню. «Ага, — сказала она, — это растение соответствует знаку Рыб». Потом еще мама ходила вместе с аббатом сажать травы в других полях, принадлежавших аббатству, и… я догадалась.
Логичность такого предположения было трудно оспорить. Монахи посвятили Кейт в хранимую ими тайну земного зодиака. Кейт Борроу работала вместе с монахами над новыми способами врачевания с применением астрологии. Значение их совместной работы поражало воображение.
— Кажется, это не единственный секрет зодиака, и далеко не самый важный, только…
Нел улыбнулась и пожала мне руку, и я взглянул на нее со страстью, но без надежды. Хотя мы спали с ней уже четвертую ночь, я чувствовал, что скоро нам придется расстаться.
Почти неделя прошла с тех пор, когда Нел начала говорить, не испытывая при этом боли. Она объясняла ее только жжением и рубцами, оставшимися на ее шее, несмотря на бальзамы и мази, которыми смазывала их Джоан Тирр. Однако я подозревал и другую причину. Мне кажется, Нел не желала говорить до тех пор, пока не поймет все до конца.
Она сидела рядом со мной в синем платье и старенькой муслиновой шали, намотанной вокруг шеи от прохладного ветра. Я не прикасался к ней. Внизу виднелась верхушка креста над могилой Кейт Борроу, а впереди лежало аббатство, похожее на осколки разбитой короны.
— Ты уверен, что не видел его? — спросила Нел. — Он несколько мгновений стоял рядом с тобой.
Я покачал головой. Думаю, она имела в виду аббата. Ковдрей сказал мне, будто в ту ночь на вершине дьявольского холма видели больше людей, чем их спустилось потом вниз.
— Я заметил одного феникса, созданного пламенем факелов, — ответил я. — Я скучный книжник, лишенный дара видений.
Из горла Нел вырвался смех, что, должно быть, причинило ей боль.
И я до сих пор не мог разобраться, что было реальностью, а что — только сном или воспаленным воображением человека, который больше суток не ел и не спал. О своей встрече с Нострадамусом я никому не рассказывал. Старик исчез к тому времени, когда люди Кэрью ворвались в Медвел, найдя только статуи святых и дарохранительницу в подвальной часовне.
Слабые доказательства для обвинения самого Файка, заявил Кэрью, хотя Дадли подозревал, что Файку было слишком многое известно о Кэрью, чтобы предстать перед судом. Однако пребывать в должности мирового судьи, ему, вероятно, оставалось недолго.
Похороны Стефана Файка прошли без церемоний. «Поднять нож на королевского шталмейстера? — с тоской заявлял Кэрью. — У меня не было другого выбора».
Я не мог не задуматься о мотивах, побудивших Эдмунда Файка выдать своего злонравного сына за монаха. Помышлял ли он на самом деле, когда при королеве Марии в Англии снова восторжествовал католицизм и появилась надежда на возрождение аббатства, поставить его под контроль Стефана? Безрассудство. Хотя в те времена многие епископы и аббаты стояли намного ближе к дьяволу…
Вернулся ли брат Михаил во Францию в компании старого друга Мэтью Борроу? Если бы понадобились доказательства виновности Мишеля де Нострадама в организации легендарного заговора, я не смог бы представить ничего белее существенного, чем его дружба с Борроу.
Что за человек был этот Борроу? Почему ни его жена, ни его дочь, даже в тени виселицы, не осмелились выступить против него?
На неделе после отъезда Дадли я побывал на похоронах Бенлоу и перезахоронении всех костей из его подвала на лугу за церковью Иоанна Крестителя, потом еще раз навестил миссис Кадвалад. Теперь, когда Борроу исчез из города, а положение Файка оказалось под вопросом, открывалось все больше и больше правды.
