– Я думаю про считалку. По-моему, пора рассказать о ней нашим партнёрам. Вы помните стишок, Тётя?
– Ещё бы!
– Тогда объясните мистеру Делони и мистеру Миньону про код. А я поразмышляю.
Пока мисс Борсхед с удовольствием рассказывала компаньонам про считалку, о которой в письме говорится, что в ней ключ к тайнику, Фандорин отошёл в сторону и попробовал сосредоточиться.
Прыг-скок, прыг-скок
С каблука на носок…
Сконцентрироваться мешал Капитан Флинт, который проник в пещеру, сидя на руках у Синтии. Глупая птица затеяла игру: скакала через ямы. Перепрыгнет, помогая себе крыльями, через первую, вторую, третью, четвёртую, потом поворачивает вправо, садится на длинный, обтёсанный камень под стеной, повернётся, зазывно покричит. Возвращается ко входу – и снова тем же манером. Ещё раз, ещё раз. И как только не надоест?
– Отстань, ты мне мешаешь.
Ника отстранил попугая, который вцепился клювом ему в рукав, будто хотел потащить за собой. Надоедливая птица снова перелетела на то же место, но не рассчитала скорости, ударилась о стену и с жалобным криком упала. Она лежала на спине, задрав лапки, не шевелилась.
– Дурень бестолковый! Дорезвился!
Вдоль края пещеры, мимо четырёх крайних шахт, магистр подошёл к бедняге. Капитан Флинт лежал на узком прямоугольном камне. Рядом был ещё один примерно такой же, но потолще. Вероятно, строители собирались поставить где-то опоры для укрепления свода, предположил Ника.
– Ты живой, дурашка?
Он опёрся одной ногой на первую из опор и наклонился. Попугай открыл блестящий глаз, моргнул.
Вдруг справа от Николаса, где не было ничего кроме сплошного камня, что-то заскрипело. Испугавшись, Фандорин шарахнулся – и наступил на вторую опору. У него подвернулась нога, он чуть не упал. Скрежет стал громче, сверху посыпалась пыль.
Обвал?
Подхватив Капитана Флинта, магистр отпрыгнул.
Кусок стены, казавшийся единым массивом, отполз вбок, открыв чёрный проход.
– А-а-а-а-а!!! – завопил Николай Александрович.
– Дрррр! Дрррр! – вторил ему попугай.
* * *
– Ничего удивительного, что механизм в исправном состоянии, – объяснял компаньонам Николай Александрович четверть часа спустя, когда все немного успокоились. – Каменная плита, скользящая в пазах – конструкция очень надёжная. Подобные устройства использовались ещё древними египтянами. Некоторые из них до сих пор функционируют – через три тысячелетия, а не через три столетия, как здесь.
Они стояли у потайного отверстия, которое вело – теперь это было ясно – во вторую пещеру. Туда уже посветили фонарями. Увидели посередине одну-единственную шахту и сразу забыли про 64 предыдущих. Ни у кого не возникло сомнений в том, что клад спрятан именно здесь.
Ника блеснул дедукцией – объяснил, что в считалке зашифрован путь продвижения к замаскированному входу во внутренний склеп (четыре скачка, поворот лицом «на восток», нажатие сначала на малый рычаг – «оселок», потом на большой – «брусок»). Магистра выслушали с почтением и даже восхищением.
– Вы, Ник, голова, – хлопнул его по плечу Делони. – А что значит вторая половина стишка?
– Пока не знаю. Посмотрим. У меня предчувствие, что мы преодолели ещё не все препятствия, но в то же время внутренний голос подсказывает: клад на месте, и мы его найдём!
Он понимал, что слишком много говорит. Николай Александрович пребывал в крайнем возбуждении, почти в опьянении. Не из-за близости золота, верней не только из-за этого. Магистру кружил голову запах, исходивший от второй пещеры. Вероятно, у этого явления имелись вполне объяснимые причины: сюда, в глубь горы, много лет не проникали свежий воздух и влага. Но главное в другом. Здесь остановилось время. Это особенное качество атмосферы Фандорин всегда ощущал безошибочно. Он легко мог бы представить, что в пещеру, расположенную сразу за водопадом, сто или десять лет назад кто-то заходил или заглядывал – там аромата закупоренного времени не чувствовалось. Здесь же воздух был нетронут, недвижен, законсервирован. Последний раз он наполнял человеческие лёгкие триста лет назад. Какой-нибудь бородатый корсар – или тот же загадочный Эпин – выдохнул смесь кислорода и углекислого газа, которую сейчас жадно втягивал ртом житель 21 века Николас Фандорин…
– Ни черта не видно. – Делони светил в шахту мощным фонарём. – Глубоко… Ну уж сюда мы полезем сами. Без шахтёров и верхолазов. Эй, Ник, очнитесь! Помогите Минни перетащить подъёмник и прочую хрень.
– И закатите меня! – закричала Синтия, чудесный марсоход которой никак не мог перевалить через «брусок» с «оселком». – Я хочу быть рядом и всё видеть!
Через час всё было готово к спуску. Над шахтой установили лебёдку с мотором, подвесили дюралевое сиденье. Согласно произведённому замеру, глубина колодца составляла 91 фут, то есть, как уточнил патриот метрической системы Миньон, 28 метров.
Претендентов на спуск было двое: сэр Николас и Делони. Француз сразу сказал, что предпочитает оставаться наверху. Зато Филу хотелось во что бы то ни стало найти клад самолично.
– Вы слишком толстый и тяжёлый, – сказал Николас. От азарта и нетерпения он позабыл и о вежливости, и о политкорректности. – А кроме того я лучше вас соображаю. Не забудьте, что вторая половина считалки не разгадана.
Но джерсиец не сдавался. Напирал на то, что он сильнее, а внизу, возможно, понадобится что-то крушить или двигать.
Поставили вопрос на голосование – ничего не вышло. Осторожный Миньон воздержался, а голос Синтии толстяк засчитывать отказался, потому что она уже не компаньон.
В конце концов бросили жребий. Николая Александровича выручила наследственная фандоринская удача.
И вот он сел, пристегнулся. Фил надел ему на голову пластиковую каску с лампой.
– С Богом! – торжественно сказала тётя.
Заурчал двигатель, магистр погрузился в темноту, которую рассекал прыгающий луч. В освещённом круге пузырилась тенями бугристая поверхность вертикального тоннеля. Нижняя часть шахты была выложена тёсаными камнями или плитами. На одной из них мелькнула вырезанная испанская корона.
Спуск занял не больше пяти минут, но показался Николасу бесконечным. Он двигался словно не сверху вниз, а из сегодняшнего дня в пучину истории. Миновал двадцатый век, девятнадцатый, восемнадцатый…
Ноги коснулись чего-то мягкого, будто внизу был простелен поролон или войлок. Но Фандорин не первый раз проникал в потаённые закоулки старины. Он знал: это пыль веков, в самом прямом и буквальном смысле.
– Готово! Прибыл! – крикнул Николас, задрав голову к крошечному жёлтому пятнышку – так выглядело из колодца жерло шахты.
– Что там? – гулко крикнули сверху.
Он встал, по щиколотку погрузившись в мягкое. Включил фонарь, висящий на груди, повернулся туда, сюда.
Увидел прорубленный в породе лаз горизонтального штрека. Свет проник в отверстие, выхватил из мрака прямоугольный контур, за ним второй, третий…
Это были сундуки. Много.
– Есть! Есть! Нашёл!!!
В ответ раздалось:
– Ура-а-а-а-а!
Нике показалось, что он различает и пронзительный голос тёти. Суматоха наверху, видно, произошла капитальная. Раз начавшись, вопли больше не смолкали. Потом несколько раз грохотнуло. Фандорин догадался, что это Делони устроил салют из пистолета.
А внизу было тихо, темно, волшебно. Уважая старину и тайну, магистр торжественно, без спешки преодолел расстояние до первого сундука. Осторожно погладил дубовую, окованную железом крышку. Из-за сухости металл почти не проржавел. Дерево тоже уцелело. Ника встал на колени, с наслаждением вдохнул запах истории и лишь после этого медленно и бережно приподнял крышку…
Назад в шахту он выбрался раздавленный и оглушённый. От разочарования, от растерянности пошатывало.
Пусто! Совсем пусто! Двадцать совершенно пустых сундуков – вот и всё сокровище…
Николас нажал кнопку на пульте, сиденье двинулось вверх, покачиваясь на тросе. Магистр вяло перебирал руками по стене, чтобы меньше болтало. Чувствовал себя разбитым, опустошённым, будто кто-то его обокрал, обманул или предал.
Края шахты были совсем близко. Ника взялся за них руками, поднял голову – и остолбенел.
В лоб ему смотрело дуло револьвера.
Над стволом «кольта» – одного из двух, что Ника видел вчера в сейфе – торчала физиономия весельчака и балагура Фреддо. Только он не улыбался.
– Оружие есть? – спросил поклонник Хемингуэя и для большей выразительности щёлкнул курком.
После ужасного разочарования, постигшего магистра в недрах земли, он был в таком расположении духа, что, казалось бы, тягостней не бывает. Однако новый удар (или, как выразились бы на Родине, наезд) судьбы совсем его добил.
