Филимонов с силой потер пальцами виски, вздохнул.
— Завтра… Пусть придет завтра. После полудня.
Егор Никитич вышел из театра, сел в пролетку, извозчик ударил по лошадям.
Дарья внимательно посмотрела на отца, попросила:
— Вы, папенька, должны быть со мной откровенны.
— А я, Даша, откровенен, — ответил он и достал сундучок с бриллиантом. — Пусть будет у тебя.
— Что это?
— Это? — Гришин задумался. — Это судьба.
Девочка приоткрыла сундучок, в глаза ударил свет.
Она тут же опустила крышечку.
— Страшно. Он все время будет со мной?
— Нет, я скажу, кому и когда его передать, — ответил Егор Никитич.
Гаврила Емельянович в волнении опрокинул рюмку водки, задержал дыхание, чтобы почувствовать вкус напитка, закатил глаза, после чего взял колокольчик, позвонил.
— Изюмова ко мне! — приказал заглянувшей секретарше.
Бывший артист возник в дверях запыхавшийся и испуганный.
— Подойдите ближе, — махнул директор.
Николай сделал пару шагов и снова замер.
— Вы видели господина, который приходил ко мне?
— Так точно, Гаврила Емельяныч. Господин следователь.
— Вы определенно его видели?
— Весьма определенно, господин директор.
Филимонов поднялся, подошел к Изюмову. Поднес палец к самому его лицу, разъяснил:
— Не видели, не знаете, не слышали!.. Вы поняли меня? Господина Гришина здесь не было, и все прочие лица, которые будут впредь ко мне приходить, для вас должны остаться незамеченными. Вы глухи, слепы и невидимы! Вас просто нет!
— Не совсем понимаю, Гаврила Емельяныч, — пробормотал артист.
— Вы — прозрачны. Вы — эфир! Мимо вас прошли, ни вы никого не видите, ни вас никто. Теперь понятно?
— Так точ… Вернее, теперь понятно, — ответил тот и даже прищелкнул каблуками. — Меня больше нет!
— Идиот, — пробормотал директор и брезгливо махнул. — Ступайте!
Госпожа Гуральник как раз скрупулезно отбирала в овощной лавке фрукты, когда кто-то коснулся ее плеча. Оглянулась, от неожиданности напряглась.
Сзади стояла эсерка Ирина.
— Не признали? — спросила Ирина.
— Почему же? — пожала плечами та, съежившись. — Признала.
— Слава богу, — Ирина огляделась. — Есть разговор, госпожа Гуральник.
— Придется минуту подождать, — преподавательница музыки расплатилась за фрукты, кивнула мадемуазель. — Я к вашим услугам.
Вышли на улицу, Ирина показала на пролетку.
— Прошу вас.
— Мы должны куда-то отправиться?
— Да, на улице беседовать небезопасно.
— Но у меня дела!.. У меня занятия!
— Придется отложить. Вас ждут товарищи!
— Какие товарищи?.. Кроме тех, кого убили, я больше никого не знала.
— Убили далеко не всех. Остались те, кто желал бы с вами встретиться. Прошу в пролетку.
— Я стану кричать!.. И у вас возникнут проблемы.
— У вас возникнут проблемы не меньшие. Я просто пристрелю вас.
Мадам Гуральник нехотя уселась в пролетку. Ирина зашла с другой стороны, и извозчик тронул лошадей.
Квартира находилась на четвертом этаже довольно неухоженного доходного дома.
На звонок в дверь вышел немолодой господин, молча отступил назад, пропуская гостью и Ирину.
В дурно обставленной гостиной сидел второй мужчина, который при появлении дам приподнялся, слегка поклонился.
— Милости просим.
Ему не ответили. Ирина подвела мадам к одному из стульев, сама же осталась стоять.
Господин, встречавший их, также садиться не стал, ждал начала разговора.
— Я никого из господ не знаю, — сказала Гуральник Ирине.
— Это важно?
— Важно. Я должна знать, с кем надлежит беседовать.
— Вы имеете дело с членами партии, к которой имеете самое непосредственное отношение, — ответил второй мужчина.
Первый господин сделал несколько шагов, остановился напротив учительницы музыки.
— У нас к вам, мадам, несколько вопросов. Постарайтесь отвечать на них честно.
— Это допрос? — возмутилась та.
— Это процедура, которой подвергаются все члены партии. Поэтому первый вопрос: считаете ли вы себя членом партии эсеров?
— Да, я считаю себя членом партии эсеров.
— Следующий вопрос. Вы были свидетельницей расстрела наших товарищей на конспиративной квартире?
— В тот момент меня там не было.
— То есть вы не видели, кто стрелял?
— Я ответила.
— Мадемуазель Бессмертная могла быть тем человеком?
— Мне это неизвестно.
Ирина зашла за спину мадам Гуральник.
— Кто, по-вашему, мог сообщить полиции, что стреляла именно эта дама? — вступил в разговор сидевший на стуле человек.
— Я, господа, не служу в полиции!
— Полиции также стало известно, что мадемуазель Бессмертная вместе с бароном Красинским готовили покушение на генерал-губернатора города. Кто из членов партии мог, по-вашему, передать такую информацию?
Гуральник поднялась:
— Я не намерена отвечать на дурацкие вопросы!
Ее остановила Ирина:
— Сядьте, мадам, разговор еще не окончен.
— Но…
— Сядьте.
Мадам опустилась на стул, уставилась на сидящего перед нею человека.
— Последний вопрос, мадам, — неторопливо произнес он. — Являлись ли вы агентом полиции, будучи одновременно членом нашей партии? То есть были ли вы двойным агентом?
Женщина медленно, будто во сне, перевела взгляд с одного господина на другого, резко поднялась, бросилась к дверям.
Однако добежать не успела. Девушка нажала на курок револьвера, прозвучал негромкий выстрел, и мадам рухнула на пол.
— Теперь Бессмертная, — сказал сидевший. — Важно опередить полицию.
Прибывшего в Одессу Улюкая на вокзале встречало несколько господ. Были они, несмотря на жару, одеты в тройки, на голове у каждого котелок, в руках для пущего шика — трости.
Улюкай сдержанно и достойно поздоровался с каждым, и все дружной стайкой направились в сторону поджидающих шикарных экипажей.
Вор оглянулся, увидел нескольких господ с характерной выправкой филеров, бросил главному из встречающих:
— Хвост… Что ж вы так неаккуратно?
— Та зря беспокоитесь, — улыбнулся тот, продемонстрировав золотые зубы. — Наши люди. В Одессе ж все покупается. И эти шморгачи тоже не бриллиантовые, купили.
Столичного гостя определили в самую богатую карету, остальные разместились в экипажах поскромнее, и кавалькада неторопливо двинулась к центру города.
В одной карете с Улюкаем сидел главный из встречающих. Вор повернулся к нему:
— Как зовут?
— Сёма Головатый, — ответил тот.
— Ну и какие новости, Сёма?
— Большей частью хреновые. Хотя если пошарить мозгами, то вроде и все семь сорок.
— Можешь яснее?
— А куда яснее?.. За Соню и за ее дочурку все в ажуре — ни в одном из околотков их нема.
— А то, что в газетах пишут?
— Та вы поменьше читайте наши газеты — от них один понос. Наши люди обстучали все тюремные закутки — нигде Сони с дочкой нет. А вот чудака ихнего прихватили. Синежопые водят его по Дерибасовской, чтоб взять Золотую Ручку на живца.
— Ни Соню, ни дочку из воров никто не видел?
— Считайте, что я уже побывал в обмороке от такого вашего вопроса!.. Если б кому из воров прикатило счастья увидеть Сонечку живьем, то я бы рядом с вами не сидел, а держал ее золотые ручки в своих граблях и не сводил бы с нее сумасшедших глаз!
— Нужно увидеть Михеля.
— Михель — это тот самый двинутый чудак?
— Нужно понять, в каком цветнике он ходит.
— Разве я сказал нет?.. Завтра выйдем на Дерибасовскую, и вы собственными здесь глазами убедитесь, что вашему знакомому полиция уделяет самое исключительное внимание.
— Сегодня.
— Если вам так не терпится, уважаемый, пусть будет по-вашему. Девочки отменяются, будем работать.
Тетя Фира неторопливо поставила на стол поднос с чаем и местными сладостями — печеньем, булочками, сушеными фруктами, изюмом. С широкой улыбкой объяснила Соньке и Михелине:
— Кушать, дамочки, нужно не много, зато часто. Такой фигуре будет удивляться не только соседский недоумок Жорик, но даже все приезжие дамочки на Привозе. Приятного вам аппетиту. — Повернулась было уходить, но задержалась на пороге и с серьезным видом предупредила: — Вы все-таки задумайтесь, уважаемые, за паспорта. Иначе сюда явится наш придурок околоточный не завтра, а прямо уже…
— Хорошо, мадам Фира, задумаемся, — сухо пообещала Сонька.
— За что вам отдельное спасибо.
Воровка проводила хозяйку до самого коридора, после чего поплотнее закрыла дверь, подсела к Михелине. В глазах ее был испуг.
— Мам, ты чего? — спросила Миха.
— Нужно срочно драпать отсюда, — прошептала та.
— Куда?
