— Куда?
— В другую гостиницу. Эта тварь нас заложит.
— Хозяйка?
— Она давно все поняла. Видишь, про околоточного намекнула.
— Сонь, я не видела тебя еще такой… Успокойся, никто нас не заложит.
— Она следит, — криво ухмыльнулась Сонька. — За каждым шагом шныркает… Нужно линять.
— Но без паспортов нас не примет ни одна гостиница.
— Значит, сегодня заберу паспорта!
— С ума сошла?.. Я не отпущу тебя!
— Но здесь оставаться нельзя! Я пойду за паспортами.
Сонька от такого заявления дочки даже отступила на шаг.
— Ты считаешь, я соглашусь на это?
— А ты считаешь, я стану спрашивать?
— Там полиция! Засада! Они не упустят такой возможности.
— Убегу!.. Разве я не дочка Соньки Золотой Ручки?
— Да, ты моя дочка, — криво усмехнулась воровка. — И если тебя схватит полиция, я не переживу.
— Отправимся вдвоем.
— А это совсем глупо. Поймают сразу двоих.
— Значит, что?
— Что?
Михелина усадила мать, сама опустилась на колени напротив, взяла ее ладони.
— Давай по порядку, Соня. Сколько мне лет?
— Ты для меня всегда была и будешь маленькой.
— Мам, я давно уже выросла. Я чуть сама не стала матерью. Поэтому позволь иногда мне поступать так, как мне хочется.
— Ладно, только иногда.
— Конечно иногда. Потому что я люблю тебя и всегда буду стараться быть похожей на тебя.
Михелина подъехала в закрытой пролетке к дому, где жил Яша Иловайский, не с прямого входа в подворотню, а сбоку. Перед тем как спуститься на мостовую, огляделась, ничего тревожного не заметила, махнула извозчику:
— Езжай!
— А может, я посижу? — оскалился тот. — Такую кралю можно до конца смерти ждать.
— Устанешь.
Девушка еще раз осмотрелась, поддернула платье и зашагала в сторону подворотни.
Извозчик смачно зацокал ей вслед, ударил по лошади и укатил.
Михелина вошла в просторный, как обычно завешанный простынями и прочим тряпьем двор, подняла голову, определяя квартиру Яши.
Краем глаза засекла нескольких женщин во дворе на стульчиках и табуретках, обратила внимание на парочку, милующуюся между собой и находящуюся невдалеке от прочих жильцов, направилась к ближней лестнице, и тут ее окликнула одна из сидевших женщин.
— Вы к кому, дамочка?.. Если к Яше, то он уже почти сорок лет как занятый!
— Зато я свободна! — засмеялась Миха.
Она поднялась по скрипучей лестнице на длинную веранду, прошла к одной из дверей, на которой была прибита железка с предупреждением: «ЕСЛИ ЯША ПОЦ, ТО ВИ ФРАЕР».
Михелина постучала в фанеру.
Дверь открылась почти сразу, в проеме появилась крайне удивленная физиономия самого Яши. Удивленная оттого, что он сразу узнал девушку.
Он затащил ее в комнату, возмущенно зашептал:
— Вы совсем съехали с ума, мамзель, или с вами это случается?
— Я не вовремя? — удивилась Миха.
— Ко мне вовремя, а к тем, кто пасет вас, совсем уже некстати, — Иловайский подвел ее к окну, показал на парочку во дворе. — Вы видите этих грызунов?.. Думаете, они целуются? Нет, они ждут, когда появитесь вы, чтобы закончить надоевшее им дело!
— Я за паспортами, — торопливым шепотом произнесла гостья.
— А я решил, что вы уже за бедным Яшей, который ждет подобную красотку всю свою жизнь, — он покопался в выдвижном ящике стола, нашел наконец нужных три документа, отдал девушке. — К вам и вашей мамочке имела серьезный интерес одна дама, которая усиленно называла себя родственницей. Вы на самом деле имеете таких профур в родственниках?
— В Одессе у нас нет родственников.
— Вы так считаете?
— Я знаю.
— Печальное заблуждение. Здесь, уважаемая мамзель, у вас половина города родственников. Просто одни об этом не знают, другие боятся признаться.
— Буду иметь в виду, — нервно засмеялась Миха.
— Имейте, только никому об этом не рассказывайте. Иначе от желающих взять у вас денег просто не будет отбоя. — Иловайский подвел ее к занавеске, закрывающей какой-то проем, объяснил: — Вы заходили в мой дом как обычная дамочка, а выходить будете как королевская особа — гордо и незаметно.
— И куда я выйду?
— В Одессе не говорят «куда» — иначе будет неприятность или вам, или тарантасу. Вы выйдете в то место, где немало людей, зато никто из них не будет обращать на вас свое внимание.
Михелина юркнула за занавеску. Яша поправил ее, подошел к окну, чтобы взглянуть на ситуацию, и увидел, как во двор вкатилась пролетка с пятью полицейскими, которые слетели на землю и немедленно бросились на второй этаж в сторону его комнаты.
— О, зохен вей! — закатил глаза к потолку Иловайский. — Зачем ты посылаешь мне не того, кого я жду, а совсем разных по одежде и половым признакам?!
Михелина тем временем открыла неприметную дверь и оказалась как раз в том месте, где ее высадила пролетка. Она привычно огляделась и направилась в сторону перекрестка, где кучковались в ожидании клиентов извозчики.
…Били Яшу палками по пяткам. Он лежал в обшарпанной комнате на длинной деревянной скамейке животом вниз, изо всех сил цеплялся ногтями за ее ножки, скрипел зубами, негромко стонал, не в состоянии вытереть кровавые пузыри, выступающие на его губах.
Рядом стоял «жених», наблюдавший за экзекуцией, ждал, когда здоровенный надсмотрщик закончит считать количество ударов.
— Десять, — произнес наконец тот, смахивая пот со лба.
— Уважаемый, — простонал Иловайский, — кажется, вы одного удара таки не досчитались.
«Жених» подошел к нему, подцепил пальцем подбородок.
— Снова повторяю вопрос, Яша… На чьи имена были выписаны паспорта воровок?
— Если б я все помнил, я бы не жил на Молдаванке, а давно женился бы на английской королеве и вы служили бы у меня садовником. Чтоб я мог вам не только щекотать по пяткам, но также срезать ногти на всех ногах!
«Жених» взглянул на надзирателя, кивнул.
— Пять палок.
— Теряете ресурс, уважаемый, — попытался улыбнуться Яша. — Бейте все десять, чтоб Яша уснул быстро и навсегда.
Камера, в которой находился банкир Крук, была выкрашена в белый цвет. Все остальное здесь было также белым — нары, постельное белье, вмонтированный в пол столик. Даже решетки на окнах и то были белыми. Три лампы, освещающие камеру, светили невыносимо ярко.
Когда полицмейстер Соболев в сопровождении конвоира явился в камеру, банкир сидел за столиком, бессмысленно уставившись красными глазами на довольно успешно склеенные фотографии Соньки и Михелины. Тут же стоял пузырек с клеем.
— Доброго здоровья, Юрий Петрович, — бодро поздоровался полицмейстер. — Как наше драгоценное?
Крук взглянул на него, не ответил, перевел глаза на фотографии.
— Ступай, — махнул Аркадий Алексеевич конвоиру и, когда тот исчез, шагнул к Круку поближе. Взял склеенные фотографии, поцокал языком. — Молодцом, Юрий Петрович… Прям как новенькие! Молодцом!
Банкир поднял руки, показал опухшие, с кровоподтеками пальцы.
— Что это? — спросил полицмейстер.
— Учили, как правильно клеить фотографии.
— Кто посмел? За что?
— За то, что плохо получалось.
— Ну, изуверы! — возмутился Соболев. — Им это с рук не сойдет! По морде определите, кто больше всего старался?
Крук посмотрел на него с тихой ненавистью и произнес:
— Я подам на вас в суд!
— И правильно поступите! — полицмейстер опустился на нары. — Какой же я начальник, ежели позволяю подчиненным так издеваться над живым человеком?! Судить меня нужно и гнать взашей с должности!
Затем поинтересовался:
— Свет не шибко мешает?
— Распорядитесь выключить. Иначе тронусь умом.
— Ну, варвары! — снова возмутился Аркадий Алексеевич. Подошел к двери, крикнул: — Погасите свет, идолы!.. И больше не включать!
Свет почти мгновенно погас, в камере стало непривычно сумрачно, почти темно.
— Ничего не вижу, — сказал Крук.
— Обвыкнетесь, это с непривычки, — успокоил полицмейстер и снова сел на нары. — Хорошая новость для вас, Юрий Петрович.
— Предоставите свидание с мадемуазель?
— Этого пока не будет. Зато мы освобождаем вас.
— А что с мадемуазель?
— Вы даже не обрадовались?
— Меня интересует мадемуазель.
— С нею проводятся следственные действия. Вы же свободны и можете поступать сообразно вашим желаниям, вплоть до подачи на меня в суд.
— За этим не заржавеет.
— Опять же ваше право. Но перед этим я намерен устроить вам свидание с неким господином, после чего ваше отношение к даме сердца, возможно, несколько подкорректируется.
Андрей находился в одной из комнат свиданий управления, когда сюда вошел Крук, а следом за ним переступил порог следователь Конюшев.
