Ознакомительная версия.
— Неужто это вы, ваше превосходительство! Ой, глазам не верю — сам граф Соколов! У меня в каморке, ваше превосходительство, ваше фото висит.
Хотя «ваше превосходительство» полагалось лишь генералам, но все простые люди искренне верили, что Соколов вполне генерал в своем деле. И были, конечно, правы.
— Швыряй свой инструмент по названию метла, сядем на лавочке вот тут, под березой. Ишь, как хорошо, тихо. Скажи-ка, братец, когда последний раз видел жильца из тринадцатой квартиры?
Прохор сдернул с головы картуз с крошечным козырьком, перекрестился:
— Царствие ему Небесное, сегодня видел, как его, накрытого рогожей, на носилках тащили. Время пяти утра не было.
— Кто бывал у него?
— У покойного? Девица рыжая, волосы густые, до поясницы. В грудях у нее, — Прохор сделал движение руками, — роскошное изобилие. С покойником вчера как раз в это время здоровкался. Он на извозчике подкатил. Я у него из рук баульчик принял, наверх поднял, он мне семик пожертвовал.
— А барышня вчера к нему приходила?
— Обязательно! И полчаса после приезда не натикало, как рыжая нарисовалась, в фасонистом гордетуровом платье, аж все переливается из цвета в цвет. Своим ключиком парадную открыла.
— Откуда она ключ взяла? — Соколов помнил, что ключей было всего два — у Сахарова и у Хорька.
— Я сам об том же поинтересовался: «Вы, сударыня, жиличка не наша. Кто изволил ключ вам передать?» А дамочка сказала как отрезала: «Не суй свой нос в чужие дела!» И перед моим носом дверями хлопнула.
— Может, жилец тринадцатой квартиры свой дал?
— Навряд ли, ведь он только что прибыл. Наверное, скопировал. Как раз по близкому соседству на Мясницкой, в доме под номером два, магазин купца Кирова[2]. Там замками торгуют и нарочно мастера держат, на всю белокаменную знаменит. Фамилия ему Чукмандин. Замечательно копирует и берет недорого.
— Долго дама пробыла в тринадцатом номере?
— Виноват-с, господин Соколов, мне пришлось в участок идти с регистрационной книгой. Вернулся лишь к обеду, во сколько рыжая удалилась — того знать не ведаю.
Соколов еще раз пожал руку дворнику и пошагал в магазин Кирова — это каких-то двести саженей от Златоустинского.
Магазин Кирова занимал два довольно, обширных этажа, набитых самым разнообразным металлическим товаром — от уздечек, гвоздей, щеколд, кочерег до различных замков — английской модели внутренних, громадных амбарных. Некоторые, совсем как при Иване Калите, закрывались металлическим винтом, каких, кажется, никто лет сто не делал.
Покупателей в торговых залах было много — народишко простой, незамысловатый. Едва появился Соколов, как к нему бросился приказчик весьма замухрышистого вида, в полинялой в белый горошек рубахе, в короткой жилетке, в стоптанных башмаках.
— Чего желаете, ваше благородие? — Снизу вверх
угодливо заглянул Соколову в глаза.
— Ключ мне требуется скопировать.
— Это вам сюда, в дальние помещения, возле кладовой. Лев Яковлевич Чукмандин замечательно работает! Ему даже зять их превосходительства полицмейстера Яфимовича в восьмом году заказ давали, остались довольны — лучше некуда!
За крепкой дубовой дверью, возле громадного сейфа, за верстаком в плисовой ярко-красного цвета рубахе и в новом пиджаке сидел с самым хмурым лицом, взиравшим на весь мир с кислой презрительностью, мужик лет тридцати. Руки — с глубокими черными морщинами от въевшейся металлической пыли — с необыкновенной ловкостью действовали рашпилем.
При виде Соколова мужик оторопело уставился на гостя, у него мелко задрожали губы, впрочем, он не проронил ни звука.
Соколов сделал знак рукой приказчику: «Пошел вон!»
— Чукмандин, ты меня узнал? — И подумал: «Чего он трясется?»
— Вроде бы, господин, мы незнакомые.
— Я — Соколов из уголовной полиции. Есть серьезный разговор.
Чукмандин на мгновение задумался, остановив оценивающий взгляд на госте. Приняв, очевидно, какое-то решение, с готовностью произнес:
— Если вы тот самый Соколов, то вас все собаки в Москве знают. С моим удовольствием буду соответствовать. Только верну заказчику, ожидают давно, — показал болванку, какую растачивал. — Да вы, господин полицейский сыщик, присаживайтесь на стульчик. Позвольте, вытру. Теперь чисто, как в горнице у попадьи.
Соколов с интересом наблюдал, как Чукмандин подошел к рабочему столу, выдвинул ящик, что-то достал и быстро спрятал в левый карман, от чего пиджак сразу провис. Соколов удивился: «Не револьвер ли? Очень похоже на французский пятизарядный “нансен” с коротким стволом. Очень любопытно».
Чукмандин вновь повернулся к Соколову, в нервной улыбке оскалил зубы:
— Посидите малость!
Он вышел, плотно прикрыл за собой дверь. Соколов вскочил со стула, бросился за Чукмандиным, но не успел — ключ в дверном замке дважды повернулся.
Сыщик с силой рванул на себя дверь, еще и еще раз. С треском, роняя шурупы на пол, отскочила ручка. Соколов стал долбить ею дверь:
— Открой, сукин сын!
В ответ — тишина.
Мысли лихорадочно пронеслись в голове: «Чего этот мужик бросился в бега? Стало быть, виноват крепко в чем-то? Интересно, в чем? Нет, братец, не выйдет!»
Соколов посмотрел на окно — оно было забрано толстенной металлической решеткой.
Тогда Соколов разогнался и плечом врезался в дверь. Увы, та открывалась вовнутрь, нисколько не поддалась. Еще раз и с большей силой сыщик повторил прием. Содрогнулась вся стена, заходила ходуном, но дверь выстояла.
Ободренный сыщик отошел в дальний угол и с отчаянной решимостью бросился в атаку. Казалось, что заколебался весь дом. Еще раз — и дверная коробка вылетела наружу, как пробка из шампанского, только полетели штукатурка и клубы пыли.
Началась погоня за беглецом.
Сокрушив дубовую дверь, Соколов выскочил в торговый зал. Протолкавшись сквозь толпу покупателей, кого-то опрокинув с ног, он оказался на Мясницкой.
— Кто видел преступника в пиджаке и кумачовой рубахе? — крикнул сыщик. — Куда он побежал?
Подросток в лаптях, самого жиганистого вида, хитро сощурился:
— Вы — полиция? Тогда он во-он туда, в гору побег, к Малой Лубянке!
— Вот тебе за вранье! — Соколов отвесил лгуну «леща» и бросился в противоположную сторону — к Лубянской площади, соображая: «Преступнику всегда сподручней бежать с горы, да и народу на площади много, с толпой смешаться захочет».
Чукмандин, столь неожиданно пустившийся в бега, имел время, чтобы несколько оторваться от погони.
Соколов лихорадочным взглядом шарил по оживленной толпе, пытаясь разглядеть беглеца. Повсюду сновали, двигались люди: юркие рассыльные в фирменных кургузых пиджачках с блестящими номерами на груди, простолюдины в допотопных чуйках, студенты в суконных картузах, гимназисты в форменных кителях с начищенными пуговицами и кокардами, почтальоны в фуражках с короткими лакированными козырьками, газетчики, отчаянно горланившие: «Свежие новости! Похититель миллиона банкира Шапиро не найден, ушел с концами!»
За спиной Соколова отчаянно зазвонил трамвай. Сыщик отпрянул в сторону. Это был шестой номер: Сокольническая застава — Петровский парк.
Трамвай выкатился на площадь и, замедлив ход, стал сворачивать вправо. Соколов увидал, как прятавшийся за массивной мачтой освещения Чукмандин метнулся к первому вагону и в момент поднялся к кабине вагоновожатого, что-то сказав ему. Трамвай сразу прибавил ходу. Соколов счастливо улыбнулся:
— Ну, братец, теперь ты от меня не уйдешь!
Сыщик заметил возле чугунной коновязи молоденькую, с крепкими ногами каурую лошадку, впряженную в легкую рессорную коляску. На козлах дремал, опустив бороду на грудь, извозчик.
Соколов, не теряя мгновений, махом вскочил в коляску, хлопнул по плечу извозчика:
— Хлещи кобылку, догоняй шестой трамвай! Ну, чего рот рассупонил? Гони, говорю!
Извозчик, придурковатый мужик лет тридцати, тупо глядел на седока:
— Чой-то, транвай? Куда распорядитесь, туды повезу. А на транвае я не пользуюсь.
Соколов, закипая гневом, прорычал:
— Дурень, раз приказано — гони!
— Чаво?
— Ах ты, раззява!
Соколов выхватил из рук извозчика кнут, хлестанул лошадку. Та, дико заржав и скосив на сыщика лиловый глаз, вдруг рванула с места. Соколов успел уцепиться за коляску, а извозчик, не ожидавший столь замечательного маневра, кубарем полетел на мостовую.
Соколов, уже на полном ходу торопливо разбирая вожжи, проговорил:
— Вот и хорошо, кобыле легче! Давай, красавица, шевели ногами, догони вон ту железяку. Ах, бабка, куда ж ты лезешь, да еще с тазом? Чуть не сбил, право. Н-но!..
Ознакомительная версия.
