Синтия загадочно улыбнулась.
— Все ли ты понял, скоро станет ясно. А пока расскажи мне, знаменитый специалист по старинным документам, много ли ты уразумел из этого письма.
Но когда племянник поделился своими выводами и предположениями, снисходительности в ее тоне поубавилось.
— Надо же, ты сразу догадался, что “С.-М.” – это французский город Сен-Мало. А я вообразила, будто речь идет о швейцарском Сен-Морице. В пятьдесят девятом я каталась там на лыжах и сломала лодыжку.
— Ну что вы! Откуда в Сен-Морице арматор и как можно из Швейцарии уплыть во владения Мулай-Исмаила?
— Ну, я тогда еще не знала, что такое “арматор” и кто таков этот Мулай. Кроме того, во втором письме упоминается Святой Маврикий (Saint Maurice) и пещера, а вокруг Сен-Морица полно горных пещер. И озеро там тоже имеется, так что упоминание о плавании меня не смутило. Но ты, конечно, прав. “С.-М.” – это Сен-Мало…
— Постойте, постойте! – перебил он. – О каком это “втором письме” вы говорите?
Тут Синтия подмигнула – это было настолько на нее непохоже, что Ника вздрогнул. Голубой глаз на миг прикрылся морщинистым веком и вновь воззрился на племянника с веселым торжеством. Раздался дребезжащий смех. Тетя наслаждалась минутой.
— Вот об этом.
Узловатые пальцы достали из-под скатерти заранее приготовленный конверт, а из конверта листок грубой буроватой бумаги.
— Там было еще одно письмо на английском. Точнее, фрагмент письма. Начало отсутствует. Стоило мне прочесть первую строку – и я остолбенела. – Синтия отвела руку с листком от нетерпеливых пальцев Николаса. – Сейчас-сейчас. Только, пожалуйста, читай вслух. Доставь старухе удовольствие. Я хочу слышать, как задрожит твой голос.
Голос Николая Александровича действительно задрожал. Даже сорвался. Первая строка, начинавшаяся с середины фразы, была такая: “…но главное – вот эта детская считалка. Она поможет тебе запомнить путь к тайнику”.
Как же голосу было не сорваться?
Что-то зашуршало возле локтя. Фандорин оглянулся – это попугай сел на стол и смотрел, разинув клюв, словно тоже хотел послушать. Однако Нике сейчас было не до раритетных птиц.
Почерк был тот же, что в первом письме, только не такой ровный и гладкий, словно пишущий очень торопился. Ни завитушек, ни заглавных буквиц в существительных, ни изящных оборотов. Язык послания казался менее архаичным, почти современным.
Впрочем, углубиться в чтение Николас не успел. Тренькнул звонок – это батлер, согласно установленному распорядку, доставил afternoon tea.
— Давайте скажем, что нам не нужно чая! – жалобно воскликнул Фандорин. Мысль о том, что придется прервать знакомство с интригующим документом, была невыносима. – Сейчас начнет священнодействовать!
— Человек выполняет свою работу, – строго сказала тетя. – Надо относиться к этому с уважением. Тебе не хватает выдержки и терпения. Это не по-английски, мой мальчик. Войдите, Джагдиш!
Возглас адресовался батлеру. Улыбчивый индиец во фраке и белейших перчатках вкатил столик, на котором сверкали фарфором, хрусталем и серебром чашки, вазы, приборы, а посередине красовался кувшин с орхидеей.
— Сервируйте чай на террасе, погода сегодня просто чудесная, – велела Синтия и прикрикнула на Нику. – Не подглядывай в письмо! Имей терпение! Покорми пока птичку орешками.
Попугай, который еще пять минут назад у нее был “животным”, подлежащим немедленному изгнанию, превратился в “птичку”.
— На, жри, – хмуро буркнул магистр по-русски, зачерпнув в одной из вазочек арахиса.
Но пернатое создание лишь мотнуло хохластой башкой и, словно в нетерпении, топнуло по столу.
— Кушай, деточка, кушай.
Синтия попробовала запихнуть орешек прямо в клюв попугаю, но тот взлетел и сел Фандорину на плечо. При этом еще и изогнул шею, как бы пытаясь заглянуть в листок.
— Мне не дают читать, и ты не будешь, – сказал Николай Александрович, убирая руку с письмом.
Продолжить чтение удалось минут через пять, когда батлер разлил чай, добавив тете молока, а племяннику ломтик лимона.
Наконец пассажиры люкса остались на террасе вдвоем (если считать попугая, по-прежнему сидевшего на плече у Ники, то втроем). Магистр поспешно отодвинул чашку, развернул листок и начал сначала:
“…но главное – вот эта детская считалка. Она поможет тебе запомнить путь к тайнику.
Прыг-скок, прыг-скок
С каблука на носок
Не на запад, на восток,
С оселка на брусок
Прыг-скок прыг-скок
И башкой об потолок.
Вкупе с вышеприведенным рисунком считалка укажет тебе, где спрятано сокровище.
Знай, моя милая Беттина, что я оставляю тебе ключ к богатству, свободе, новой жизни – всему, чего ты пожелаешь. Это мой прощальный дар. Я же удаляюсь туда, откуда, надеюсь, нет возврата. И довольно обо мне. Лучше скажу о тебе.
Ты самая добрая, щедрая и самоотверженная женщина на свете. Но самоотверженность, когда ее слишком много, из добродетели превращается в грех. Любое достоинство, будучи избыточным, оборачивается своею противоположностью. Жертвовать собою ради других без остатка означает растоптать собственную жизнь, а ведь она бесценный Дар от Господа!
Ах, Беттина, поверь мне! И женщина может вырваться из пут судьбы. Это даже не так трудно. Нужно лишь преодолеть страх и твердо знать: главный твой долг не перед кем-то или чем-то, а перед самой собою. Растоптать собственную жизнь – худшее из преступлений в глазах Всевышнего.
Меня торопят, времени больше нет.
Не сомневаюсь, что сундуки, набитые золотом и серебром, пригодятся тебе больше, чем мне. Этих богатств довольно, чтобы обеспечить свободу сотне, а то и тысяче таких, как ты. Мне же ничего не нужно. Свобода у меня теперь есть. Такая, о которой мы мечтали когда-то детьми, помнишь?
Ты, верно, думаешь, что путь к свободе полон непреодолимых препятствий? Ошибаешься. Вот что надобно сделать: заложи свои драгоценности, чтобы хватило средств на дорогу; найми верного и толкового слугу, а лучше двух или трех; садись в карету и ни в коем случае не оборачивайся! Дорога сама поведет тебя. Ты сядешь на корабль, приплывешь в указанное место, отыщешь пещеру, а в ней тайник. Только и всего.
Святой Маврикий, покровитель тех, кто не оглядывается назад, поможет тебе.
Прощай, моя милая, и будь счастлива.
Твой самый любящий и верный друг
Эпин”
Всё вплоть до подписи “Your most loving and assured friend Epine”, было написано той же рукой, что первое письмо. Только внизу, явно другим почерком, кто-то приписал по-немецки: “Первая страница, где карта и рисунок, сожжена в день святой великомученицы Прасковьи во избежание соблазна”. Буквы крупные и круглые, чернила более густого оттенка. В одном месте они расплылись, словно на бумагу капнула слеза.
— Кто этот Эпин? – воскликнул Фандорин и перевернул листок, но на обороте ничего не было. – В каких он был отношениях с Беттиной Мёнхле?
— Я тоже гадала, гадала, – вздохнула тетя, – но, боюсь, мы никогда этого не узнаем. Полагаю, друг детства, кузен, но вряд ли возлюбленный. В обоих письмах чувствуется искренняя приязнь, но не страсть. К тому же вряд ли в семейном архиве фон Теофельсов стали бы хранить любовную переписку замужней дамы. Я выясняла, эта Беттина между 1704 и 1720 годом произвела на свет одиннадцать детей.
— Значит, искать свободу она не отправилась… Да еще уничтожила первую страницу. Приписка, наверное, сделана ее рукой?
— Да. Там в папке есть еще несколько писем фрау Мёнхле. Почерк тот же.
Николас еще раз пробежал глазами последнюю строчку.
— Странный поступок: сжечь половину письма, причем именно ту, по которой можно отыскать сокровище. Зачем, почему? На одной считалке далеко не уедешь.
Синтия улыбалась – у нее было время поломать голову над этим естественным вопросом.
— Здесь удивительно не только то, что она уничтожила страницу, но и то, что сочла необходимым написать об этом.
— В самом деле! Что бы это могло значить? Постойте-ка, я сам. – Фандорин потер лоб, попытавшись представить себе Беттину Мёнхле.
Добрая, щедрая, самоотверженная. Отказавшаяся от соблазна свободы и уронившая слезу по этому поводу.
Не любившая своего коммерцсоветника, но родившая ему одиннадцать детей…
— Господин Мёнхле, судя по сохранившимся сведениям, разбогател на ссудных операциях. Легко предположить, что он был человеком алчным. Если бы нашел в бумагах супруги письмо с ключом к сокровищу, обязательно ринулся бы на поиски. Беттина этого не хотела, потому и сожгла первую страницу, где, вероятно, подробно разъяснялось, как отыскать пещеру. Приписка предназначена мужу: мол, не ищи, все равно не найдешь. А вторую страницу фрау Мёнхле сохранила, ибо речь там в основном о чувствах. Должно быть. Эпин был ей очень дорог…
