И в эту тайну теперь была посвящена ее любимая фрейлина. Только она единственная. И только ей Екатерина, понимая, что кто-то должен будет ей помочь, показала заветную шкатулку, где хранились все документы, связанные с Бобринским, с его происхождением и его огромным наследством. Это была очень опасная шкатулка! Складывала туда Екатерина то, что никому доверить не могла. Даже свое завещание, в котором она оставляла престол не сыну, а внуку, Александру, она не положила туда. Хотела обезопасить Алексея со всех сторон. И там же хранился кожаный мешочек, куда Екатерина складывала особенно красивые и крупные бриллианты — тоже для Алексея, тоже на крайний случай! И взяла с Глафиры страшную клятву — она, в случае внезапной смерти императрицы, спрячет это все в надежном месте. И передаст это только тому из ее внуков, кто будет крепок на престоле. И не сразу, а по истечении времени. А если увидит, что Алексей и так обеспечен, что ему ничего не грозит, то и подождет. А потом передаст своим потомкам эту тайну императрицы.
— Там, — шептала Екатерина, сжимая до боли руку девушки, — права Алешеньки на германский престол, ведь я после смерти брата осталась наследницей, на русский престол, как моему сыну, к тому же от русского по крови отца. Глашенька, душа моя, клянись, что все сделаешь, как я хочу!
И Глафира клялась императрице, что выполнит ее просьбу. А императрица придвинула к ней свое лицо так близко, что были видны все красные прожилки на ее белом лице и грозила, грозила пальцем: «Клянись, клянись...»
Лили проснулась среди ночи в холодном поту. Все было тихо. Ник еще не поднимался из библиотеки. Лили немного успокоилась, свернулась калачиком и начала думать о своем странном сне. Она вспомнила, как однажды Елизавета Алексеевна показала ей изящный альбом, переплетенный в лиловый бархат с бронзовыми накладками. В такие альбомы смолянки писали друг другу стихи. Одно из стихотворений принадлежало Глафире Алымовой, с которой по ее первому мужу, Алексею Андреевичу Ржевскому, она была в дальнем родстве. Что-то Елизавета Алексеевна ей долго рассказывала, о том, что Алымова была любимой фрейлиной Екатерины, а потом вышла замуж за графа Ржевского. И что сватал ее сам Григорий Орлов, фаворит императрицы. И что-то о Ржевском. Какой-то этот Ржевский был странный… Что-то связано было с мальтийскими рыцарями… «Ну, — подумала Лили, вновь проваливаясь в сон, — завтра спрошу у Елизаветы Алексеевны. И что это Ник так засиделся сегодня?».
Глава 7
А Ник и Аполлинарий, обложенные книгами, справочниками, календарями трудились в библиотеке, пытаясь найти те почти неуловимые ниточки, которые должны были связывать маркиза Паулуччи с теми странными событиями, которые произошли на Эриванской площади.
— Все же мне кажется странным, Аполлинарий, кому же оставил перстень маркиз? Неужто нам? Может быть, кто-то другой должен был появиться там?
— Ну что ж, — ответил Аполлинария, потягиваясь на стуле. — Это мы узнаем. Если такой человек есть, то он обязательно появится. Там сейчас дежурит неотлучно Гаспаронэ с дружками. Эти никого не пропустят. Ведь если Паулуччи не появился на каком-то назначенном свидании, а было заранее обговорено, что в этом случае он оставит знак, то кто-то должен явиться за ним в том случае, если это были не вы, Ник. Скоро уже и рассвет. Может, пока отдохнем?
— Давайте, Аполлинарий, предлагаю вам свой кабинет. Может быть, нам с утра придется плотно начать работать. Так уж не будем терять времени.
Аполлинарий согласно кивнул и сыщики, прервав на несколько часов свои изыскания, отправились отдыхать.
Чуткий сон Ника был прерван дребезжащим звонком. Кто-то неистово звонил в дверь подъезда. Ник прислушался. Петрус уже сбегал вниз. Потом раздались шаги. Петрус кого-то вел. Ник вскочил, надел халат и вышел в гостиную. Там, приложив палец к губам и делая страшные глаза вихрастому мальчишке, который с независимым видом стоял посередине гостиной, двигался на цыпочках к кабинету Петрус.
— Гаспаронэ? — удивился Ник — что-нибудь случилось?
Мальчишка быстро закивал головой.
— А где батоно Аполлинарий? — спросил он, ища глазами своего работодателя и патрона.
Аполлинарий уже выходил из кабинета.
— Что стряслось, Гаспаронэ?
— Мы нашли его! — выпалил торжествующим голосом Гаспаронэ.
— Кого? — хором спросили Ник и Аполлинарий.
— Садись и расскажи все подробно, — сказал Аполлинарий, указывая Гаспаронэ на стул.
Тифлисский Гаврош начал свой рассказ с предыдущего дня. Он подробно рассказал, как целый день он и его дружки крутились на Эриванской площади. С удовольствием изобразил в лицах, как и что рассказывали о происшедшем ночью переполохе, о всех предположениях, сделанных на этот счет. Дежурство было поставлено очень четко, мальчишки сменяли друг друга каждый час и стояли на часах по двое. Но все было спокойно. И вот сегодня утром, только забрезжил рассвет, еще не пошли первые трамвайчики конки и только самые усердные дворники мели площадь перед управой, как они увидели, что со стороны семинарии к дому скользит странная фигура, закутанная в темный плащ с капюшоном. Фигура уверенно толкнула дверь возле дворницкой и зашла вовнутрь. Была она там около двадцати минут, выскользнула и быстрым шагом, почти бегом, направилась к Дворцовой. Мальчишки побежали за ней, помня строгий наказ Аполлинария, следить и не спугнуть. Фигура почти миновала дворец наместника и побежала вверх.
— Это по Ермоловской, — отметил Аполлинарий. — Там, на углу Ермоловской и Ново-Бебутовской Институт благородных девиц, а еще выше — заведение святой Нины.
— Ну да, это непонятно кто был, мужчина или женщина, и если мужчина, то очень тощий. Фигура, видимо, бежала куда-то наверх, возможно там была назначена встреча с кем-то..
— А что же потом? — нетерпеливо спросил Ник.
— А потом, почти одновременно с бегущим, с боковой стороны дворца, вынырнули двое. Они чуть было не столкнулись с этой фигурой. Нам показалось, что один из тех, кто вышел из дворца, узнал этого бегущего. По крайней мере, фигура как-то отпрянула в сторону и потом понеслась во всю прыть наверх. Один из тех, кто вышел из дворца, побежал следом. Другой, в растерянности остановился, и побрел вниз к площади. Один из наших последовал за ним. Зато эти двое других мчались как сумасшедшие. Но тут я их спугнул.
— Каким образом?
— А вот как! — Гаспаронэ торжествующе вытащил из кармана полицейский свисток и только хотел продемонстрировать свое умение, как Ник ловко выхватил свисток и сделал страшные глаза.
— Ты что, Гаспаронэ, хочешь весь квартал на ноги поставить? Давай, рассказывай дальше и без лишнего шума.
— Ну, а дальше ничего и не было. Фигура шмыгнула в боковую дверь, слева от парадного входа, там, наверное, дворницкая, а другой тип бросился бежать наверх по Гудовича и исчез. Мы смогли проследить только за тем, который спустился до Эриванской площади вплоть до шайтан-базара. Там он пытался раствориться в толпе, покрутился, потом побежал к баням, а оттуда поднялся в Сеидабад, туда, где персы живут.
— Интересно, — протянул Аполлинарий, — что это за люди? Ну, спасибо, Гаспаронэ. Есть в твоей команде кто-нибудь из Сеидабада, чтобы выяснить куда скрылся этот человек, у кого он прячется, если это чужак? Или он местный житель? В общем, давай, не выпускай его из виду!
— Есть у меня один приятель, — деловито сказал Гаспаронэ, — он у меня за этот убан, в смысле, участок, отвечает, очень честный парень, Або. Он персиянин, но христианин. У него даже прозвище есть, как у святого, Або Тбилели. Он этим очень гордится. Вот ему я и поручу слежку. Ну, больше ничего мы не знаем. Я пошел.
Гаспаронэ исчез. А Ник и Аполлинарий спустились вниз, в библиотеку Ника, и вернулись к своим рассуждениям.
— А кто учится в Институте благородных девиц? Отчего эта тощая фигура могла укрыться там? — спросил Ник у Аполлинария. — И вообще, что это за заведение?
— Заведение это старое, официально называется Закавказский девичий институт императора Николая Первого, находится в большом красивом кирпичном здании старусского стиля с садом, на углу Ермоловской и Ново-Бебутовской.
