Последствия этой войны ощущались по всему средиземноморскому миру, но Египту удалось сохранить нейтралитет.
— Если бы только я не был должен столько денег этому грязному римлянину, — заныл торговец, — я бы сию же минуту всадил ему нож в спину!
— Почему бы тебе просто не расплатиться с ним и не освободиться от него? — спросил писец.
— Заплатить ему… чем? Мой двоюродный брат из Понта забрал все мои деньги. И в придачу еще и моего маленького сына!
Это был намек на недавний захват царем Митридатом острова Кос, где Египет хранил запасы своих сокровищ и где сын царя Птолемея, еще подростком, жил на безопасном расстоянии от дворцовых интриг Александрии. (Это был сын от первого брака царя, а не от его нынешнего брака с племянницей.) Митридат захватил не только остров, но и египетскую казну и египетского принца, якобы обращаясь с мальчиком как с почетным гостем, но на самом деле держа его в заложниках.
— И не забудь о плаще, который он тоже забрал! - сказал писец.
— Ничтожество! Что такое изъеденный молью старый плащ для того, кто ходит в шелках? При этих словах толпа громко освистала толстого торговца. Здесь имелось в виду одно из сокровищ, захваченных Митридатом - плащ, принадлежавший не кому иному, как Александру Македонскому.
— Говорят, твой братец носит его и важничает, - сказал писец. — Разве ты не хочешь его вернуть?
— Я не думаю, что он подойдет мне! - сказал торговец, потрясая своими выпуклыми руками и вызывая смех аудитории. — О, если бы только моя мать оказалась бы здесь, чтобы сказать мне, что делать!
— Но это не так, - сказал писец. — Разве ты не помнишь? — Он издал хриплый звук и изобразил универсальный жест, проведя пальцем поперек горла.
— А как же мой старший брат? Где он? Он бы, наверняка, знал, что делать!
Писец закатил глаза: — Ты с уважаемой старой госпожой прогнал его! Ты что, и это тоже забыл? Это была отсылка к старшему брату царя, который сперва занял трон, прежде чем был отправлен в изгнание несколько лет назад.
— Если бы только старший брат мог вернуться домой!
— Правда? Большинство мужей боятся визитов свекра!
— Он был моим братом до того, как стал моим тестем.
— И хозяин дома до того, как ты его выгнал!
— Если бы только пришел старший брат, я уверен, он смог бы все уладить.
— Будь осторожен в своих желаниях. — Писец покачал головой. — Двое таких, как ты, - это слишком много. И все же, я хотел бы, чтобы вас было трое.
— Трое?
— Три птенца из гнезда твоей матери, так что у меня мог бы быть другой выбор хозяина. Ты уверен, что у тебя где-нибудь не спрятан незаконнорожденный брат?
— Ублюдок?
— Вы же знаете, как Кукушонок, проскальзывает в гнездо, когда его никто не видит? — слова писца были обращены к зрителям.
— Конечно, нет. Нас только двое.
— Ну что ж, тогда, я полагаю, мне подойдет и твой старший брат. До меня дошли слухи, что он прямо сейчас направляется сюда.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас! Писец посмотрел прямо на аудиторию и произнес медленным, драматичным голосом. — И он может ... прибыть … в любую ... минуту!
Торговец с выражением ужаса прижал ладони к щекам. Двое мальчиков взяли свои свирели и заиграли пронзительные ноты, имитируя его тревогу. Затем диссонирующая музыка внезапно сменилась головокружительной мелодией, настолько заразительной, что толстый торговец забыл о своих тревогах и вскочил на ноги. Двигая различными частями своего тела одновременно в разных направлениях, он исполнил абсурдный танец, вращаясь, прыгая, дрыгая ногами и размахивая руками. Это был еще один камень, брошенный в сторону царя Птолемея. Несмотря на его пьяную лень и неспособность даже п самостоятельно омочиться, он все еще был известен тем, что устраивал дикие танцы в разгар своих оргий.
Стуча в барабаны и потрясая трещотками, другие члены пантомимы вышли из-за палатки, чтобы присоединиться к торговцу в танце. Среди них я заметил девушку похожую на Бетесды, больше не загримированную под пожилую женщину, но выглядящую довольно мило в зеленом льняном платье; деревянные браслеты, украшавшие ее загорелые руки, издавали щелкающий звук, когда она подскакивала. Воодушевленные игроками, зрители присоединились к танцу. Музыка стала громче и пронзительнее, а атмосфера - шумной. Даже нубийцы, несущие элегантные носилки, присоединились к нему, хлопая в ладоши и притопывая ногами.
Затем, в мгновение ока, настроение толпы изменилось. Я услышал крики. По толпе прокатилась волна паники. Встав на цыпочки и оглядевшись, я увидел блеск обнаженных мечей на дальней стороне площади. Море перепуганных лиц резко повернулось ко мне.
Это был бунт!
— Пора отсюда убираться! — Сказал я, беря Бетесду за руку.
Всем остальным, казалось, в один и тот же момент пришла в голову одинаковая мысль, потому что внезапно все мы помчались в одном и тои же направлении, прочь от вооруженных войск. Даже посреди этой паники я увидел, как несколько человек наклонились и подняли камни или какой-то другой мусор, который случайно оказались поблизости, как будто вооружаясь для отпора врагу.
Краем глаза я увидел, как рухнул шатер. Пока дрессированная обезьянка визжала и безумно прыгала, труппа пантомимы свернула шатер и собрала свой реквизит. Они делали все так быстро и слаженно, что было очевидно, что они делали это и раньше.
Мы с Бетесдой шли впереди, и толпа бежала по узкой улочке, ведущей к гавани. С дрожью ужаса я задался вопросом, не этого ли добивались люди царя - погнать зрителей в сторону набережной, где все мы были бы пойманы в ловушку и нас было бы легко убить, - но, оглянувшись назад, я увидел, что они не предприняли никаких попыток последовать за нами. Казалось, что их намерением было просто разогнать пантомимное представление и очистить общественную площадь.
Наконец, толпа достигла набережной. Когда люди
