— ФБР забрало у нас это дело.
Торн улыбнулся.
— Дело забрал у вас Джеймс Килларни. ФБР и Джеймс Килларни не всегда значат одно и то же.
Миллер открыл было рот, чтобы ответить, но промолчал. Он не понимал, к чему клонит Торн. Он подумал о фотографии в кармане, но решил не выкладывать этот козырь, пока не поймет, что за игра здесь ведется.
Торн оглядел графины и повернулся к нему, держа в каждой руке по бокалу.
— Это лучше, чем бренди, — сказал он. — Это арманьяк урожая двадцать девятого года. Очень хороший, правда.
Миллер выпил залпом и ощутил приятное тепло, расходящееся по телу.
Торн удивленно приподнял брови.
— Детектив Миллер, так арманьяк урожая двадцать девятого года не пьют.
Миллер не мог смотреть на судью. Он опустил взгляд на свои руки и заметил, что они дрожат.
— Вы подошли к разгадке намного ближе, чем хотелось бы, — тихо сказал Торн. — Мне сообщили, что вы хотели обсудить какой-то ордер. Потом мне говорят, что вы пришли по поводу «Объединенного траста». — Судья многозначительно посмотрел на него. — Это чужая территория, где вы мало что смыслите, детектив Миллер. Мой вам совет — уходите из моего офиса, поезжайте домой и выспитесь. Через пару дней возвращайтесь к работе и забудьте о том, что вы слышали имена Джона Роби и Кэтрин Шеридан или кого-либо еще, связанного или не связанного с этим.
— С этим… — начал Миллер.
— Мы называем это священным чудовищем.
Торн благожелательно улыбнулся, словно понимая, что сейчас чувствует Миллер.
Глаза Миллера расширились. Он уже слышал это выражение от Джона Роби.
— Monstre sacré, — сказал Торн по-французски. Он широко улыбнулся, словно понимая иронию ситуации, и добавил: — Я бы предложил вам еще арманьяка, но он очень дорог, а вы не можете оценить его по достоинству.
Миллер поставил пустой бокал на стол.
— Я не понимаю, что здесь происходит.
— Я не уверен, что вы когда-нибудь это поймете, — ответил Торн. — Дело в том, что в этой истории столько разных граней, столько различных точек зрения на то, как это произошло, что у меня возникают сомнения в том, что кто-то обладает полной информацией. За исключением, возможно, Джона Роби. Возможно, из всех нас Джон Роби знает больше всего.
— Из нас всех? — переспросил Миллер. — Вы в этом замешаны?
— Я использовал слово «нас» достаточно вольно. Я включаю себя, поскольку знаю о происходящем уже много лет. Это не та штука, с которой хочется иметь дело. Многие люди, которые начали это, уже мертвы, а большая часть тех, кто имел хоть какое-то представление об этом, была устранена…
— Устранена? Их убили? Вы это хотите сказать? Вы говорите обо всех тех людях, которых убили, верно?
— Людях? О каких людях речь?
— О тех, кого Кэтрин Шеридан записала в книги, которые вернула в библиотеку.
Торн нахмурился.
— Я не знаю, что вы имеете в виду, детектив. Какие книги?
— Она и Джон Роби… Она отнесла книги в библиотеку в день своей смерти. Сейчас они у нас в участке. Мы обнаружили в них пометки. Инициалы и даты. И начали проверять их, чтобы понять, кто эти люди.
— Джон Роби… — негромко сказал судья Торн. — Подумать только. После всех этих лет…
— Это ведь имена, верно? Инициалы и даты в книгах? Мы уже начали их проверять, сравнивая с отчетами о пропавших гражданах…
Торн поднял руку.
— Довольно, детектив. Нет нужды посвящать меня в подробности вашего расследования. Погибли люди. Это я понимаю. Из-за этого люди умирают уже двадцать лет…
— Из-за чего? О чем вы говорите?
Торн молчал, улыбаясь так, словно Миллер был глупым мальчишкой. Он подошел к стеклянной двери и, постояв минуту к Миллеру спиной, обернулся.
— Вы когда-нибудь смотрели фильм «Несколько хороших парней»? Том Круз, Джек Николсон, помните?
— Да, я знаю этот фильм. Видел несколько раз.
— Как вы считаете, какой основной посыл этой истории, детектив Миллер?
— Извините. Я не понимаю, какое отношение это имеет…
Торн остановил его.
— Ну же, детектив, изложите свою точку зрения.
— Я не знаю. Власть может развратить человека. Люди у руля могут забыть…
Торн покачал головой.
— Нет, детектив, как раз наоборот. Фильм пытается донести до нас полную невозможность предотвращения чего-то большего. Вы действительно считаете, что, убрав одного человека из системы, можно что-нибудь изменить? На место каждого выбывающего человека претендуют трое новых.
— Я вас не понимаю, судья Торн. Я не уверен, что мы с вами говорим об одном и том же.
— Конечно, мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа.
Миллер вздрогнул.
— Видите, — сказал Торн, — мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа, о незаконной войне, которая велась на деньги, добытые от продажи оружия и наркотиков. Мы говорим о сорока тоннах кокаина, которые каждый месяц прибывали в США на самолетах ЦРУ. Мы говорим об оперативниках ЦРУ… о людях, которые смогли понять, что происходит на самом деле. Они решили, что кокаин, оружие и прочие вещи приносят слишком большой доход, чтобы можно было все это остановить вместе с окончанием этой воображаемой войны.
Миллер резко поднялся со стула. Ему захотелось уйти. Он не был готов услышать такое. Все, о чем говорил Джон Роби, теперь подтвердили слова вашингтонского судьи.
— Сядьте, детектив! — велел Торн.
— Нет, — ответил Миллер, — я ухожу отсюда немедленно. Я не хочу…
— Чего вы хотите, нас заботит меньше всего, — прервал его Торн. — Сядьте, или я позову охрану. Они посадят вас в машину и отвезут в какой-нибудь заброшенный склад, где и прикончат.
Миллер не верил своим ушам.
— Вы же судья…
— Конечно, я судья, — согласился Торн. — А вы детектив вашингтонской полиции, и правда в том, что вы ввязались в историю, в которой ничего не смыслите. А Джон Роби? — Торн рассмеялся. — Джон Роби думает, что может разрушить то, на создание чего мы потратили тридцать лет? Он одиночка, детектив Миллер, он всего лишь один человек, и если он полагает, что у него есть хоть малейший шанс развалить это, он серьезно ошибается.
Торн отошел от стеклянной двери и опустился на стул напротив Миллера.
— Вы хотите понять, что произошло? — спросил он.
Миллер посмотрел на него.
— Понять что? Что правительство США все еще завозит сюда контрабандный кокаин?
— Не правительство, друг мой, а ЦРУ.
— ЦРУ?
— Помните Мадлен Олбрайт? Госсекретаря?
— Да, помню.
— Она сказала, что ЦРУ ведет себя, словно у него синдром избитого ребенка. — Торн рассмеялся. — Я не уверен, что хорошо понимаю, в чем суть этого синдрома, но идея передана прекрасно, вы не находите?
Сердце Миллера готово было вырваться из груди. Его тошнило, голова кружилась.
— Вы оказались в очень непростой ситуации, детектив Миллер. Вы не кто иной, как последний в длинной цепочке людей, кто намеренно или случайно подверг опасности чертовски прибыльную операцию, которую ЦРУ проводит уже много-много лет.
Миллеру стало трудно дышать. Он посмотрел на Торна.
— Роби уже пытался, знаете ли, пять лет назад вместе с оперативником ЦРУ по имени Дэррил Кинг что-то изменить. Кинг сломался спустя примерно три недели. Героин. Курительный кокаин. Ему могли предложить все, что угодно.
— Дэррил Кинг работал в ЦРУ?
— Как и Кэтрин Шеридан, как и Энн Райнер. Энн я знал лично. Приятная дама, работала с Биллом Уолфордом.
Миллер вспомнил разговор в кабинете Ласситера. Тогда они решили, что работа Райнер на Уолфорда — это достаточный повод не подпускать к этой истории газеты.
— Они все работали на ЦРУ? Те, кого убили? — спросил Миллер.
— На ЦРУ. Все они были семьей ЦРУ. Помощники, коллеги, шпики, информаторы…
— И они вот так просто смогли убить этих людей…
— Что вы имеете в виду под «так просто»? Они убивали людей так просто, детектив Миллер. Они убили очень много людей…
— Ради денег?
— Ради денег, да. Ради денег и власти. Ради политического влияния. Как, по-вашему, ЦРУ оплачивает свои операции? Вы хотя бы представляете, сколько стоят некоторые эти проекты? — Торн презрительно махнул рукой. — Конечно, нет. Кокаин, поступающий из Никарагуа, оплачивает оружие и политические услуги, он оплачивает свержение агрессивных иностранных правительств и убийство политических деятелей. Вы же не думаете, что мы каждый раз приходим в казначейство, держа в руках шляпу, и клянчим триста миллионов долларов.
— Я… я не…
— И не забывайте о национальной безопасности, — прервал его Торн. — Когда война закончилась и мы, поджав хвост, убрались из Никарагуа, нам нужны были деньги, чтобы защитить людей. Госдепартамент, Министерство обороны, Совет по национальной безопасности, Министерство иностранных дел, разведка, даже само ЦРУ… Были люди, которых надо было защитить, люди, которые принимали по Никарагуа и безопасности Соединенных Штатов важные решения. Они могли оказаться на линии огня, если бы всплыла правда. Мы говорим о людях, которым пришлось иметь дело с ситуацией в Гренаде в восемьдесят третьем, в Ливии в восемьдесят шестом, в Сальвадоре, Панаме, Ираке, Судане, о людях, которые нужны нам до сих пор. Мы были обязаны сделать так, чтобы решения, которые они принимали на благо этой страны, никогда не подвергались сомнению. Правда поставила бы администрацию Рейгана на колени. Даже попытка убийства была направлена на то, чтобы отвлечь внимание общественности.
