И вдруг он увидел его. Этого дядьку. Он сидел в пикапе. Сером, обшарпанном, старом. Улыбался Момо через открытое окно. Махнул ему рукой. Момо только пожал плечами. С дядьками, которых не знаешь как зовут, говорить запрещается, потому что они хотят сделать с тобой такое, такое, отчего становится больно. Дядька вышел из машины. Направился прямо к нему и все время улыбался. Зубы у него были большие и желтые. Они блестели.
И были острыми.
Момо вспомнил французскую сказку, что рассказывала им воспитательница, — история про девчонку, которая шла к своей бабушке и встретила волка, переодетого в бабушку; девчонка этого даже не заметила, хотя у этой бабушки был странный голос, странные глаза и огромные зубы. Какая-то идиотка эта Шапочка!
Дядька наклонился над ним, глаза у него блестели, как шарики Момо, а рот был полон острых зубов.
Момо, не рассуждая, запустил ему в лицо свой рюкзачок и со всех ног бросился прочь. Он слышал за собой топот, и инстинкт подсказал ему, что это вовсе не игра. Ну уж нет!
Центр досуга был совсем новый, строительство еще не закончили. Вокруг основного здания были недостроенные корпуса. И там в это время никого не было. Момо бежал среди строительного мусора. Он не оборачивался.
Папаша Порье заснул у себя в комнате, на подлокотнике кресла балансировал стаканчик анисовки.
19.15. Марсель рассеянно взглянул на часы. Еще час, и можно домой.
Хорошо бы Мадлен побыстрее нашла себе квартиру в новом доме и переехала туда с детьми. Паоло издали махнул ему рукой, опустил железную штору на гараже и ушел, Бен последовал за ним. Жан-Ми подавал бокалы с пенящимся пивом, болтая с новой официанткой. Минуты покоя перед ночной истерией. Чинно усевшись за одним из маленьких круглых столиков, худущий гигант-циркач, по вечерам поглощавший лезвия и плевавшийся огнем, тихо-мирно попивал «виттель» с мятой. Где-то далеко предупреждающе сигналили машины. Марсель погрузился в мечтания.
Вдруг его кто-то дернул за рукав. Он обернулся. На него смотрела Надья, запыхавшаяся, сама не своя. Она кусала губы, готовая расплакаться. Марсель в изумлении склонился к ней. Какая же она маленькая!
— Я могу вам помочь?
— У меня пропал сын, исчез, и я не могу его найти!
— Где он должен был находиться?
— В школе, в центре досуга. Я задержалась… Его там нет, дома тоже нет, его нигде нет. Его надо найти.
— Не волнуйтесь, мы этим займемся. Я провожу вас до центра. Мы вместе пройдем туда, хорошо?
Марсель включил рацию, чтобы предупредить, что займется пропавшим мальчишкой.
Он шагал рядом с ней, разглядывая ее краем глаза. Она то и дело заламывала руки, они были тонкие, и шла она так же быстро, как он. Она не плакала и ничего не говорила. Дорога круто взяла вверх. Она молча следовала за ним, не обращая внимания на тяжелый подъем. Люди смотрели на них с любопытством — полицейский и впавшая в панику женщина… занятная парочка.
Она резко остановилась, и Марсель чуть не наткнулся на нее.
— Он обычно ждет меня вот тут, за решеткой. Консьерж говорит, что задремал и ничего не видел. Момо очень подвижный, он, наверное, перепрыгнул через ограду.
Перед оградой полоса вспаханной земли. За центром досуга огромная незаконченная стройка. Будущее игровое поле. Марсель подумал, что мальчишка мог споткнуться и упасть там. Он замедлил шаг. Или… нет, об этом лучше не думать.
— Я боюсь… этот сумасшедший, он убивает людей и сшивает их вместе.
Ну вот, ей пришло на ум то же самое.
— Не волнуйтесь. Мы его найдем. Сколько ему лет?
— Момо? Ему пять. Будет пять через месяц.
Коротышка вжался в сиденье. Он следил за ними взглядом. Еще минут пять, и мальчишка был бы его. Если бы он только не забился в эту чертову канализационную трубу… Туда за ним не пролезть. Слишком узкая. Тогда он завалил оба выхода из нее большими мешками с цементом. Противный мальчишка не хочет выходить? Ну и не надо! А теперь еще нарисовались эти двое. Он еще глубже вжался в сиденье — на всякий случай: вдруг Марсель заметит пикап.
— Момо! Момо! — позвал Марсель.
Темно, ни зги не видно. С Момо лил пот. Горло от жажды просто пылало. Толь над ним так раскалился, что до него было не дотронуться. Труба весь день пролежала на солнце. Внутри, наверное, градусов сорок пять. Он задыхался, лежа на животе. Этот мерзкий дядька завалил оба выхода мешками. Момо хотел сдвинуть их с места, но сил не хватило.
Перед ним снова всплыло перекошенное лицо дядьки. Свистящее дыхание. Момо немного поплакал, коротко всхлипывая. Ему казалось, он жарится тут уже не один час. Он слышал, как бьется его сердце, очень сильно. Мама, мама, думал он. Только мама. Ничего больше. Мама. Где ты?
Его звал мужской голос. Где-то близко. Он хотел было откликнуться. А если это тот, другой? Момо забила дрожь, которую, несмотря на жару, он не мог унять. Сжал зубы, чтобы не зарыдать в голос. Голос стал тише. Момо превратился в слух.
И потом неожиданно, как удар сердца, голос мамы. Далекий. Приглушенный. Нет — ее. Момо резко выпрямился, больно ударился головой о трубу, но даже не заметил этого.
— Мама! Я здесь, мама!
Никто не пришел, никто не ответил. Мама его не слышала, она была слишком далеко! У Момо от страха закатились глаза. Они сейчас уйдут, они оставят его здесь… Нужно что-то найти. Придумать. Быстро. Он разулся и принялся стучать по трубе ботинком, стучать, стучать — раз, два, три… Мама! Мама!
Марсель остановился. Справа какой-то шум. Крыса? Нет, шум повторялся. Ветер? А вдруг мальчишка там, вдруг он ранен? Сумерки сгущались. Солнце вот-вот закатится за горизонт. Марсель огляделся. Никого. Надья была далеко: шла, осматривая завалы.
Шум стих. Потом возобновился. Марсель двинулся в ту сторону. Звук приближался: раз, два, три…
Раз, два, три… Кто-то стучал с равными промежутками. Марсель приложил ко рту сложенные рупором ладони:
— Момо! Подожди, мы уже идем! Момо, где ты?
Молчание. Потом тоненький, едва слышный голосок:
— Тут, в трубе!
Марсель бросился к трубе, Надья — за ним. Он отбросил тяжелый мешок с цементом. Наклонился и нос к носу встретился с мальчишкой, тот едва не задохнулся, лицо все в поту и слезах.
Он вытащил малыша. Надья схватила его, горячо обняла. Марсель задумался. Сам мальчишка явно не мог завалить трубу мешками с цементом. И тем более с двух концов. Кто-то сделал это специально. Чтобы тот задохнулся и умер? Или по глупости, игра такая?
Надья вытерла Момо лицо, привела в порядок одежду, отругала на своем языке, потом потребовала:
— Скажи дяде спасибо!
— Но я не виноват. Это все тот, кто хотел меня съесть. Это волк, я видел — большой волк! Знаешь, мам, как в истории про…
— Хватит врать! Голову оторвать мало! Врун! Мать чуть из-за тебя концы не отдала!
— Да нет, мам, я не вру! Он сказал: «Иди сюда, иди, я тебя съем!»
— Кто это хотел тебя съесть? — вступил в разговор Марсель. — На кого он был похож?
— У него большая голова, и большие белые зубы, и большие красные глаза.
— Момо, подожди, подумай. Мне очень хочется тебе поверить, но ты прежде подумай…
Момо уперся:
— И весь волосатый!
Марсель вздохнул. Ну точно как Франк: когда ему было столько же лет, у него под кроватью росли хищные варежки, а в туалете прятались прожорливые кляксы.
— От него сейчас ничего не добьешься, — сказал он. — Хотите, я вас провожу?
— Нет, нет. Не стоит. Благодарю вас, господин полицейский.
— Если он вспомнит что-нибудь более конкретное, скажите мне… Подождите…
Марсель вырвал листок из служебного блокнота, записал свое имя и номер телефона. Это было запрещено, но плевал он сто раз на это.
— Марсель Блан. Это я, — туманно заявил он.
Она взяла листок, сунула его в сумку, быстро проговорив:
— Меня зовут Надья. Надья Аллуи. Спасибо. Момо! Скажи до свидания!
— До свидания, господин легавый.
— До свидания, Момо! Постарайся вспомнить, как выглядел тот волк, и, если вспомнишь, приходи. Расскажешь, чтобы я смог найти его и прогнать, хорошо?
Момо рассеянно кивнул. Марсель проводил их взглядом. В поле его зрения попал пикап, но он не обратил на него внимания. Мало ли этих голубых грязных пикапов…
Как только Марсель отвернулся, коротышка нажал на газ. Мысли неслись у него в голове. Если мальчишка его запомнил, дело швах. А если он его не запомнил, то в любой момент может вспомнить: будет проходить мимо гаража, раз — и готово. Мальчишка должен исчезнуть. И как можно скорее.
Жан-Жан проглотил последний кусок сэндвича «креветки-ананас-моццарелла» и тщательно вытер пальцы бумажным носовым платком, который использовал вместо салфетки. Вошел Рамирес, похожий на печального бегемота. Он распространял вокруг себя запах чеснока и перечной приправы. Это напомнило Жан-Жану, что его угораздило записаться — просто по доброте душевной — на ежегодный сбор местных пожарников. Рамирес кашлянул. Жан-Жан выжидающе посмотрел на него.
