— Ты в порядке? — спросил я Дэвида, и мой голос был странно приглушен ковром снега, наметенного под мостом.
— Дьявол тебя возьми, ты что, шутишь, — выдохнул он, и больше я ничего не мог от него добиться.
Я попытался стряхнуть снег, прилипший к моей куртке. Я не хотел, чтобы он растаял и просочился сквозь одежду, чтобы превратиться в лед, когда мы пойдем дальше. Он отваливался кусками. Дэвид, сидя на корточках, обхватил себя руками, чтобы терять как можно меньше тепла. Если мы пробудем под мостом слишком долго, подумал я, то рискуем остаться здесь навсегда.
Я прислушался.
Хотя пространство под мостом было открыто, участок дороги длиной в несколько метров казался изолированным помещением. Здесь было светлее, чем снаружи, потому что ничто не заслоняло свет желтых фонарей, и, как я уже заметил, заговорив с Дэвидом, звуки замирали, словно наткнувшись на что-то мягкое. Опоры на противоположной стороне проезжей части были окружены лесами, но сквозь их решетку я различил граффити, нанесенные аэрозолем; там было написано красной краской: «Робсон, когда выйдешь — ты покойник». Моей любимой была надпись, виденная на стене одного здания на пляже, простая и элегантная: «Я чувствую себя немного нормально сегодня»,[11] но тот пляж, казалось, находился в миллионах миль отсюда.
Должно быть, ветер ненадолго перестал свирепствовать, потому что я расслышал писк автомобильного гудка, прозвучавший, казалось, совсем близко. Он подействовал на Дэвида, как остроконечная палка на быка. Он неловко поднялся на ноги и пошел дальше, спотыкаясь и размахивая руками, словно не мог полностью контролировать свои конечности. Я устало сказал себе, что вряд ли смогу найти силы встать, но тронулся вперед, не успев додумать эту мысль. Дэвид бормотал что-то на ходу, но я не слышал его слов.
Я постоянно спотыкался, потому что под снегом в этом месте было навалено всякой дряни; нога моя зацепилась за шланг от компрессора, и мне пришлось пинком отбросить его прочь. Поодаль, на том месте, где должна была находиться обочина, я разглядел наполовину занесенные снегом механизмы, громоздкие генераторы с тяговыми устройствами и небольшой самосвал, который был бы для нас спасением, если бы не тот факт, что у него не хватало одного колеса. Выглядело это так, словно перед ухудшением погоды рабочие сверлили бетонную опору, как больной зуб. Холст, натянутый на леса, скрывал место работы, но ветер оборвал его, и вокруг дыры хлопало несколько лоскутов. Виднелась металлическая арматура, прутья были выгнуты наружу, словно в результате взрыва. Как будто рабочие дошли примерно до половины, а потом попавшая внутрь вода замерзла и дыра расширилась.
Сейчас я понимаю, что мне надо было как следует подумать, прежде чем идти дальше. Но есть некоторые вещи, вы можете обдумывать их сколько угодно, но никогда не догадаетесь, что вам суждено увидеть.
Я сосредоточился на одной картине и не видел ничего вокруг; я думал об автопоезде, который выступал из мглы в сотне ярдов впереди.
Первым, что я разглядел, были аварийные огни, и их было множество; я почти смог различить очертания тягача, как на тех рисунках, где горстка беспорядочно рассеянных звезд соединяется в невероятное созвездие. Они мигали в такт звуку сирены, и это зрелище было одним из самых радостных в моей жизни. Дэвид шагал впереди меня, словно заводная игрушка, которую ничто не может остановить.
Это был большой «континенталь» с тремя сложившимися, словно складной нож, секциями, настоящий дорожный монстр; должно быть, в движении он походил на горную лавину. Негромкий писк, который привел нас сюда, постепенно превратился в мерные, оглушительные звуки сирены. Дэвид попытался перейти на бег, но не смог — должно быть, силы его были на исходе.
Мы помогли друг другу забраться в кабину. Внутри синхронно с сиреной и огнями ревела сигнализация. Мика нигде не было видно.
— Где он? — спросил я.
— Бог его знает, — ответил Дэвид, изучая приборную доску, которая выглядела как часть кабины космического шаттла, — Он мог хотя бы оставить двигатель включенным.
— Может, он до этого не дошел.
Но Дэвид указал на пучок проводов, торчавший позади рулевой колонки.
— А это тогда что? — воскликнул он. — Спагетти с кетчупом? Проверь радио.
Я проверил.
— По-моему, не работает, — сообщил я.
Через минуту после нашего появления сигнализация отключилась и сирена смолкла. Тишина показалась мне почти болезненной.
К тому времени Дэвид нашел стартер и пытался завести мотор; первые две попытки закончились неудачно. Затем он подергал за провода, как ребенок, запускающий воздушный шарик, после чего, наверное, восстановился какой-то контакт, потому что с третьей попытки мотор под полом кабины мгновенно завелся. Через несколько секунд он заурчал, но затем, почти сразу, заглох.
— Мерзкая штука, — пробормотал Дэвид и попробовал снова, но двигатель упорно не желал оживать.
Дэвид тяжело откинулся на спинку водительского кресла. Я сказал:
— Может, мы сможем продержаться здесь.
— Печь не работает, — возразил он. — Тебе, наверное, кажется, что здесь тепло, но это после улицы. Если мы не заведем мотор, не вижу разницы, где сидеть — здесь или в том сарае.
Дэвид снова нажал на кнопку стартера, но безрезультатно.
— Вот тебе и причина, — вдруг сказал он, указывая на приборную доску. По-видимому, передо мной был датчик уровня горючего; судя по показаниям прибора, бак был почти пуст.
— У этих чудищ никогда не заканчивается бензин, — горько заметил Дэвид, видимо пытаясь передразнить Мика. — У них баки как цистерны. — И он с силой ударил по рулю, затем откинулся на спинку кресла с лицом темным, словно помятая слива.
В этот момент где-то во тьме загудел автомобильный сигнал.
Мы прислушались; вой ветра заглушил гудок, затем он донесся до нас снова. Сигнал шел откуда-то с шоссе.
— Пошли, — устало выговорил Дэвид и открыл дверь со своей стороны, чтобы вылезти наружу.
На этот раз он даже не вздрогнул от яростного порыва ветра. «Ну хорошо, — хотел было сказать я, — ты доказал свое, доказал, что ты не балласт, так почему бы теперь не посидеть и не отдохнуть немного», но вместо этого я неуклюже приподнялся и пополз наружу. Я был готов рухнуть и уснуть прямо здесь, на полу. Тогда я, скорее всего, умер бы во сне, после чего мой свежезамороженный труп был бы готов для морга, но в тот момент мне было все равно.
На полу кабины лежали перчатки на меху, принадлежавшие Мику.
Я протянул руку и подобрал их. Это была не галлюцинация, передо мной и в самом деле были перчатки. Должно быть, он снял их, чтобы сделать тонкую работу — замкнуть провода… Но как он мог бросить их здесь? У меня на руках были громоздкие лыжные рукавицы, но даже в них я почти не чувствовал пальцев от холода. Если Мик смог добраться до следующего брошенного грузовика, о чем, видимо, говорил сигнал, то вряд ли в ближайшее время ему придется играть на пианино.
Я выскользнул из кабины и повалился на снег с северной стороны гигантской машины. Дэвид ушел без меня, привлеченный сигналом, словно глубоководная рыба, попавшаяся на крючок. Гудки раздавались не так регулярно, но были слышны лучше.
Я чувствовал какую-то тревогу.
Во-первых, я думал об оставленных перчатках. Во-вторых, я знал, что никто не доверит большой трейлер и его груз стоимостью не меньше четверти миллиона водителю, который вылезет и пойдет по обочине с консервной банкой, чтобы добыть топлива. И радио — радио должно работать, хотя бы давая только белый шум, вроде той снежной пелены, что кружилась за окнами.
Я осматривал грузовик, когда споткнулся о тело Мика. Он лежал лицом вниз, и его почти замело снегом, отчего у меня на миг возникла безумная мысль, будто он на самом деле жив и просто спрятался в сугробе от ледяного ветра. Но, прикоснувшись к нему, я почувствовал, что тело затвердело, как мокрая простыня, вывешенная на улице зимой. Когда я наконец перевернул его на спину, то увидел, что из-под подбородка Мика торчит кусок железной арматуры, видимо извлеченный из опоры моста. Прут прошел сквозь горло, словно кто-то наколол голову, собираясь жарить ее на костре. Глаза убитого были полуоткрыты и превратились в куски льда. В голой руке он по-прежнему сжимал короткий лом, защитное орудие, которым он так и не сумел воспользоваться.
Это произошло около больших бензобаков, за кабиной. Баки были разрезаны, бензин вытек и ушел в снег. В прямом смысле разрезаны — их не просто проткнули или продырявили чем-то острым, я увидел четыре параллельные царапины, словно нанесенные когтями.
Дэвид остановился и смотрел на меня, но он был слишком далеко, чтобы разглядеть, что я делаю, я едва видел его — серый призрак, сгусток дыма. Он поманил меня за собой широким жестом, словно пытаясь поймать что-то в воздухе. Я крикнул: «Нет! Не ходи туда! Это не он!» Но Дэвид лишь прокричал в ответ что-то неразборчивое, отвернулся и двинулся дальше, и буран поглотил его.
