Здесь начальник службы безопасности сделал паузу. Члены команды переглянулись, кто-то покачал головой, а Рогозников прошипел:
– Вот сука…
– Для экономии времени обращаемся друг к другу на «ты», – продолжил Милевич, – используем позывные либо имена и говорим только по делу. Влад!
Все время, пока шел разговор, Влад смотрел в лежащий перед ним на столе мобильник и медленно крутил его по часовой стрелке. Пару раз Милевич отвлекался на это вращение, едва заметно улыбнулся, но ничего не сказал.
– Вла-ад!
– Я слышу, Костя… – сказал Гиреев. – Вот что… давай-ка меня не будем хоронить…
– Кто это тебя хоронит? – удивился Милевич.
– Ты сейчас говорил, как будто меня нет. Или я без сознания. Или мертвецки пьян. А я здесь. Так что сядь и слушай вместе со всеми… Мне сейчас очень непросто, но это не повод отодвигать меня в сторону. Потому что я не потерял голову, и у меня нет никакой депрессии. Когда она вдруг появится – я скажу. А пока нет. Сейчас остаются я, Миля и Туман. Чингиз, Дербент – быстро к Марле… как там ее… Зое Георгиевне. Пусть вспоминает, откуда у нее сотовый, а вернее, кто им пользуется. Не пугать. Малина, Кабан – в торговый центр, осмотреть все еще раз. Найти механика, вытрясти из него все и даже лишнее. Пугать. Выполняйте, – коротко приказал Влад и, пока четыре человека поднимались и выходили, все так же крутил свой сотовый на столе по часовой стрелке. Как только за ними закрылась дверь, Влад посмотрел на Милевича и сказал:
– Что менты?
– Сейчас. Туман, давай…
Герберт кивнул, откуда-то из-под стола, как фокусник, вытащил черную папку, раскрыл ее, вытащил несколько листов бумаги и придвинул Владу:
– Вот фамилии, должности, звания тех, кто будет заниматься вашим делом. Там же краткая информация о каждом и характеристика. Целесообразно дать денег каждому.
– Через тебя? – спросил Гиреев.
– Да. Не волнуйся, ребята дельные. Они бы и так работали, но у нас очень мало времени…
Пока спиногрыз внизу развлекался, убивая виртуальных противников, я его закрыл и пошел наверх в гостиную. Сходил за пистолетами, положил на журнальный столик, сел перед выключенным телевизором и стал оружие чистить. Успокаивает. Люблю я все смертоубийственное. Словно волка бешеного приручил. Лежит такой «Макаров», спокойный, тяжелый, светится матово. Ни разу я с него в человека не целился. По мишеням стрелял – да, много раз. И в армии, и в тир военный ходил, и в лес. А в человека не доводилось. Надеюсь, и не придется. Потому что, когда ты стреляешь – это, значит, все. Все настолько пошло не так, что надо валить противника наглухо, и никто в этом не виноват, и даже противник твой не виноват, а только ты. Просчитался, значит. Мочилово, бег по пересеченке, лай собак, наручники, камера…
Убивать надо качественно. Как я тогда профессора.
Детей у них, слава богу, не было. Иначе как бы они решились из детского дома взять? У нас тогда была такая… ну, акция, что ли… Детей отдавали вроде как на выходные погостить. Хрень эта недолго продолжалась, потому что одна девочка после этого так захотела в нормальную семью, что, недолго думая, умом тронулась и вены порезала. Не себе. А подружке своей, которую недалекие опекуны вдруг удочерить решили. Мстительная девчонка так ее расписала, что мы потом всей школой хохотали. Натурально Фредди Крюгер. У Женьки Херувима, помню, даже пуп наоборот вылез – вправляли, так ржал. Приехало начальство и разом всю эту бодягу прекратило. Больше никого в гости не отпускали. Только если навсегда. Но я в гостях раз был. Целую ночь проспал и полдня жрал от пуза. Эти… хозяева на меня как на волчонка смотрели. Несказанно им повезло. Не ведали, не понимали, не боялись.
После того я понял, что жить в детдоме не буду. После подушек этих пуховых, после простыни мягкой, после одеяла с запахом яблок. После блинчиков с творогом, после горячей ванны, после тишины, а самое главное – после того, как спишь и знаешь, что не придушат тебя ночью.
Я у них деньги украл и часы золотые. Ну, я думал, что они золотые. А они просто желтые были. На деньги я потом себе жратвы купил, а часы коменданту отдал – все равно бы старшие отобрали. А так хоть подобрее стал, скотина. Жратва быстро кончилась. Мечта осталась. Плюс еще досада. Нельзя раньше времени воровать, это у меня просто рефлекс сработал.
Первым делом я мыться стал по три раза на день. Зубы чистить. Одежду в порядок привел, отобрал что-то у младших. Носки там, майку. Тут школа началась. Буквы, цифры, первый класс. А у нас какие там мозги? Половина бычки курит и бензин нюхает, а половина дебилы. Их бы в специнтернат перевести для конченых недоумков, да кому мы нужны – сортировать? Все одно мусор… Я курить бросил и учиться стал. Букву «щ» никак освоить не мог, как сейчас помню. Она какая-то лишняя у меня была. Но вызубрил. Читать стал, а считать-то у нас и до этого умели – в карты иначе не поиграешь. Причем считали махом – до двадцати одного. Дальше уже сложнее, да и не нужно. Так это им не нужно! А я-то уже знал, что делать. Пока сотоварищи в бензиновом похмелье валялись, я потихоньку книжки стал брать. В общем, ерунда написана, ни о чем. Но забавно.
К концу первого класса, помню, как трава вылезла, приехали к нам муж с женой. Профессор, то есть мой папаша будущий. И кикимора с ним. Оно, конечно, все кинулись к ним на предмет чего слямзить или выпросить. А я к ним не побежал. Сел на лавочке чинно так и книгу перелистываю. «Золотой ключик». Как раз сцена, где Буратино кверху ногами подвесили. Краем глаза смотрю – растерялись от уродов наших, аж попятились. Оно и понятно – кто ж этих ублюдков выдержит?
Все я правильно рассчитал. Пока воспитатель от мужа с женой крысенят этих отрывал, я смотрю – они переговариваются и в мою сторону смотрят. И тут все очень даже объяснимо. Один я с книжкой. Остальные без. Дурачье. Книга – источник знаний. И богатства, конечно. Но это я уже потом выяснил. В тот день мне надо было только очень сильно понравиться. Что я и сделал.
Потом их долго не было. Были другие, присматривались, дурацкие вопросы задавали, а этих не было. Я уж забывать стал. Но через месяц где-то к директору меня вызвали. Как раз каникулы в школе начались. Тебя, Петя, в семью взять хотят. Хотел бы? А кто, говорю. Алексей Федорович и Надежда Васильевна. И показывает мне рукой на диван. Там эти сидят… Ну, которые тогда приходили, на меня умного пялились. Только б ерунды какой не сделать, не сказать чего попало, думаю. Ну и ничего лучшего не придумал, как в обморок грохнуться. Да не специально! Ну, на хрен. Жрать хотел, перенервничал, голова закружилась. А те подумали-с радости, да в слезы. Ну не дебилы? Очнулся у них на коленях. Увезли они меня на целое лето. Полное, от начала до конца, от первого дня до последнего, лето в настоящей семье. Ну, не объяснить этого… Блины со сметаной, чай с молоком, котлеты шипят, спи сутками на белых хрустящих простынях – никто слова не скажет. Кто в детдоме не был – не поймет. Почему сразу с концами не увезли – не знаю, врать не буду. Потом объяснили, что были какие-то заморочки с документами. Второй класс провел все равно за решеткой. Но уже легче было. Они меня, единственного, пожалуй, со всего детдома каждую субботу вечером забирали до понедельника. Поначалу они деньги да безделушки от меня прятали. А я уж тогда понял, в отличие от других: где живешь – не воруй. Не надо срать себе под ноги. Поэтому, даже когда они осторожность потеряли, все равно не брал. Ну так, мелочь, может, какую, чисто чтобы не забыть. И жрал. Боже, как я жрал… Как комбайн. Полностью я к ним переехал только в конце второго класса.
Потом, помню, вот что было… Выхожу как-то с мячом во двор – гляжу – Женька Херувим. Как нашел – непонятно. Поди в картотеку залез, урод. Здорово, говорит, давай твоих бомбанем да на юга подадимся? Жить ему оставалось тогда полгода на ногах и месяц под капельницей в больничке. Оглянулся я по сторонам, да в коленную чашечку ботиночком. Он же думал, урод, что жизнь – это праздник. А жизнь – это школа. Вот я его и научил. Заорал он да на одной ноге упрыгал. Рядом мальчик толстый заревел почему-то. Вот этого я вообще не понимаю. Тебя калечат – это понятно. Больно, вот и орешь. А рядом если кого – тебе-то какая разница? Плюнул, хмыкнул, да иди своей дорогой. Ну, я толстому в глаза глянул – тот и заткнулся. Тихо ты, жиртрест. Дома орать будешь. А здесь улица…
В общем, прижился я. В школе занимался только тем, что в жизни пригодится. Физкультура – она, понятно, нужна. Математика с физикой. Русский язык – само собой, потому как все документы на нем, а вот с литературой сложнее. Обычно толку с нее, как с козла молока. Муму, твою мать. Письмо Татьяны к Онегину и прочая чушь. Но есть и правильные книги. Химию сначала невзлюбил, а потом как-то взрыв пацаны устроили, Пашке, помню, полпальца на хрен, ну я ее и зауважал, химию-то. Портфеля два стекла лабораторного домой умыкнул и реактивов всяких. Классный предмет оказался! Полезней даже математики! Ну, география, конечно, полная мура. Достаточно того, что земля круглая. Про зоологию с ботаникой вообще молчу. Ну и английский. Нужен стал – выучил. А тогда я что-то на сто километров вокруг себя ни одного американца не видел и ни одной бумажки на буржуйском. Так на кой хрен учить? Ван, ту, ери, фо, файв… Тьфу. Май мазе из гуд. А не май мазе, видимо, не гуд – ясен перец. Идиотизм. Нету у меня никакой мазе и не надо.
