Вместо этого положила ногу на ногу и стала смотреть в окно. Начался дождь. Влага в трусиках остыла, и это было неприятно. Хотелось поскорей оказаться дома, подальше от него, принять долгую ванну и посмотреть, не случится ли жизненно важного озарения — или оно забрезжит утром, открывая новые перспективы?
— Я бы повторил, будь у нас больше времени. Но Симона заподозрит неладное, если я задержусь. Я домосед. Она вообще удивилась, что я куда-то поехал.
— Все в порядке. Дело сделано, мистер Блэкли.
— Ты права. Но мы не должны были. Честно говоря, теперь, когда все кончилось, мне плохо. Я хочу вернуться к нормальной жизни и забыть обо всем. Ты тоже должна это сделать и держать рот на замке, поняла?
— О чем здесь говорить?
Мистер Блэкли посмотрел на меня, сжав зубы, и я от него отодвинулась. Он остановился на обочине сельской дороги на выезде из леса. Других машин не наблюдалось, как и фонарей. Мистер Блэкли выключил зажигание и уставился на меня, грозя пальцем.
— Я не шучу, Ким. Я не дам безалаберной девчонке, считающей, что все это игра, разрушить мою семью, карьеру и жизнь. Ни слова, ты поняла?
Я хотела подразнить мистера Блэкли еще немного, просто чтобы насладиться его отчаянием, но удивилась, как быстро он перешел от извинений к угрозам. Иллюзия безопасности между ученицей и учителем развеялась, и я поняла, что совсем его не знаю.
— Я ничего не скажу, — ответила я. — Не скажу.
— Лучше бы так. Запомни, Ким. Тебе действительно лучше молчать.
Он смотрел на меня, пока я не отвела взгляд. Потом завел машину и выехал с пыльной дороги в темную, длинную глотку ночи.
Утро не принесло ничего нового. Я не чувствовала себя иначе, только промежность ныла.
Мир был таким же затхлым и пустым, как всегда, и я застонала, глядя на жалкие лучики, пробивавшиеся сквозь жалюзи на окне спальни. От утреннего света у меня всегда болели глаза — это раздражало. Весь дом в эти часы казался пыльным, каждый маленький недостаток становился заметным. Хотелось схватить тряпку и начать все оттирать, отчаянно матерясь. Солнце поутру грозило прекрасным весенним деньком вопреки моим желаниям. Это бесило.
Вернувшись домой, я долго отмокала в ванне при свете свечей. Меня тошнило, хотелось помыться, а еще помедитировать, как в сауне. События ночи крутились в голове, будто фильм — отстраненно, словно это случилось не со мной, а я просто смотрела и смеялась, жуя попкорн. Но это было не кино. Я действительно трахнулась, черт возьми. Попробовала секс и сочла, что его переоценили. Но было и кое-что хорошее. Стыд, унижение и раскаянье мистера Блэкли, когда мы сделали грязное дельце, восхитили меня. Его тревога была куда привлекательней его члена, если говорить о ночных развлечениях.
Тогда-то я и решила, что буду трахаться только с женатиками, а еще лучше — совращать женатиков с детьми. Переспать с парнем, которому нечего терять, — значит обрадовать его, а это бы меня разозлило. Настоящее удовольствие состояло в том, чтобы соблазнить жертв и заставить терзаться, оставить их с неугасимым чувством вины и постоянным страхом расплаты. Я знала, что некоторые мужики — эгоистичные свиньи и не станут переживать, но у папаш, да еще с маленькими детьми, которых они могут потерять, нервный срыв случится почти гарантированно.
На этих-то бедных ублюдков я и буду охотиться.
Я проснулась и провалялась в кровати почти до полудня, обдумывая все это. Наконец встала, спустилась и увидела, что отец собирает сумку для гольфа. На нем была дурацкая белая шляпа с помпоном, штаны в цветочек и вырвиглазная рубашка в клетку.
— Доброе утро, Ким. Купила вчера что-нибудь?
***
В эти выходные я не отвечала на звонки Дерека, ходила с Эми за покупками и смотрела садомазохистское порно, когда отца не было дома. Видео со связыванием меня заинтересовали, так что я начала гуглить виды узлов, секс-игрушки для садомазо и странные наряды, которые там появлялись. Я искала информацию о связывании и наткнулась на статью о серийном убийце Денисе Рейдере, более известном как СПУ, что расшифровывалось «связать, пытать, убить». Она всплыла из-за того, как он действовал: связывал своих жертв, а потом мучал до смерти. Весь воскресный день я потратила, читая о разных серийных убийцах. Их поведение невероятно меня заинтересовало. Этих людей (в основном мужчин) обуревала жажда причинить другим боль, одержимость, вызванная проблемами в сексуальной сфере и яростью. Я задумалась, чем они отличались от нас — людей со схожими желаниями, но не такими агрессивными.
Кроме СПУ, меня восхитила история Альберта Фиша, мужчины, который пригласил десятилетнюю девочку на день рожденья племянницы, а затем увел в пустой дом, удушил и расчленил. Он забрал с собой несколько фунтов ее мяса, приготовил из них жаркое и несколько дней ел и онанировал. Вместо гарнира у него были собственные фекалии, а еще он бичевал себя кожаными ремнями и усеянной гвоздями тростью, когда не втыкал иголки себе в пах и не вводил в уретру черенок розы.
К тому же меня опьянил, вкупе с вином, которое я потягивала за чтением, случай Эдмунда Кемпера. Он начал убивать, будучи на год меня младше. Поэтому я и начала читать его грязную историю, а продолжила из-за воистину ужасающих дел. В пятнадцать Эдмунд выстрелил в голову своей бабке, а потом расправился с дедом. В детстве он мучил животных, хоронил кошек заживо, а затем хранил части их тел в своей комнате, как трофеи. В психушке, куда его засунули, он вымахал в чудовище ростом в шесть футов девять дюймов и, выйдя, начал охотиться на девушек. Фотографировал своих маленьких мертвых жертв, расчленял и совокуплялся с частями их тел и внутренностями. Особенно ему нравилось трахать отрубленные головы. Эдмунд даже отымел голову матери после того, как пробил ей череп молотком, и трахнул ее обезглавленное тело. Затем он вырвал ей голосовые связки и выкинул их в раковину, потому что она слишком много на него орала, когда была жива. История Кемпера вернула меня в горячую ванну, где я яростно мастурбировала с помощью съемной головки для душа.
Мистер Блэкли не звонил мне в эти выходные, и я не пыталась с ним связаться. Ничего не рассказала Эми, не только о нем, но и о потере невинности. Мне не хотелось ни с кем делиться. Я продолжала надеяться, что как по волшебству обрету свежий взгляд, но все
