произносит он, ведя ладонь к моей груди.
Я поджимаю губы и опускаю глаза. Кажется, что я даже больше не чувствую его прикосновений, наоборот, я отчетливо чувствую прикосновения своего брата.
Мне было всего шестнадцать, когда он попытался сделать это.
Джей тогда явился с одной вечеринки, забыв ключи от дома. Я была одна. Мне пришлось встать в три часа ночи, чтобы открыть ему двери. На мне тогда был атласный пеньюар, который подарила мне мама на день рождение.
Я чувствую, как по моей щеке скатывается одинокая слеза и приподнимаю руки, взглянув на синяки. Тогда их было меньше, но они имели более темный оттенок синего.
Неделю или больше, мне приходилось носить свитера с длинными рукавами, чтобы спрятать их от чужих глаз. Даже от глаз Джея.
Том протягивает руку к моему лицу и вытирает слезу.
Он прав. На каждого из моей семьи у меня есть воспоминание, которое в какой-то степени может напомнить, что один из них самое настоящее дерьмо.
Гослинг смахивает слезу с моей щеки и прикладывает большой палец к нижней губе. Оттягивает её и облизывает свои губы.
— Больше никто не причинит тебе вреда, Алексис, — утверждает он. — Я не позволю.
Я киваю.
Лучше согласиться, нежели снова пытаться сбежать и сделать себе только хуже.
Он склоняется надо мной и оставляет мокрый поцелуй на моем лбу. Мне почему-то кажется, что он уйдет, но все происходит совсем не так. Том спускает свои штаны, а затем снимает черную майку и откидывает её в сторону. Я с ужасом наблюдаю за каждым его действием и тяжело сглатываю, когда он спускает свои боксеры на пол.
Ни одна мысль не посещает мою голову. Она пуста. Пуста, и в ужасе ждет того, что может произойти.
Мои глаза мечутся из стороны в сторону, выискивая спасенья, пока он ступает одной ногой в ванную, а затем и другой.
Я смотрю на него. Смотрю на каждый участок его тела. Смотрю на каждый шрам, оставленный на его коже. Смотрю за тем, как мутная вода скрывает каждую родинку на его животе.
Снова сглатываю и чувствую, как где-то в горле стучит мое сердце.
Он полностью погружается в воду и места становится ужасно мало. Но это волнует меня куда меньше, нежели то, что легло на мой живот, как только он пододвинулся ко мне, положив мои ноги по обе стороны от себя.
— Возьми его, — указывает он. — Только аккуратно.
Попробуй отказать теперь, Алексис, и ты будешь мертва.
Его взгляд только о этом и уверяет.
Я протягиваю руку и беру его в свою ладонь. Он большой и скользкий. Я жмурюсь, он закрывает глаза и выдыхает.
Тошнота подступает к моему горлу, но я пытаюсь дышать спокойно и равномерно.
— Сделай это, — шепчет он.
— Сделать что?
Он открывает глаза и улыбается мне.
— Ты и сама знаешь, Алексис.
Я отвожу глаза в сторону и начинаю работать рукой. Медленно и аккуратно.
— Смотри мне в глаза, — холодно приказывает он и я поворачиваюсь.
Сжимаю его чуть сильнее, но не останавливаюсь. Уж лучше это, чем то, что он может оказаться во мне. Том снова закрывает глаза и откидывает голову. Мне кажется, что он начинает двигать бедрами в такт со мной и от этого мне не по себе.
Мой рвотный рефлекс ушел, но вместо него меня решил посетить стыд.
Мне стыдно, что я делаю это. Мне стыдно, что я полностью обнажена перед ним. Мне стыдно перед самой собой, за то, что я не могу остановить это. Точнее, я могу, но последствия будут не лучше этих.
Он начинает стонать, как только я ускоряю темп и клянусь, мое тело снова идет против моей воли. Я опускаю голову и замечаю, как затвердели соски. Чувствую, как напряглись мышцы моего живота.
Он снова громко стонет и кончает мне в руку.
Все его тело расслабляется, и я вместе с ним. Он все еще в моей руке и все еще пытаюсь дышать ровно. Тяжело сглатываю и наблюдаю за тем, как он поднимает голову.
Я узнаю этот взгляд. Он полон желания. Того же желания, как и у Джея той ночью.
Ты в полном дерьме, Алексис.
Том чуть приподнимается и наклоняется в мою сторону все ближе с каждой секундой, пока удары моего сердца набирают обороты. Это не кончится ничем хорошим.
Оборачивается назад и развязывает веревку на кране, а затем на моей ноге. Скидывает ее на пол, и я надеюсь на то, что теперь эти мучения закончатся. Что ему хватило и того, что я принесла ему удовольствие руками.
Но это вряд ли, потому что он ждет удовольствия от моего рта, который тут же накрывает своим губами. Я хватаюсь за края белой ванны и пытаюсь отвернуть голову, но он хватает мое лицо руками и буквально вталкивает меня в воду.
— Том, — стону я.
Он меня не слышит.
Его тело накрывает мое и первое что я чувствую это — боль. Боль, когда он входит в меня. Боль, когда он входит до самого основания. Боль от того, что его тело все еще вталкивает меня в воду.
Я пытаюсь захватить воздуха в легкие, но все, что я могу сделать – это кричать в его губы как можно громче. Он придавил меня своим телом. Он не дает сделать мне ни одного движения. Он все еще во мне и от этого мне тошно.
— Ты такая тесная, Алексис, — шепчет он.
Ты такое ничтожество, Том.
Никогда не думала, что буду желать кому-то смерти.
Но этот момент настал. И мне не стыдно за мысль о том, что вогнать нож ему в сердце – это лучшая идея за всю мою жизнь.
Я хватаюсь руками за ванну в тот момент, когда он начинает
выходить из меня и стонать. Мне противен звук, который срывается с его губ. Я хочу вырвать или отрезать его чертов язык, которым он облизывает мои губы.
Я опускаю руки в воду, а затем поднимаю их и хватаюсь за его волосы. Тяну их и замечаю, как его глаза распахиваются.
Ничтожество.
— Никто, никогда, не смеет трогать меня без моего соглашения, — шепчу я. — И лучше я умру, нежели снова позволю тебе войти в меня! — выкрикиваю я, вцепившись рукой в его шею.
Я ненавижу тебя, Том Гослинг.
Пытаюсь надавить ему на шею, но рука соскальзывает и оказывается прижатой к ванне. Он делает это. Снова входит в меня и смеется мне в лицо. Он смеется как чертов больной ублюдок.
