После аудиенции референт генерала Борислоу проэскортировал нас с Сэмпсоном обратно, к главной приемной, через лабиринт коридоров. Во время этого долгого шествия оба мы хранили молчание.
Когда мы наконец выбрались на свет божий, Джон повернулся ко мне:
— Что ты об этом думаешь?
— Я думаю, армия что-то скрывает, — ответил я. — И у нас не так много времени, чтобы выяснить, что именно.
На следующее утро Томас Старки получил наглядное представление о том, как далеко зашло для него дело. Проясняющий эпизод произошел менее чем в двух милях от его дома, в Северной Каролине.
Он припарковался в переулке, чтобы купить газеты «Ю-Эс-Эй тудей» и «Роки-Маунт телегрэмм», а также забежать в крупный, в нью-йоркском стиле, магазин деликатесов за рогаликами с изюмом и корицей. В то утро шел сильный дождь, и он с газетами и теплыми рогаликами встал под навесом, ожидая, пока ливень кончится.
Когда дождь немного стих. Старки принялся через глубокие лужи пробираться к своему «субурбану». В это время внимание его привлекла молодая парочка. Мужчина и женщина шлепали по воде через парковку прямо к нему. Они только что вылезли из старенького синего пикапа, оставив фары включенными.
— Эй, послушайте. Вы забыли выключить фары, — крикнул он им, когда те подошли ближе. Женщина оглянулась посмотреть. Мужчина даже не почесался.
Вместо этого он заговорил, и стало ясно, что у него плохо с речью.
— М-мы из Сэ-н Кросс… н-н-правляемся в Ло-онс. З-за-абыл бу-умажник в б-брюках…
Женщина, вмешавшись, перебила его.
— Ужасно неловко, что приходится вас беспокоить. Мы из Сэнди-Кросса, едем в Лоренс, — промолвила она. — Так неудобно… Брат оставил бумажник в других брюках… У нас нет денег даже на бензин, чтобы вернуться обратно.
— Н-не могли бы н-нам п-помочь? — шипя и плюясь слюной, добавил мужчина.
Старки немедленно смекнул, что к чему. Они не погасили чертовы фары у своего фургона, чтобы он первый к ним обратился. Заикание и шепелявость парня были притворными, и именно это вывело Старки из себя. Его сын Хэнк страдал аутизмом. А тут эти двое подонков корежат из себя увечных ради дешевого мухляжа, чтобы выцыганить денег!
В мгновение ока Старки выхватил пистолет. Он и сам не мог бы сказать, что произойдет в следующий момент. Он знал только одно — что взбешен до чертиков. Мать честная, все внутри у него прямо кипело!
— На колени, оба! — рявкнул он, наставив пистолет прямо в небритую, убогую рожу мужика. — А теперь проси прощения, да говори нормально, а не то вышибу тебе мозги прямо на этой долбаной стоянке!
И он ткнул упавшего на колени мужчину в лоб стволом.
— Господи Боже, я извиняюсь. Мы оба извиняемся, мистер. Нам просто нужно было несколько баксов. Не стреляйте! Пожалуйста, не убивайте нас! Мы добрые христиане.
— Так стоять! — приказал Старки. — И чтобы больше я никогда вас здесь не видел. Ясно? Никогда!
Он засунул пушку обратно в карман пиджака и тяжелым шагом затопал к машине. Подойдя к «субурбану», он возблагодарил Бога за то, что его дочь-подросток слушала в этот момент рок-музыку и не видела того, что произошло на автостоянке. Мелани, как обычно, пребывала в своем собственном мире.
— Сматываемся домой, — сказал Старки, с яростным треском хлопаясь на переднее сиденье. — И еще, Мел: не могла бы ты врубить погромче эту чертову музыку?
Только тут дочь подняла глаза и заметила стоящую на коленях парочку.
— А что это с теми двумя? — спросила она. — Они как будто стоят на коленях под дождем.
Старки наконец выдавил тусклую улыбку.
— Видимо, они только что спаслись от смерти и теперь благодарят Создателя, — ответил он.
Холодным днем в начале октября мы с Сэмпсоном вновь совершили шестичасовую поездку в Роли, где находилась Центральная тюрьма. В пути мы говорили очень мало. Время, отведенное Эллису Куперу, истекло.
Двумя днями раньше министерство исправительных учреждений официально уведомило Купера о дате казни. Потом его перевели в тюремный отсек, где приговоренных содержат последние несколько дней. События развивались своим, раз навсегда заведенным и неумолимым чередом.
Отдел тюрем уполномочил нас с Сэмпсоном навестить сержанта Купера перед казнью. Когда мы прибыли в Центральную тюрьму, на парковке у ворот собралось с дюжину протестующих, большинство из которых составляли женщины. Они распевали нежные и печальные народные песни, возвращавшие вас в эпоху шестидесятых или даже раньше. У троих-четверых демонстрантов в руках были плакаты, осуждающие смертную казнь.
Мы поспешили внутрь, но и там, за толстыми каменными стенами, были слышны эти скорбные гимны.
Четыре камеры отсека смертников в Централе вытянулись в цепочку и выходили в одну общую комнату, оснащенную душем и телевизором. На тот момент Эллис Купер был единственным узником в отсеке. Двое офицеров исправительного ведомства несли охранную службу у двери его камеры двадцать четыре часа в сутки. С нами, прибывшими навестить заключенного, они держались вежливо и уважительно.
При нашем появлении Эллис Купер поднял голову. Казалось, он был рад нас видеть. Он улыбнулся и приветственно поднял руку.
— Здравствуй, Эллис, — негромко сказал Сэмпсон, когда мы придвинули к себе стулья. — Вот мы и снова тут. Хоть и с пустыми руками.
Купер сел на маленький табурет по ту сторону барьера. Ножки табурета были привинчены к полу. Сама камера была безукоризненно чистой, с минимальным количеством мебели. Тут были кровать, раковина, унитаз и вделанный в стену письменный стол. Обстановка была угнетающая и порождающая отчаяние.
— Спасибо, что пришли, Джон, Алекс. Спасибо за все, что вы для меня сделали.
— Пытались сделать, — сказал Сэмпсон. — Пытались и потерпели провал. Все усилия пошли прахом.
Купер покачал головой.
— Просто так уж на сей раз легли карты. Вся колода была стасована против нас. Вы не виноваты. Да и никто не виноват, — пробормотал он. — Все равно приятно вас видеть. Я молился, чтобы вы пришли. Да, теперь я молюсь.
Мы с Сэмпсоном знали, что и по сей день продолжаются энергичные усилия, в рамках закона, с целью предотвратить казнь, но какой смысл был сейчас о них говорить? Никакого. Разве что Купер сам затронет эту тему, но он не затрагивал. Мне он показался странно умиротворенным — в таком расслабленном, смягченном состоянии я его еще никогда не видел. Его черные, с проседью, волосы были коротко подстрижены, а тюремная спецовка — опрятной и свежевыглаженной.
Он снова улыбнулся:
— Видите, тут прямо уютная гостиница. Отель класса «люкс». Четыре звезды, пять бриллиантов — что там обозначает высший класс. Эти два джентльмена за мной хорошо приглядывают. Лучшего обхождения мне не найти, при данных обстоятельствах. Они считают меня виновным в трех убийствах, но все равно милы и обходительны. — Потом Купер подался вперед, наклонившись к стальным брусьям перегородки и придвинувшись к Сэмпсону как можно ближе. — Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное, Джон. Я знаю, ты сделал все, что мог, и, надеюсь, ты тоже это знаешь. Но, как я уже сказал, колода была стасована против меня. Не знаю, кто хотел моей смерти, но кто-то определенно хотел. — Он посмотрел на Сэмпсона в упор. — Джон, у меня нет ни малейшей причины тебе лгать. Уж точно не сейчас, не на пороге смерти. Я не убивал тех женщин.
Двадцатью четырьмя часами ранее мы с Сэмпсоном подписали документ, удостоверяющий наше согласие подвергнуться обыску перед тем, как войти в комнату исполнения приговора. Был час ночи, шестнадцать мужчин и трех женщин провели в маленькую комнату для наблюдателей, внутри тюрьмы. Одним из мужчин был генерал Стивен Боуэн из Брэгга. Он сдержал свое обещание явиться на казнь. Единственный представитель Вооруженных сил Соединенных Штатов.
В двадцать минут второго черные шторы, скрывающие камеру приведения приговора в исполнение, раздвинулись для свидетелей. Я не хотел там находиться; мне вовсе не требовалось увидеть еще одну смертную казнь, чтобы понять, как я отношусь к ним вообще. По приказу тюремного надзирателя человек, которому предстояло произвести смертельную инъекцию, приблизился к Куперу. Я услышал, как стоящий рядом со мной Сэмпсон судорожно втянул в себя воздух. Я даже и представить себе не мог, каково это ему — видеть, как его друг погибает таким вот образом.
Кажется, это движение палача вывело Купера из оцепенения.
Он в первый раз за все время повернул голову и посмотрел в сторону комнаты для наблюдателей. Надзиратель спросил, не желает ли он сделать заявление.
Купер глазами отыскал нас и впился взглядом. Этот безмолвный контакт, глаза в глаза, был невероятно мощным — последнее «прости» человека на краю глубочайшей бездны.
