Монстр за стеной с храпом втянул воздух, в котором чувствовался запах крови.
Бродягу я впервые увидел у кинотеатра. В Клейтоне иногда появляются бродяги — люди, которые приходят в город в поисках работы, еды или денег на автобусный билет, чтобы доехать до следующего городка, — но этот был какой-то особенный. Он не побирался, не пытался с кем-нибудь поговорить. Просто смотрел. Наблюдал. Никто так внимательно и долго не наблюдает за людьми, кроме меня, а у меня серьезные эмоциональные проблемы. Я решил, что за человеком, напоминающим меня, стоит присмотреть: он может быть опасен.
Мои правила не позволяли мне следовать за ним или даже искать его, но в течение нескольких следующих дней этот человек мне показался не раз: он сидел в парке, смотрел, как детишки на парковке скатываются с сугробов и забираются на них, стоял у бензоколонки, курил, смотрел, как люди заправляют автомобили. Он словно оценивал нас, сравнивал с каким-то представлением в его голове. Я ждал, что полиция его задержит, но он не делал ничего противозаконного. Просто был здесь. Большинство людей — в особенности если они, в отличие от меня, не читают ради удовольствия книги с психологическими портретами убийц — проходили мимо, не замечая его. Он обладал какой-то странной способностью смешиваться с окружающей средой даже в таком небольшом приятном местечке, как округ Клейтон, и большинство людей просто его не замечали.
Когда несколько дней спустя в новостях сообщили об ограблении, я в первую очередь подумал о нем. Он был внимателен, анализировал увиденное и достаточно долго наблюдал за жителями города, чтобы понять, кого имеет смысл грабить. Был ли он только грабителем или кем-то еще — вот вопрос, который требовал ответа. Я не знал, давно ли он в городе; если достаточно давно, то он вполне мог оказаться Клейтонским убийцей. Невзирая на все свои правила, я должен был узнать, что он предпримет теперь.
Это было все равно что стоять на краю утеса и пытаться убедить себя прыгнуть вниз. Я установил для себя правила не с бухты-барахты (они помогали мне воздержаться от поступков, которых я не хотел совершать), но это был особый случай. Если тот тип был опасен и если нарушение правила могло его остановить — а ведь правило это, в конце концов, не входило в число самых важных, — то это хорошо. Это правильно. Я целую неделю боролся с собой и в результате пришел к выводу, что если смотреть вперед, то лучше нарушить одно правило и понаблюдать за бродягой. Может быть, я даже спасу чью-нибудь жизнь.
Перед Днем благодарения у меня не было уроков, и, хотя утром в морг привезли тело Теда Раска, мама отказалась принять мою помощь, так что я был свободен. Отправившись в город, я бродил около часа, пока не увидел его — бродягу. Он сидел на автобусной остановке у скобяной лавки. Я пересек улицу, зашел в ресторанчик «Френдли бургер» и сел за столик у окна, чтобы наблюдать за ним.
По сложению он вполне мог быть Клейтонским убийцей — не громадный, конечно, но крупный. Он производил впечатление достаточно сильного человека, чтобы свалить с ног Джеба Джолли. С длинными и неопрятными каштановыми волосами, доходившими ему до подбородка. В округе Клейтон такие типы были не редкость, в особенности зимой, когда стояли холода: длинные волосы не давали ушам замерзнуть. Конечно, лучше иметь шапку, но, я думаю, у бродяг не богатый выбор.
Дышал он коротко в отличие от других людей на улице, вокруг которых медленно клубились облачка пара. Это означало, что он нервничает. Не высматривает ли он жертву?
Пришел и уехал автобус, а бродяга остался на месте. Он наблюдал за чем-то на другой стороне улицы — на другой от него, то есть на той, где был я. Я огляделся: слева от бургерной находился книжный магазин «Твейн стейшн», а справа — охотничий магазин Эрла. Бродяга смотрел на него, что само по себе не предвещало ничего хорошего. На улице перед магазином стояли машины, одна из которых показалась мне знакомой. У кого из известных мне людей есть белый «бьюик»?
Когда из охотничьего магазина вышел мистер Кроули, нагруженный всевозможными рыболовными снастями, я понял, почему эта машина показалась мне такой знакомой, — она почти все время стояла в пятидесяти футах от моего дома. Если заставляешь себя не думать о людях, трудно запомнить даже такие очевидные детали.
Когда бродяга поднялся и затрусил через улицу к мистеру Кроули, я понял, что ситуация резко изменилась. Я должен это услышать. Я вышел на улицу, присел у своего велосипеда и стал делать вид, будто снимаю цепь. Я даже не пристегивал его ни к чему, но велосипед стоял рядом с какими-то трубами, и я решил, что ни Кроули, ни бродяга не обратят на меня особого внимания.
— Рыбку ловить будете? — спросил бродяга.
На вид ему было лет тридцать пять — сорок. Он сказал что-то еще, но я был слишком далеко и не услышал. Тогда я повернул к ним голову.
— Это для подледного лова, — сказал мистер Кроули, поднимая бур. — Озеро замерзло неделю или две назад, и теперь лед, наверное, уже достаточно крепкий — ходить можно.
— Что вы говорите! — воскликнул бродяга. — Я сколько ходил на подледную рыбалку в свое время — и ни одной поклевки.
— Так мы коллеги? — спросил мистер Кроули, оживляясь. — Тут людей, которые занимаются подледным ловом, можно по пальцам пересчитать — Эрлу пришлось заказывать бур специально для меня. Сегодня такой холод, наверняка даже на коньках никто не приедет кататься — все озеро будет мое.
— Вы так думаете? — спросил бродяга.
Я нахмурился — что-то в его голосе меня насторожило. А если он собирался ограбить дом мистера Кроули, пока тот будет рыбачить? Может, последовать за ним на озеро и убить его там?
— Вы заняты? — поинтересовался мистер Кроули. — Когда ты один на озере, это тоска зеленая, так что я не откажусь от компании. У меня есть лишняя удочка.
«Кроули, ты идиот».
Брать с собой этого типа куда бы то ни было — настоящая глупость.
«Может, у Кроули болезнь Альцгеймера?»
— Это так любезно с вашей стороны, — сказал бродяга. — Но мне не хотелось бы показаться навязчивым.
И о чем только думал мистер Кроули? Я уже хотел подбежать к нему и предупредить, но передумал. Может быть, у меня просто разыгралось воображение?
Но, с другой стороны, мистер Кроули — идеальная кандидатура в жертвы: пожилой, белый, крупный.
— Об этом можете не беспокоиться, — сказал мистер Кроули. — Залезайте. Шапка у вас есть?
— К сожалению, нет.
— Тогда мы сделаем небольшой крюк, и я куплю вам шапку. И прихвачу еще что-нибудь к обеду. Напарник стоит пяти долларов — нет проблем.
Они сели в машину и уехали. Я едва не вскочил, чтобы предостеречь Кроули. Но я знал, куда он поедет, и знал, что они задержатся, чтобы купить еды и шапку. Конечно, я рисковал, но у меня был шанс добраться туда раньше их и спрятаться. Я хотел увидеть, что произойдет.
Я добрался до берега меньше чем за полчаса — спуск от дороги к озеру здесь был довольно пологий, так что можно подойти к самому льду. Ни мистера Кроули, ни его опасного пассажира и вообще никого я не увидел. Кроме нас, на озере никого не будет. Я спрятал велосипед в сугробе и притаился среди нескольких молодых деревьев. Если мистер Кроули и приедет, то точно сюда. Я присел и стал ждать.
Озеро было подо льдом, как и предполагал мистер Кроули, припорошенное снегом. На другом берегу возвышался небольшой холм, казавшийся высоким только по контрасту с гладью озера. Ветер хлестал, и его порывы становились видимыми, когда подхватывали снег и кружили его в воздухе. Я притаился и замер, глядя на поземку.
Погибнуть в результате стихийного бедствия — будь то холод, жара или вода — самая нелепая смерть. Насилие — это страсть и реальность: в последние мгновения, когда сражаешься за свою жизнь — стреляешь из пистолета, сопротивляешься убийце, зовешь на помощь, — сердце рвется из груди, тело насыщается энергией, ты начеку, ты в сознании, и на это краткое мгновение ты более живой и в большей степени человек, чем когда-либо раньше. С природой все не так.
Когда ты становишься жертвой стихии, происходит иначе: движения становятся неторопливыми, мысли замедляются, и ты понимаешь, что твое тело лишь механизм — с трубками, клапанами, моторами, электрическими сигналами и гидравлическими насосами, и он нормально функционирует только в определенных условиях окружающей среды. Когда температура падает, машина выходит из строя. Клетки начинают замерзать и трескаться, мышцам требуется больше энергии для совершения меньшей работы, кровь течет слишком медленно и попадает не туда, куда надо. Чувствительность падает, температура внутри резко понижается, мозг посылает хаотичные сигналы, но твое тело слишком ослабело, чтобы их интерпретировать или им следовать. В этом состоянии ты больше не человеческое существо, ты даешь сбои, как двигатель без масла, который со скрежетом стирает свои части в тщетной попытке завершить последнюю бессмысленную задачу.
