– Марле?
– Ну да. Менты теперь шорох среди проституток наводят и напарника трясут. Поеду, послушаю сейчас любителя сладкой жизни? Туман организует. – Миля выбросил окурок на обледеневший асфальт. В десяти метрах патрульный автомобиль крутил свою мигалку, но без звука. – Поедешь со мной?
Влад подумал и сказал:
– Нет. Ты давай туда, это верно, а я сейчас все же посплю. Я хочу утром в Лавочки съездить.
– Зачем? – удивился Малевич.
– Батюшка там у меня…
– Отец? Что он там делает?
– Да не… Духовник, в смысле…
– А… – безразлично выдохнул Костя и пошел к патрульной машине. – Не задерживайся! – бросил он на ходу.
Влад посмотрел ему вслед. Он только сейчас почувствовал, как устал. То есть он вроде помнил, что давно толком не присел, не прилег, даже не поел, но особого изнеможения до слов «я посплю» не ощущал. Легко ходил, водил машину, листал бумаги, смотрел на монитор компьютера. И разговаривал, разговаривал, разговаривал. Все это на автомате, без напряжения. В голове неустанно горела лампочка по имени «надо». Надо.
Но когда сам себе говоришь – «спать», то словно подрубаешь собственные ноги. Они становятся ватными и с трудом тебя влекут по маршруту. Поэтому, когда Гиреев опустился на заднее сиденье своего автомобиля, он даже не смог нормально лечь, а просто свернулся в позе креветки и замер. По потолку бежали сполохи от мигалки патрульного автомобиля. «Спать», – приказал себе Влад и исчез из этого мира минут на пятнадцать…
Он и сейчас не спал… Просто вспоминал наяву прошлую осень…
– Люблю бабье лето… – сказала Наталья.
Вода была коричневая до того, что казалась маслом. Она текла вяло и по-осеннему спокойно. В ней удивительно точно и резко отражалось все небо и весь тальник по берегам. Яркие, словно вырезанные листья плыли и плыли по речке, лениво покачиваясь на поворотах.
Иногда на поверхности рождался круг и так же лениво разбегался.
В этот момент можно было увидеть стремительный призрак прохладной рыбы, скользящий без малейшего усилия в глубине. Один раз Влад даже увидел влажные стальные губы, подобравшие с поверхности насекомое. Они тут же исчезли, только чуть дальше мелькнуло острое лезвие серебристо-черного плавника. Всплеск был еле слышным – как дыхание, как шепот – и тут же растворился.
– Жаль, удочки нет, – сказала Наталья.
– Что-то я не помню, чтобы ты хоть раз в жизни рыбачила! – засмеялся Влад.
– Я с отцом рыбачила, в детстве… Знаешь, когда мне было лет четырнадцать, я в него влюбилась. То есть я и раньше его любила, но как отца. Ну вот как любого родственника, понимаешь?
– Понимаю…
– А в четырнадцать лет я влюбилась в него как в мужчину. У него не было недостатков. Он был умным, красивым, сильным и терпеливым. Я вообще не помню, чтобы он хоть что-нибудь… хоть самую мелочь сделал неправильно. У него все было правильно… Я тогда испугалась. Испугалась любви. Говорят, многие девочки проходят через это. Отец ведь даже не мужчина по сути. Он по сути – бог. Тот, кто дал тебе пропуск в этот мир. Я и раньше с ним рыбачила. Давно. Ну, лет в десять. Но я тогда брала удочку, насаживала червяка, забрасывала и ждала поклевки. Он сам делал поплавки. В магазинах, помню, были какие-то толстенькие, почти шарики, из двух разноцветных половинок, пластмассовые. На них почему-то ловилась одна мелочь. А папа делал из настоящих маховых перьев. Гусиных, утиных, куриных. Даже фазаньих. Он обдирал с них почти все и оставлял только длинную ость с маленькой кисточкой на самой верхушке. Потом чистил, сушил, чем-то красил… ту часть, которая будет сверху. И подбирал дома в ванне грузила. Его поплавки всегда стояли под углом и верхушкой к нему. Если была поклевка – поплавок становился вертикально и тогда сразу замирало сердце.
– А потом ты хватала удилище и дергала что есть силы? – улыбнулся Влад.
– Ну да. Папа говорил, что побороть первый импульс очень важно. Важно отключить эмоции и включить мозг. Потому что серьезная рыба никогда не хватает наживку сразу. Она кружится, играет с ней, пробует на вкус, наслаждается и только потом нападает по-настоящему… Ты чего смеешься?
– Извини… Я почему-то подумал о минете. Очень похоже…
– Я тебя сейчас утоплю!
– Тут по колено. Ну, может, по пояс – максимум. Что, похоже? Согласись?
– Вот животное! Я ему о детских непорочных воспоминаниях!
– Хорошо-хорошо… – Влад подошел к воде, сел на корточки и зачерпнул воду ладонями, – ты знаешь, еще можно купаться. Мелко только. Тебе не хочется меня сейчас толкнуть? Я не успею среагировать…
– Мысль такая у меня есть, – Наталья подошла сзади и положила руки ему на плечи, – но я тебя послушаю. Вдруг ты не такой плохой человек…
– Да я вообще идеал! Ничуть не хуже твоего папы! Хочешь, я сделаю тебе настоящий поплавок? Э-э-э… А ты дашь мне позвонить!
Неожиданно на середине реки показался бумажный кораблик…
Кривоватый и сильно намокший, он плыл не прямо, а примерно так, как бегают охотничьи собаки – чуть-чуть боком.
– Не дам! – шлепнула Наталья обеими ладошками его по спине. – Ты мне сам телефон вручил и сказал, чтобы час я тебе его не отдавала. Было такое?
– Ну было… Я тут одну вещь забыл…
– Вещей у тебя миллион. А я у тебя одна. Знаешь, иногда мне хочется у твоей Галочки-секретарши на прием записаться… Утром тебя уже нет. Вечером еще нет… А в выходные, если они вообще вдруг появляются, ты все равно соскакиваешь без будильника и мне больших трудов стоит отобрать у тебя галстук…
– Утонет скоро… – перебил ее Влад.
– Кто?
– Кораблик… Видишь, совсем намок… Ты вообще-то про отца говорила…
– Да. Про отца. Мы с ним сидели рядом и рыбачили. Я на одну удочку, а он сразу на две. Мы могли сидеть и молчать полдня. И за эти полдня у меня не было ни минуты, когда бы я не ощущала его силу, его ум и его тепло. А самое главное – это чувство защищенности. Уверенности. Бесконечного доверия и покоя.
С ним я никогда и ничего не боялась… Хотя нет… Боялась… Я боялась любви. Вдруг совершенно внезапно возникшей незнакомой страсти. А еще я его дико ревновала. До сумасшествия…
– Он что, увлекался женщинами?
– Теперь-то я понимаю, что не более, чем любой мужчина в его возрасте. Но мне казалось, что ни одна не стоила даже его пальца… Ужасная пытка – видеть, как он собирался на свидание… Я, правда, старалась не показывать… Он спрашивал – что с тобой? А я… я говорила – температура… Жаль, что ты его не увидел…
Влад встал и повернулся к Наталье:
– Я тебя сейчас буду медленно целовать. Сначала глаза, потом щеки, потом уши, потом губы. Потом ты почувствуешь самый длинный в мире язык…
– Не боишься, что откушу? – засмеялась Наталья.
– Волков бояться – волчиц не иметь!
Небо осенью часто затянуто облаками.
Но если облаков все же нет, оно невыносимо блестит синевой. Такого цвета нет ни в одном времени года…
Влад открыл глаза и вдруг понял, что Наталья никогда не простит его.
И если он умрет.
И уж тем более – если останется жив…
Ну не спалось. Не каждый день играю с жизнями. Не каждый. Поэтому лег вроде спать, но поворочался, встал и пошел в подвал.
В какой-то момент я вдруг представил, что у меня самого вдруг украли ребенка. Ерунда, конечно, нонсенс, но я даже засмеялся. Удивительные вещи иногда я в себе обнаруживаю, удивительные. Влад сейчас весь изнутри себя порвал, а мне, оказывается, тоже не все равно. Чудны дела твои, Господи.
Как-то раз из детдома повели нас в зоопарк. Это, вообще-то, большая удача. Там одних карманов можно вывернуть на месяц вперед. Мороженого поотбирать у малышей на день. Ну и поржать в свое удовольствие, конечно. Пока смотрели всяких птичек – неинтересно было. Сидит там какой-нибудь гриф – клювом не пошевелит. Толку ноль. Обезьян смотрели – это уже интересней. Им там скучно, и они друг друга развлекают. Кто серет кому на голову, кто вшей ищет. Шимпанзе один хрен свой в руку взял, стал ссать и внимательно так это все рассматривал. А потом поднял и струю в рот себе направил. Мы там чуть не попадали. А он поссал, бананы сожрал и тут же кого-то мимоходом трахнул. Из своих, я имею в виду, из обезьян. Там их сам черт не разберет.
Много позже нам рассказывали про эволюцию. От того, что мы родом от общего с обезьяной предка, мол, нельзя говорить, что мы произошли от обезьяны. По мне так хоть от дождевого червяка я произошел – разницы нет. Но по большому счету, как срали мы миллион лет назад друг другу на головы – так и серем. Как жрали бананы – так и жрем. Как трахали кого попало – так и делаем. Просто это у нас зовется любовь, а у обезьян – развлечение.
Но потом я немного отстал, когда медведя рассматривали. Как раз уже у внучки пирожок отнял к тому времени и карман у дедушки-ветерана подчистую выгреб. Он с этой внучкой-личинкой топтыгина морковкой кормил. Хотел, вернее.
