– Настоящий красавчик, не находите? Сегодня рано утром я ездил туда со снимком. Сторож не знает имени этого типа, но его лицо как будто вспомнил. Говорит, нам лучше побеседовать с владельцем. Он приходит после девяти утра. По-видимому, наш мальчик там постоянный клиент.
– Тварь, – сказал Бертран.
Райан, возвышаясь над своим невысоким коллегой, молча смотрел на снимок.
– Итак, мы теперь знаем, как он выглядит, – сказал Клодель. – Давай побыстрее его сцапаем!
– Можно я поеду с вами? – спросила я.
О моем существовании они, наверное, вообще позабыли. Услышав мой голос, все четверо повернули ко мне головы. На лицах детективов СК читалось нескрываемое любопытство, им явно было интересно, что последует дальше.
– C'est impossible, – произнес Клодель по-французски.
"Это невозможно". Мускулы его челюсти сжались, лицо окаменело.
Пришло время раскрыть перед всеми свои карты.
– Сержант Клодель, – начала я тоже по-французски, продумывая каждое последующее слово, – я заметила явные сходства на телах нескольких жертв, которые обследовала. Если мои выводы не ошибочны, то это означает, что все три жертвы убиты одним и тем же человеком. Неужели вы со всей ответственностью готовы проигнорировать мои предположения и таким образом подвергнуть опасности жизни других невинных людей?
Я произнесла это вежливо, но очень твердо.
– Черт возьми, Люк! Пусть она поедет с нами, – сказал Шарбонно. – Следует как можно быстрее побеседовать с хозяином магазинчика.
Клодель не произнес ни слова. Достав ключи, он засунул фотокопию в карман и прошел мимо меня, направляясь к двери.
– Пойдемте, потанцуете с нами, – бросил мне Шарбонно.
Меня охватило предчувствие, что и сегодня работать придется допоздна.
Поездка предстояла нелегкая. Шарбонно повел машину в западном направлении, вдоль Мезоннева. Я сидела на заднем сиденье, глядя в окно и стараясь не замечать раздающиеся из радиоприемника шумы помех. День стоял жаркий. Проезжая вдоль тротуаров, я наблюдала за воздухом, поднимавшимся мерцающими прозрачными волнами.
Монреалем владела патриотическая лихорадка. Изображение лилий пестрело повсюду: на окнах и балконах, футболках, шляпах, шортах, на лицах людей, полотнищах и плакатах. Улицы в направлении от центра к Мейну были запружены развеселым, покрытым потом народом. Тысячи людей бело-синими потоками беспорядочно продвигались в основном в сторону Шербрука, на парад. Панки, молодые мамаши с колясками. Демонстранты отправились в два часа дня с Сен-Юрбена в восточном направлении по Шербруку.
Шум вентилятора в салоне машины заглушал раздававшиеся отовсюду громкий смех и обрывки песен. Пока у одного из перекрестков мы дожидались зеленого света светофора, я наблюдала, как какой-то увалень прижимает к стене подружку. Цвет его волос походил на нечищеные зубы. Сверху они торчали ежиком, снизу были длинными. Мы тронулись с места, так и не увидев, чем закончилась эта сцена, но у меня перед глазами еще долго стояло изображение напуганного девичьего лица, нанесенное на обнаженную грудь женщины. Глаза прищурены, рот буквой "О". Вокруг – копия с рекламного постера экспозиции Тамары де Лампики в Музее изобразительных искусств. Ирония жизни, подумала я.
Шарбонно повернулся к Клоделю:
– Дай-ка я еще раз взгляну на этого типа.
Клодель достал из кармана фотокопию. Шарбонно изучающе осмотрел изображенного на ней человека, переводя взгляд то на дорогу, то на фото.
– Снимок отвратный, верно? Почти невозможно что-то разобрать, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.
А спустя несколько мгновений без слов передал листок мне.
Это была черно-белая распечатка: увеличенная копия снимка, сделанного сверху с правой стороны. На ней я увидела расплывчатую фигуру мужчины, сосредоточенного на извлечении кредитной карты из банковского автомата.
Спереди его волосы были короткими и редкими, уложенными на лбу прямой челкой. Практически голую макушку закрывали зачесанные слева направо в попытке скрыть лысину длинные пряди. Нравится мне эта мужская особенность. Почти так же, как купальники "Спидо".
Его глаза закрывали кустистые брови, уши торчали в стороны, как лепестки анютиных глазок, а кожа отличалась мертвенной белизной. На мужчине были клетчатая рубашка и штаны, похожие на рабочие. Шарбонно правильно сказал: качество снимка оставляло желать лучшего. На нем мог быть кто угодно.
Депанерами называются в Квебеке магазинчики, работающие допоздна. В любом месте, где в закрытом помещении есть возможность расположить полки и холодильник, вы найдете депанер. Разбросанные по городу, они выживают за счет того, что обеспечивают покупателей всем самым необходимым: например, бакалеей, молочными продуктами, сигаретами, пивом, дешевым вином. Депанеры есть в каждом райончике и образуют капиллярную сеть города. Рядом нет парковочных площадок, а их обстановка не отличается роскошью и блеском. В самых лучших стоят банкоматы. В один из таких депанеров мы и направлялись сейчас.
– Улица Берже, – сказал Шарбонно.
– Тянется на юг от Сен-Катрин. Езжай по Рене-Левеск до Сен-Доминик, затем сворачивай на север.
Шарбонно повернул налево, и мы поехали в сторону юга. В своем нетерпении он то и дело сильнее давил на газ и тут же жал на тормоза, заставляя "шеви" резко дергаться. Ощущая легкую тошноту, я постаралась сосредоточиться на действиях, разворачивавшихся в бутиках, бистро и современных кирпичных зданиях Университета Квебека, окаймлявших Сен-Дени.
– Ca-lice! – воскликнул Шарбонно, когда его подрезала темно-зеленая "тойота". – Вот гад! – повторил он, давя на тормоза и приостанавливаясь прямо перед бампером "тойоты". – Ты только посмотри!
Клодель никак не отреагировал на возгласы коллеги, по всей вероятности потому, что привык к его шальной езде. Мне не становилось лучше, и я думала о том, что с удовольствием приняла бы сейчас таблеточку драмамина.
Наконец мы достигли Рене-Левеск, свернули на запад, потом – на север, выезжая на Сен-Доминик, и, развернувшись, направились к Сен-Катрин. Я опять находилась в Мейне, буквально в квартале от места работы девочек Гэб-би. Улица Берже – это несколько переулков, втиснутых между Сен-Лораном и Сен-Дени. Она лежала прямо впереди.
Шарбонно обогнул угол и подъехал к обочине перед депанером "Берже". Надпись на выцветшей вывеске над дверью обещала пиво и вино. Окна магазина украшали поблекшие на солнце рекламные плакаты пива "Молсон" и "Лабатт", покрытые пожелтевшей от времени и облупившейся пленкой. Подоконник внизу устилал ковер из дохлых мух. Стекла защищали металлические решетки. По обе стороны от двери на улице на кухонных стульях сидели два каких-то чудака.
– Владельца этого магазина зовут Халеви, – сказал Шарбонно, заглянув в блокнот. – Нутром чувствую, он ничего особенного не знает.
– Они никогда ничего не знают, но, если немного на них надавишь, их память улучшается, – ответил Клодель, выходя из машины и хлопая дверцей.
Чудаки молча наблюдали за нами.
Когда мы вошли в магазин, зазвенели повешенные на дверь медные колокольчики. В нос ударил запах специй, пыли и старого картона. Помещение разделяли два ряда сдвинутых полок с явно залежавшимися товарами в консервных банках и упаковках.
В дальнем правом углу стоял горизонтальный холодильный контейнер с орехами, сушеным горохом и мукой. У задней его стенки были разложены овощи.
Вдоль левой стены располагались вертикальные холодильники с вином и пивом и небольшая открытая камера с пластиковыми шторами для сохранения холода. В ней хранились молоко, оливки и сыр. Справа от него в дальнем углу стоял банкомат. Если бы не он, я подумала бы, что это место не модернизировали с тех пор, как Аляска присоединилась к Соединенным Штатам.
Прилавок с кассовым аппаратом находился слева у самой двери. Мистер Халеви сидел за ним, разговаривая с кем-то по сотовому телефону. Он постоянно проводил рукой по почти лысой голове, наверное, по привычке, оставшейся с молодости. На табличке, прикрепленной к кассовому аппарату, красовалась надпись: "УЛЫБНИСЬ. ГОСПОДЬ ЛЮБИТ ТЕБЯ". Но Халеви не следовал собственному совету. Его лицо было красным, и он явно пребывал в дурном расположении духа. Я отступила назад и приготовилась наблюдать за тем, что последует.
Клодель приблизился к прилавку и прочистил горло. Халеви поднял вверх руку, прося таким образом подождать, пока он закончит разговор. Клодель показал жетон и покачал головой. Халеви смутился, что-то пробормотал в трубку на беглом хинди и выключил ее. Его глаза сквозь толстые линзы очков выглядели огромными. Он посмотрел на Клоделя, потом на Шарбонно, потом опять на Клоделя.
– Я вас слушаю.
– Ваше имя Бипин Халеви? – спросил Шарбонно по-английски.
– Да.
Шарбонно положил на прилавок фотографию.
