БЫЛ ЛИ ВЕРДАН ЧЛЕНОМ ШАЙКИ?
НУЖНА ЕЩЕ ОДНА СТАТЬЯ ПРО ЧЕЛОВЕКА-ЗМЕЮ.
МАТЕРИАЛ О НАРАЩИВАНИИ ГРУДЕЙ ДОЛЖЕН ПОЙТИ СО СТАТЬЁЙ ПРО УВЕЛИЧЕНИЕ ЧЛЕНА.
Последнюю записочку Алекс прочитала с устойчивым ощущением дежа-вю.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ГАБРИЕЛЕМ ДЭВИСОМ?
С чего бы ему вдруг вспомнилось? Кто подсказал? Роб Рэнджел? Неужели Роб намерен обойти ее?
Алекс смяла липкий листок и выбросила его в корзинку для мусора. Потом вставила дискету и скопировала свои файлы, имеющие отношение к Дэвису, в папку "Книжное обозрение". Она уже набрала около двадцати страниц. Хорошая, солидная работа. Продаваемая работа.
Если она доживет, чтобы продать.
— Хоббс, мне звонил Бен Хьюджес из "Таймс", — произнес за спиной Уитон. Кресло угрожающе заскрипело. Он подался вперед, чирикая карандашом по бумаге. — Козел вонючий. Хотел удостовериться, по-прежнему ли ты тут работаешь. Ты что, решила ему опять зубы выбить?
— Не совсем, — откликнулась Алекс, мгновенно ощутив жжение где-то под ложечкой, словно от голода. — Просто послала ему открытку, чтобы он знал, что я еще жива.
— Можешь не волноваться, он тебя никогда не забудет, хотя бы из-за счетов от дантиста. — Голос Уитона звучал ровно, уверенно. Он чувствовал, что здесь что-то неладно. Не стала бы она писать Бену Хьюджесу просто так, ради привета. — Только не забывай, кто тебя подобрал с улицы, когда ты никому была не нужна, Хоббс. Хьюджес вышвырнул тебя, как вчерашний огрызок.
— В то время как ты восстанавливаешь людей, как использованную туалетную бумагу.
— Очень смешно, Хоббс. Осторожнее. Он свернет тебе шею.
Алекс закончила работу с компьютером и выключила его. Опять скрип — Уитон осторожно поменял положение в кресле.
— Хоббс! — Все верно, откинулся на спинку, на лице — озабоченное выражение. — Я хочу получить сдачу с этих трех сотен.
Она скорчила ему рожу и выскочила из помещения. Вместо того чтобы пробираться по миниатюрному садику, она вышла на улицу через гараж. Ее машина, потрепанная и неказистая, одиноко приткнулась около тротуара. Подходя ближе, она обратила внимание на фургон, стоящий на противоположной стороне улицы через три машины от нее. Старый фургон с круглыми окошками по бокам. Впрочем, не красный. Грязно-серого цвета, с затемненными стеклами.
Отперев дверь, она забралась в машину. День складывался удачно, старушка завелась всего с третьей попытки. Включив передачу, Алекс отъехала от тротуара. Поправляя зеркало заднего вида, она пыталась убедить себя, что просто разыгралось воображение.
Фургон плавно последовал за ней. Она остановилась у светофора. Между ней и фургоном находилась еще одна машина. Зажегся зеленый. Алекс повернула направо.
Фургон тоже свернул направо.
— О Господи, — выдохнула Алекс, прибавляя газу. Фургон приотстал, но ненамного. Она еще раз свернула направо, потом налево.
Несколько кварталов фургона не было видно. Потом она снова заметила его, уже на почтительном расстоянии.
Вернулось ощущение пустоты в желудке, как тогда, на раскачивающемся канате. Только на этот раз рядом не было Роба, щелкающего камерой и отпускающего шуточки. Она не чувствовала его тепла у себя за спиной, не чувствовала рук, готовых ее подхватить. Она была в полном одиночестве.
Фрагмент из "Дневников Габриэля Дэвиса", не вошедший в публикацию "Омега Пресс" и обнаруженный в архиве покойного Хейли Лэндрума.
Неопубликовано.
14 февраля 1988
Я пишу это, сидя на стуле у кровати Вивы. Она не понимает, что я здесь. Ей не дано это понять.
Не знаю, зачем я продолжаю приходить сюда. Лицо ее вялое, безжизненное, опухшее. Глаз почти не видно, одни белки, которые постоянно вращаются. Не знаю, зачем я должен приходить сюда и держать ее за руку. Может, Вива жива. Мыслит, кричит. Жестоко с моей стороны так думать.
Я размышляю, почему что-то подсказывает мне, что ей лучше без всего этого. Может, у Вивы есть ключ к чему-то такому, чего я не понимаю?
Скоро мне придется покинуть Чикаго. Я просил Энтони помочь мне, и он помог — несмотря на все свои подозрения. Он никогда не говорил об этом, но я более чем уверен, что он проверил все полицейские рапорты, сопоставляя со мной факты. С моей навязчивой идеей.
Я держу вялую пухлую руку Вивы. Двадцать шесть лет ее не касался луч солнца. Она выглядит как пожилая женщина, ссохшаяся и в то же время какая-то распухшая. Волосы уже седые. Невидящие глаза молочного цвета.
Макси. Макси, кошка и мой отец, смывающий шлангом кровь со стены дома у моего окна.
Я должен помнить, должен, ради Вивы, ради себя. Я снова должен увидеть этот сон.
Сейчас утро. Я должен писать, но не могу. Не могу думать. Но должен. Ради Вивы. Ради себя.
Отец, рассердившийся на нее. Отец в тени, наблюдающий. Спускающий с цепи Макси. Она пытается бежать, но это ей почти не удается. Она как кошка, беспомощная, покалеченная кошка. Я тоже смотрю.
Как и он, мой отец. Влажные глаза. Злые глаза.
Мой отец спрятался в тени и следит за ней. Почему он не спас ее?
Это повторяется в моем воображении, я ничего не могу поделать. Макси с рычанием рвет ее. Отец, проходит через двор и берет большую суковатую палку. Он хватает Макси за ошейник, пытается оттащить его от Вивы. Макси не отпускает ее. Вива уже перестала кричать, обмякла. Окровавленная рука по-прежнему в собачьей пасти.
Обрушился первый удар. Потом второй. Оба — мимо Макси.
Я слышу хруст костей Вивы. Палка, попадающая ей по голове, издает влажный чавкающий звук.
Кровь распласталась на стене дома, как крылья красного ангела. Удары отца наконец-то достигают Макси. Наказание одинаково для убийцы и жертвы. Но кости Макси хрустят иначе.
Отец отрывает взгляд от мертвой собаки, от затихшей дочери и видит в окне меня. Лицо его в красных прожилках. Сквозь красную пелену на моем окне я вижу, как светится его лицо.
Это не сон. Никогда не было такого сна.
Я снова сижу у кровати Вивы. Бедная, бледная, выброшенная из жизни Вива. Уродливый росток, посажённый сюда моей матерью. Почему я не кричу? Надеюсь спасти ее?
На мертвенно-бледной коже ее руки, там, где я держал ее, остаются следы моих пальцев.
Я знаю, что это не всё. Я знаю, что в этом сне гораздо больше ужаса, больше демонов, больше боли.
Я, как Макси, виновен.
— Добрый день, "Коллинз хаус", чем могу помочь?
— Я разыскиваю вашу бывшую пациентку, которую перевели куда-то примерно лет пять назад.
— Имя? — Шорох бумаг на другом конце провода.
— Вивьен Энни Дэвис, или Вива. Возраст примерно тридцать восемь лет. Она в постоянном бессознательном состоянии.
Шорох прекратился.
— Понятно. А вы?..
— Ее кузина Ронда.
— Одну минутку. — Доброжелательная интонация медсестры сменилась настороженной. Телефон затих. Пауза. Алекс прислушалась, стараясь понять, на связи ли ее собеседница. Шорох возобновился. Медсестра взяла трубку.
— Ронда, а как фамилия?
— Ронда Дэвис, — брякнула Алекс. Была когда-то Ронда Дэвис. А может, и до сих пор есть. Шуршали страницы.
Молчание явно затягивалось. Медсестра на удочку не попалась.
— Прошу прощения, мэм, но я не уполномочена…
— У меня разрешение от Артура Дэвиса, ее отца, — прервала Алекс.
Снова пауза.
— Не сомневаюсь, но, к сожалению, мэм, Артуру Дэвису категорически запрещено давать любую информацию относительно Вивьен Дэвис. Так распорядился ее брат. Чтобы я могла информировать вас о ее переводе, вам необходимо предоставить письменное разрешение Габриэля Дэвиса. Спасибо за звонок, всего доброго.
Алекс в изумлении уставилась на попискивающую трубку и осторожно положила ее на аппарат.
Габриэль скрывает местоположение Вивы от собственного отца. Почему? Что это может значить? Ей хотелось взглянуть на Виву, чтобы дополнить свое представление о Дэвисе, но в данный момент это невозможно. Почему же такие сложности?
Репортеры. Вполне вероятно, они стаей вились вокруг Вивьен, бессмысленно уставившейся в пространство с разинутым ртом. "Безумная сестра Дэвиса". Да, выглядит заманчиво.
Может, цинично подумала Алекс, если я скажу ему, что сделаю лишь один снимок…
Она снова сняла трубку и набрала номер телефонной справочной Чикаго. Ни Артур Дэвис, ни его жена Гвен в списках не значились. Алекс принялась рыться в пыльной коробке с бумажками, пока не выудила наконец записанный на каком-то клочке телефон родителей Габриэля.
Ту-ту-ту… Номер отключен. Она в нетерпении постукивала карандашом по телефону, постепенно приходя в ярость. Они переехали. Вивьен перевезли. У нее нет ничего, кроме самого Дэвиса, а этого недостаточно.
Алекс перебирала пожелтевшие листочки. Отец, Артур Дэвис. Мать, Гвен Дэвис. Сестра, Вивьен Энни Дэвис. Двоюродные сестры и брат с отцовской стороны — Ронда, Жанин и Шон Дэвисы. Со стороны матери — никого.
