– Еще чего! – Я услышала, как он делает затяжку. – И что значит "поедем"? Вы у нас нечто вроде "свободного художника", Бреннан, что лично на меня особого впечатления не производит. Клодель может сколь угодно долго терпеть ваше наплевательское к нему отношение, от меня же не ждите ничего подобного. В следующий раз, когда опять воспылаете желанием повеселиться на месте преступления, будьте добры сначала осведомиться, хочет ли кто-нибудь из отдела убийств с вами связываться.
Я не ожидала услышать от Райана слов благодарности, но и не предполагала, что он ответит настолько враждебно. Во мне начала закипать ярость, отчего боль в моей голове вновь усилилась.
– Спасибо, что связались со мной так оперативно! – выпалила я.
– Хм...
– Где вы находитесь?
Если бы я соображала не так туго, то никогда не задала бы ему этого вопроса.
– У подруги.
Отлично, Бреннан, подумала я. Неудивительно, что ты так зол.
– По-моему, там сегодня кто-то был.
– Что?
– Когда я рассматривала пакет с трупом, услышала какой-то звук. Через мгновение меня ударили по голове, и я отключилась. Происходило это все во время грозы, поэтому я не могу быть уверена, что...
– Вы ранены?
– Нет.
Последовала еще одна пауза. Я будто слышала, как он перелистывает страницы своего мозга.
– Сейчас распоряжусь, чтобы на это место отправили охрану. А утром сам поеду туда вместе со следственно-оперативной группой. Собаки нам понадобятся?
– Я увидела только один пакет, но их там может быть и больше. Кстати, мне на глаза попалась какая-то яма в земле, по всей вероятности, свежая. Думаю, собаки пригодятся.
Я подождала ответа. Ответа не последовало.
– В котором часу вы за мной заедете?
– Я не собираюсь за вами заезжать, Бреннан. Тут у нас не "Она написала убийство", а реальные преступления, расследованием которых занимаются специалисты.
Тут я вскипела. В висках громко застучало, а где-то между ними, в глубине мозга, появилось небольшое горячее облако.
– А кто сказал "заполните дыры"? – выкрикнула я. – Не вы ли, Райан? Я поеду с вами, и точка. Я знаю дорогу. К тому же костями в любом случае буду заниматься я.
Райан молчал так долго, что я подумала, он просто бросит трубку.
Я ждала.
– Заеду за вами в восемь.
– К восьми буду готова.
– Бреннан?
– Что?
– Наденьте на голову защитный шлем.
Он положил трубку.
Райан выполнил свое обещание. В восемь сорок пять утра мы уже подъезжали вслед за машиной следственно-оперативной группы к тому месту, где вчера я оставляла свою "мазду". Теперь все здесь выглядело иначе: светило солнце, было людно и шумно. У обоих бордюров дороги стояли машины. Тут и там, разделившись на группки, разговаривали люди – в форме и гражданских костюмах.
Я увидела представителей управления судебной экспертизы, и из полиции провинции Квебек, и копов из Сен-Ламбера – все в разной форменной одежде. Сборище это напомнило мне стихийный слет щебечущих и чирикающих птиц многих видов, собравшихся для демонстрации друг другу особенностей своего оперения.
Чуть в стороне, прислонившись к белому "шеви", стояли и курили женщина с большой сумкой через плечо и молодой мужчина, обвешанный камерами. Типичные представители еще одного биологического вида – прессы. На траве у ограды, тяжело дыша и фыркая, крутилась вокруг человека в синем спортивном костюме немецкая овчарка. Она то сосредоточенно обнюхивала землю, то, виляя хвостом, бросалась к дрессировщику. По-видимому, задержка ее смущала, собаке не терпелось приступить к делу.
– Все уже на месте, – сказал Райан, глуша мотор.
За допущенную во время телефонного разговора грубость я так и не услышала от него слов извинения, хотя и не особенно на это рассчитывала. В конце концов, в четыре утра никто не думает о соблюдении правил хорошего тона. Зато по пути в Сен-Ламбер он разговаривал со мной вполне добродушно, даже с юмором, показывая места, где случилось когда-то то или иное происшествие.
– Вот здесь жена напала на мужа со сковородкой, – рассказывал он, кивая на трехподъездный дом. – А в той хибаре мы нашли голого мужчину, застрявшего в вентиляционной трубе.
Коповские байки. Может, думала я, слушая его, на картах, которыми они пользуются, не обозначения улиц и рек, а отметки о чрезвычайных событиях, произошедших тут или там и зафиксированных когда-либо в отчетах.
Выйдя из машины, Райан увидел Бертрана и тут же направился к нему. Тот стоял в компании офицера квебекской полиции, Пьера Ламанша и какого-то худощавого блондина в затемненных авиационных очках. Я последовала за Райаном через улицу, ища глазами среди присутствовавших Клоделя или Шарбонно. Несмотря на то что официально это дело касалось лишь полиции провинции Квебек, они, подобно многим другим, тоже могли здесь присутствовать. Но не присутствовали.
Приблизившись к компании Бертрана, я сразу заметила, что блондин в очках сильно взволнован. Его руки ни секунды не пребывали в покое: он постоянно теребил пальцами тонкую полоску вытянувшихся вдоль верхней губы усов – взъерошивал редкие волоски и опять приглаживал их. Я обратила внимание на его кожу: безукоризненно чистую и непривычно серую. На блондине были короткий пиджак с присобранными складками на поясе и черные ботинки. Определить возраст я затруднилась. Он относился к тому типу людей, которым можно дать и двадцать пять, и шестьдесят пять.
Я почувствовала на себе взгляд Ламанша. Когда мы с Райаном присоединились к ним, он кивнул мне, но ничего не сказал. Меня начали одолевать сомнения. В организации этого циркового представления я сыграла главную роль – роль постановщика. Если бы не я, все эти люди не съехались бы сюда. Что, если пакет кто-нибудь убрал? Или если в нем действительно не труп очередной жертвы, а останки с какого-нибудь старого кладбища? Вчера было темно, а мое состояние оставляло желать лучшего. Вдруг все, что я увидела, породило мое воображение? У меня сжался желудок.
Бертран поздоровался с нами. Он, как всегда, выглядел укороченным вариантом манекенщика. Земляные рыжевато-коричневые тона его сегодняшнего костюма – полученные, несомненно, без применения химических красителей – идеально подходили для предстоящего мероприятия.
Мы с Райаном поздоровались с теми, кого знали, и повернулись к человеку в очках. Бертран представил нас:
– Энди. Доктор. А это отец Пуарие.
– Архиепископ епархии.
– Ах да. Простите, я не уточнил. Отец Пуарие – архиепископ епархии. Ведь эта территория принадлежит церкви.
Бертран указал большим пальцем на ограду за спиной.
– Темпе Бреннан, – сказала я, протягивая руку.
Отец Пуарие сверкнул очками и слабо пожал мою кисть. Если бы за умение здороваться за руку ставили оценки, он получал бы, наверное, одни двойки. Пальцы холодные и безжизненные, как морковки, слишком долго пролежавшие в погребе. Я едва удержалась, чтобы не вытереть руку о джинсы, когда он отпустил ее.
С Райаном они тоже обменялись рукопожатиями, но лицо детектива ничего не выразило. Его веселое расположение духа улетучилось, сменившись напряженной серьезностью. Он вошел в привычную роль копа. Пуарие как будто что-то собрался сказать, но, встретившись с Райаном взглядом, передумал и поджал губы. Хоть никто ничего ему и не объяснил, он почувствовал, что теперь именно Райан несет на себе всю ответственность.
– Кто-нибудь уже был там? – спросил Райан.
– Нет. Камброн приехал около пяти. – Бертран кивнул на офицера справа от него. – По крайней мере с тех пор никто не входил на территорию церкви, никто не выходил оттуда. По словам отца Пуарие, здесь бывают лишь два человека: он сам и уборщик. Старику за восемьдесят, работает тут со времен Мейми Эйзенхауэр[2].
По-французски Эйзенхауэр прозвучало как Изенхур – довольно забавно.
– Ворота не могли быть незапертыми, – сказал Пуарие, глядя на меня своими очками. – Когда я приезжаю сюда, проверяю все замки.
– Как часто вы сюда приезжаете? – спросил Райан.
Очки повернулись к нему. Прошло секунды три, прежде чем их обладатель ответил:
– По меньшей мере раз в неделю. Церковь несет ответственность за все свои владения. Мы не прос...
– Что именно здесь располагается?
Еще одна пауза.
– Монастырь Святого Бернара. С 1983 года он не действует. Церковь посчитала, что монахов в нем слишком мало, поэтому и решила его закрыть.
Отношение архиепископа к церкви как к некоему существу с чувствами и собственным мнением показалось мне странным. Его французский тоже звучал странно. Разговаривал отец Пуарие не гнусаво и протяжно, как остальные квебекцы, а несколько иначе. Я не могла определить, что у него за акцент. Это был не гортанный французский, не парижский, как его называют североамериканцы, а французский бельгийца или швейцарца.
– Что здесь происходит в настоящий момент? – спросил Райан.
