— Это и есть послание, — заметила Шенберг, беря у нее из рук фотографию. — Только оно не нам адресовано. Ну всё. Вы свою фотографию нашли. Пойдемте обратно.
Алекс задумчиво оглядывала улицу. Никаких фургонов в поле зрения. Может ли она находиться сейчас где-то поблизости, следить за ними?
О да, конечно. Где-то.
Наконец появился Марковски. На сей раз он более серьезно отнесся к случившемуся. Пока он входил в приемный покой, Алекс успела разглядеть, что на крыльце остались двое широкоплечих полицейских в форме. Марковски окинул ее быстрым спокойным взглядом и направился к Шенберг, которая снова заняла свой пост у окна.
Они о чем-то тихо и напряженно говорили. Шенберг показала фотографию, уже уложенную в конверт как очередное вещественное доказательство.
После этого Марковски подошел к Алекс и сел в соседнее кресло. Судя по его хриплому, со свистом, дыханию, за последние дни он выкурил слишком много сигар.
— Вам известен этот дом? — резко спросил он. Алекс ответила равнодушным взглядом. — Ну перестаньте, Хоббс, сами знаете, у нас нет времени. Вы знаете, что это за дом?
— Никогда в жизни не видела, — искренне призналась Алекс. Он постучал пальцем по изображению, словно хотел выстучать что-то, застрявшее в ее памяти. — Честное слово. Не представляю, зачем она нацепила ее на меня. Может, это сообщение для Дэвиса?
— Я чертовски устал от всех этих "может". Ну ладно, хорошо, мы отвезем, вас обратно в полицейский участок и оставим там, пока не организуем вам надежную охрану. Есть какие-нибудь пожелания?
— Могу я позвонить своему редактору?
Он одарил ее плотоядной усмешкой и отрицательно покачал головой.
— Могу я навестить Липаски в больнице?
— Позже. Сейчас у нас другие заботы.
И он был прав. Алекс встала и поняла, что нога совсем отказывается слушаться и вот-вот подломится…
Она была потрясена, когда Марковски вдруг крепко взял ее под руку. Повернув голову, она увидела, что он улыбается.
— Большей дуры мне в жизни видеть не приходилось, — сообщил Марковски.
Шенберг поспешила открыть перед ними дверь. Алекс улыбнулась разбитыми губами:
— Да. Я догадываюсь.
И так, улыбаясь друг другу, они, ковыляя, вывалились на улицу, где у тротуара стоял неприметный автомобиль.
Из дневников Габриэля Дэвиса, найденных в его жилище.
Неопубликовано.
22 апреля 1993
Сегодня со мной разговорил Барнс. Я не видел его некоторое время, потому что снял в квартире все зеркала и сложил их в шкафу. Казалось, он надежно упрятан в темницу.
Он сказал, что я виноват в том, что происходит. Это наказание мне за то, что я взвалил всю вину на него. Я должен понять, сказал он, что в жизни не все бывает гладко.
Пришлось сказать, что все беспорядки — прежде всего по его вине.
Я понял, где крылась главная инфекция. Теперь можно без опаски смотреть в зеркало, потому что он выбрался из моей головы и теперь находится в моих руках. Если присмотреться как следует, я могу разглядеть под кожей голубые глаза. Порой я испытываю сильное желание отрубить их, но знаю, что так поступить было бы ошибкой.
Не знаю, не помню, почему я так уверен, что это было бы ошибкой. Потому что я могу потерять его? И у меня больше не будет шанса его изгнать?
Как я хочу покоя. Неужели это так много?
Он говорит, что обрел покой.
Что покой — в смерти. Даже если это смерть других.
— За все время не произнес ни слова, — проворчал Марковски над головой Алекс. Она сидела в кресле перед односторонним зеркалом и смотрела в комнату для допросов. Габриэль Дэвис сидел прямо, абсолютно спокойный, положив руки перед собой. Глаза его были закрыты.
Казалось, он чувствует себя совершенно комфортно.
— И не скажет, — уверенно заявила Алекс. — Ваши вопросы его не интересуют. А обо мне он спрашивал?
— Нет.
— А о Липаски?
— Нет. — Марковски явно нашел вопрос неприятным.
Алекс уселась поудобнее. Как бы ей хотелось сейчас заглянуть в глаза Дэвису, понять, о чем он думает.
— Он считает, что ему конец, — негромко заговорила она. — Похоже, ему уже ни о чем не хочется говорить, да и ни с кем. — Она почувствовала, что Марковски внимательно на нее смотрит. Интересно, может, она ему тоже неприятна? — Он вам не доверяет. Он не доверяет никому, кроме Липаски.
— И вас.
— Нет, мне он не верит. Это исключено.
Похоже, Марковски в этом сомневался. Обхватив себя за плечи, Алекс размышляла, как хорошо было бы сейчас улететь на Бермуды. Никакого Габриэля Дэвиса. Никакой Марджори Кассетти.
— Думаете, он захочет разговаривать с вами?
— Здесь — нет. Он же не дурак, он понимает, что вы следите за ним и все записываете. Скажите, а какие у вас основания его задерживать? Подозреваете его в чем или как? — Алекс постаралась забыть про очки и беретку.
Марковски, прислонившись к стене, смотрел сквозь стекло. Интересно, что он видит, разглядывая Дэвиса. Я вижу человека, разваливающегося на куски. Липаски видит друга, гибнущего от нанесенных себе ран. Дэвис видит чудовище.
Марковски, завершила она мысленный экскурс, видит проблему.
— Он реальный свидетель, — проворчал Марковски.
— Марковски, я уже всё вам рассказала, честное слово. Он больше ничего не знает. Можете поговорить с Липаски, он подтвердит. Вам не нужен Дэвис.
— Вы как-то слишком озабочены его свободой. Вы в него сильно вложились, Хоббс:?
Она открыла рот, собираясь солгать, но поняла, что не способна на это. Впервые за столь длительное время — не смогла.
— Да, — ответила она, глядя Марковски прямо в глаза. — Он в жуткой ситуации. Ему нужна помощь, а не насилие. Он не поможет вам, потому что не может помочь, потому что не доверяет вам. Сейчас он в таком состоянии, что никому не доверится. Если вы будете держать его здесь, мучить его, он развалится на куски у вас на глазах, как тряпичная кукла, у которой разрезали швы. Дайте ему шанс, Марковски. Прошу вас. После всего, что он сделал, неужели он не заслужил такой малости?
Марковски уставился на нее красными, с желтизной от постоянного курения, плохого питания и хронического недосыпа глазами. Лицо его опухло и пошло пятнами, как у запойного алкоголика.
— Нет, — бросил он и вышел из комнаты. Алекс смотрела, как он пробирается между столами, направляясь в коридор. Плечи его были устало опущены.
— Несчастный ублюдок, — прошептала Алекс. И снова повернулась к окну-зеркалу.
Габриэля Дэвиса нигде не было видно — ни за столом, ни в комнате.
Его просто не стало. Алекс потерла опухшие веки и быстро взглянула на Шенберг, которая возилась у кофеварки. Шенберг встала и подошла, помешивая ложкой в чашке с надписью "Желаем удачи!". Черная жидкость была маслянисто-грязного цвета.
— Что-нибудь случилось? — спросила Шенберг.
Алекс молча кивнула в сторону окна.
Шенберг замерла, забыв про кофе. Моргнула. Вгляделась и заморгала снова. Лицо под веснушками побледнело.
— Этого не может быть. Он только что был здесь. Минуты не прошло!
Шенберг сунула чашку в руки Алекс и метнулась из помещения, как бэтмен в юбке. Алекс видела, как она влетела в комнату для допросов и принялась лихорадочно озираться по сторонам, словно пленник мог сидеть где-нибудь в углу, как мышь. Ах, простите, такая большая комната, я вас не сразу заметила… Алекс пригубила кофе и сразу пожалела об этом. Преступление себя не оправдало.
Чья-то рука осторожно легла ей на плечо.
В стекле перед собой она увидела его отражение. На нем была бейсбольная кепка и плотная на вид кожаная куртка — вещи, которые он снял с какого-нибудь другого задержанного или нашел еще где. Если не буду оборачиваться, сказала себе Алекс, он не исчезнет. Иначе опять растает как призрак.
— Липаски жив, — произнесла она, глядя на отражение в стекле, и увидела, как он прикрыл глаза, потом открыл снова. — С ним всё в порядке.
— А вы?. — спросил Дэвис.
Она наконец обернулась, чтобы увидеть его в реальности. Лицо было абсолютно непроницаемым.
— Со мной тоже. Ей не удалось убить меня.
Эти подонки действительно ничего ему не сказали, поняла она, глядя, как он пытается соединить услышанное с ее заляпанной рвотой кофточкой, синяками и разбитым носом.
— Прошу прощения, — вдруг сказал он. — Я не имел права вас во все это вмешивать.
— Здесь не самое лучше место для дискуссий, — заметила Алекс и бросила беглый взгляд в окно. Шенберг уже исчезла из комнаты допросов, очевидно, побежала за помощью. — Надо отсюда выбраться.
— Вы должны остаться.
— Должна, как же! Вперед! Я за вами!
