Сейчас убийца находился на грани очередного приступа ярости. Волоски на затылке у него начали щетиниться, словно кто-то дал им команду «Смирно!»
Вся спальня неожиданно окрасилась в багровые тона. Будто на нее опустился темно-красный туман. Убийце показалось, что он рассматривает комнату через прибор ночного видения.
Он… сейчас… потеряет… сознание…
Он почувствовал, что еще секунда – и он разорвется на миллиард крошечных кусочков.
Неожиданно, набрав полные легкие воздуха, он завизжал что есть силы:
– Проснись и почувствуй сладкий аромат кофе фирмы «Фолгер»!
Убийца заплакал. Он не знал, отчего это произошло, потому что не мог вспомнить, когда он вообще плакал в своей жизни.
Грудь болела так, словно в нее только что ударили его собственной восемнадцатидюймовой бейсбольной битой. Он понял, что сейчас может отключиться. В него возвращался мистер Тюфяк. Он почувствовал глубокое раскаяние, совсем как Холден Колфилд из книги «Над пропастью во ржи». Ведь ему каждый раз приходилось думать трижды, прежде чем что-то сделать. И даже после того.
– Бах! – взвизгнул он.
– Бах! – еще раз проорал убийца.
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
С каждым выкриком он нажимал на курок «Смит-и-Вессона», вгоняя пулю за пулей в две лежащие фигуры. Двенадцать выстрелов. Если, конечно, он правильно считает. А он всегда считал правильно. Двенадцать пуль. Ровно столько получили Хосе и Китти Менендес.
Как кстати пришлось сейчас то, чему его обучили в школе Рузвельта, подумал он. В конце концов, его учителя оказались правы. Да и сам полковник Уилсон мог бы гордиться меткостью ученика. Но больше всего, конечно, полковник восторгался бы твердой решимостью, ясностью и простотой плана, а также удивительной смелостью, проявленной кадетом.
Опекуны исчезли, растворились. Их буквально разорвала на куски огневая мощь, использованная убийцей. Он не испытывал ничего, кроме, пожалуй, гордости за себя и удовлетворения от своей меткой стрельбы. Здесь был НИКТО. И это сделал он, приятель. Эти слова он написал на стене кровью убитых. Затем он выскочил на улицу и принялся играть в снежки. Скоро весь снег перед домом был перемазан кровью, в которой он выпачкал руки. Он смог, понимаете? On теперь мог делать все, что захочет. И никто не сумеет остановить этого НИКОГО.
Вскоре был обнаружен еще один убитый ребенок. Мальчик. Это произошло меньше часа назад. Джон Сэмпсон узнал об этом в семь часов вечера и отказывался верить. Пятница, тринадцатое. Убийца что, специально подгадал под эту дату?
Еще одного ребенка убили в Гарфилдском парке. По крайней мере, тело обнаружили именно там. Сэмпсону очень хотелось найти Самнера Мура. Немедленно.
Детектив припарковал машину на Шестой улице и пешком отправился в глубь пустынного и страшного парка. «Дела становятся совсем уж из рук вон плохо», – думал он, приближаясь к сверкающим между деревьями «мигалкам» полицейских машин и кареты скорой помощи.
– Я детектив Сэмпсон. Пропустите меня, – буркнул он, проталкиваясь через плотное кольцо полицейских.
Один из копов держал на поводке лающего серо-белого беспородного щенка. Совершенно нелепое дополнение к жуткой сцене.
– Что это за пес? – обратился Сэмпсон к патрульному. – Чей он?
– Эта собака и обнаружила тело жертвы. Хозяйка отпустила песика побегать, когда вернулась домой после работы. Кто-то закидал тело прошлогодними листьями. Впрочем, сделал это так небрежно, словно специально хотел, чтобы труп обнаружили.
Сэмпсон кивнул и пошел по направлению к телу. На этот раз жертва была куда старше, чем Верной Уитли и Шанел Грин. Самнер Мур постепенно увеличивал возрастной барьер убитых. Этот маленький урод – вампир, видимо, взбесился по-настоящему.
Полицейский фотограф снимал место происшествия, и холодные вспышки «блица» рождали мертвенные сполохи на белом снегу, устилающему парк.
Рот и нос мальчика были заклеены широким серебристым «скотчем». Сэмпсон глубоко вздохнул, перед тем, как присесть рядом с работающим медэкспертом. Женщину, как он помнил, звали Эстер Ли.
– Как вы думаете, давно он здесь лежит?
– Трудно сказать. Около полутора суток. Разложение замедлила холодная погода. После вскрытия сможем, конечно, сказать более точно. Мальчика сильно избили. Возможно, свинцовой трубой, разводным ключом, в общем, чем-то в этом роде. Он пытался сопротивляться убийце. Видите, сколько у него синяков на кистях и предплечьях. Мне так жаль этого парня!
– Я понимаю, Эстер. Мне тоже.
Сэмпсон увидел, что то, что когда-то было шеей мальчика, теперь распухло и потеряло всякую форму. По волосам ползали черные жуки, а нить из каких-то личинок тянулась за ухо, туда, где содранная кожа обнажала череп.
Сэмпсон сморщился, с силой втянул холодный воздух и заставил себя осмотреть тело с другой стороны. Никто, даже Алекс, не знали, что данная сторона расследования убийств, а именно осмотр разлагающихся трупов, была для Джона невыносимой.
– Вам это не понравится, – пыталась предупредить его Эстер Ли.
– Сам знаю, – пробурчал Сэмпсон, зачем-то подув на озябшие руки.
Сейчас он видел лицо мальчика целиком. Он видел, но не мог поверить в увиденное. Эстер Ли оказалась совершенно права, предупреждая его.
– О Господи, Господи, Господи! – забормотал Джон. – Не может быть.
Сэмпсон выпрямился во весь свой гигантский рост, но все равно он не был достаточно высоким, чтобы картина увиденного перестала маячить перед ним.
Последствия этого убийства были неожиданными даже для него, очень много повидавшего за годы службы в полиции.
Убитым мальчиком оказался Самнер Мур.
Часть пятая
Без правил и сожалений
Ничто не начинается в тот момент, который мы считаем началом. Тем не менее, вот что, мне кажется, можно считать началом.
Мы с Дженни сидели на кухне и разговаривали. Мы вели беседу, понятную только нам двоим, где слова не играли никакой роли, их заменяли чувства.
– А ты знаешь, ведь у нас годовщина, – сказал я и погладил дочку по щеке, мягкой и шелковистой, словно брюшко бабочки. – Причем особенная годовщина, маленький юбилей.
– Правда? – недоверчиво спросила она и поглядела на меня так, как это частенько делает Нана, когда сомневается в моих словах. – И что же это за праздник?
– Сейчас скажу. Дело в том, что я тебе прочитал книжку «Пахучий сырный человечек» ровно пятьсот раз.
– Вот здорово! – улыбнулась Дженни. – Тогда прочитай ее снова. Мне очень нравится, как ты ее читаешь. – Мне пришлось исполнить ее просьбу.
Покончив с «Сырным человечком», я немного повозился с Деймоном, посвятил некоторое время бабуле, а потом поднялся наверх и начал укладывать вещи.
Когда я спустился вниз, то переговорил на веранде с Рэйкимом Пауэллом. Он ждал, когда я его отпущу, потому что на эту ночь дежурить должен был прийти Сэмпсон. Человек-гора, как всегда, опаздывал, и даже не предупредил об этом. Но я знал, что он непременно появится.
– Ну, как, все в порядке? – поинтересовался я.
– Конечно, Алекс. Сэмпсон сейчас будет здесь. А ты там поосторожней.
Я сел в машину и поставил пленку с записью, которая, как нельзя лучше, соответствовала моему настроению: второй концерт для фортепиано Сен-Санса. Я всегда мечтал, что обязательно научусь играть эту прекрасную вещь. Мечтай дальше, как говорится.
Я направлялся на авиабазу Эндрюз, где готовился к взлету самолет военно-воздушных сил номер один.
Президент летел в Нью-Йорк, и я должен был сопровождать его.
И никаких сожалений.
Существует множество повествований и отчетов о происшедшем, но только я могу описать во всех подробностях то, что происходило, потому что сам участвовал в этом.
В понедельник вечером, за девять дней до Рождества, прорезав пелену серо-голубого тумана и дождя, наш самолет приземлился в аэропорту «Ла Гуардиа» на Лонг-Айленде. Никаких комментариев по поводу прилета президента Бернса в Нью-Йорк и его планов в прессе не было. Сам же президент решил выступить с речью на следующий день утром. Томас Бернс славился тем, что всегда сдерживал данное слово.
Было решено отправиться из аэропорта до Манхэттена на автомобиле, а не на вертолете. Президент уже ни от кого не скрывался. «Неужели Джек и Джилл рассчитывали на такое проявление смелости со стороны президента и на его полное пренебрежение опасностью?» – раздумывал я. Последуют ли они за ним в Нью-Йорк. Я был почти уверен, что так оно и будет. Насколько я успел их узнать, это было вполне в их духе.
– Поехали с нами, Алекс, – предложил Дон Хамерман, когда мы торопливым шагом пересекали бетонированную площадку, и холодный декабрьский дождь хлестал по нашим лицам. Во время полета Хамерман, Джей Грейер и я сидели рядом и обсуждали план защиты президента Бернса от покушения, когда тот окажется в Нью-Йорке. Наша беседа была настолько оживленной, что мы не заметили, как пролетело время.
