Пора остановиться. Пришло время вернуться назад и испить до дна эту чашу.
— Я должна решить это сама. Объясните, что имел в виду отец?
Калли горько усмехнулся.
— Знаешь, я всегда беспокоился, что у тебя слишком мягкий характер. Но сейчас я просто потрясен: ты не такая слабенькая, как мне казалось!
— Я была очень наивной, думала, что люди на самом деле такие, какими я их вижу, и чудовища — лишь плод моего воображения. Боже! Как я заблуждалась! Ведь все совсем иначе, Калли, да?
Он сделал еще одну затяжку и потушил сигарету.
— Ты права, моя девочка, многое в этом мире для нас — загадка, и люди совсем не те, за кого себя выдают.
Он встал, подошел к стене и, закрыв лицо руками, заговорил с надрывом.
— Эх, старик, старик! Неужели эту тайну я хотел унести с собой в могилу!
Он повернулся к ней лицом.
— Я совершил ошибку, девочка, ужасную ошибку. Это случилось лет тридцать назад. Я уже был женат, росли дети. Мы были счастливы. И вот тогда я сделал мерзкую вещь. Я изменил своей жене… с Джейн Симпсон.
Когда она услышала имя, свет померк перед ее глазами, звук его голоса, казалось, доносился откуда-то издалека, пробиваясь сквозь плотную завесу из ваты. Все было как во сне.
— Моя мать? Вы с нею…
— Тогда тебя еще не было. Джейн была самой красивой девушкой в городе.
— Подождите, подождите! Но тридцать лет назад моя мама уже вышла замуж!
— Нет, той зимой — нет! Они встречались с Питом. Он был от нее без ума и сделал предложение, но свадьбы еще не было… На нас нашло какое-то затмение. Я не знаю, о чем мы думали! Каждый понимал, что у нас нет будущего, но остановиться не могли. Как бы то ни было, но она забеременела. Что мне было делать? Развестись с женой? Но у нас было двое малышей! Развестись — значило бы сломать им жизнь! Я не мог! Сделать аборт тогда было очень сложно. Не то что сейчас — на каждом углу! Да она и не хотела! Джейн думала, что сможет обмануть Пита, — скажет, что это его ребенок. Но не выходило по времени, и она… сказала ему правду! Ты не осуждай ее за это. У нее хватило мужества признаться во всем Питу. И он женился на ней, зная обо всем, потому что… любил ее, по-настоящему любил, — голос его дрогнул, — если честно, Кэрол, он любил ее сильнее, чем я. И ты должна знать, что все это никак не отразилось на вас, на детях. Они оба любили вас, для них не было никакой разницы между тобой и Томми.
Кэрол чувствовала себя совершенно разбитой. Ей казалось, что она дрейфует на какой-то утлой лодчонке по бушующему океану. Нет ни еды, ни весел! Никакой надежды на спасение!
Калли — лучший друг семьи и… отец Томми. А ее собственный отец позволил Калли играть роль доброго дядюшки… Они семьями ездили на уик-энды, устраивали вечеринки друг для друга. Боже мой! Дядя Калли был шафером на их свадьбе! Господи! Эти люди сами не ведали, что творили! Как они жили? И что думали?
— Калли, я не могу… мне трудно понять…
— Девочка моя, ты сама спросила меня! Хотя твои родители и я всегда считали, что будет лучше, если эта тайна так и останется тайной навсегда. Может, мы были и неправы. И теперь ты знаешь все. Пусть это послужит тебе уроком. То, что вы, дети, видите вокруг — это не настоящая жизнь, а всего лишь выдумка взрослых. Мы рассказываем вам, что такое «хорошо», и пытаемся внушить вам, что это действительно хорошо. Вы верите нам и запоминаете, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Вот так строится жизнь.
Он пожал плечами, жестом показывая, что ничего изменить невозможно.
Кэрол мучительно пыталась вспомнить хоть что-нибудь: малейшие признаки, еле заметные намеки, по которым она могла бы догадаться, что в их семье не все благополучно. Детство, как всегда, всплывало разрозненными фрагментами, и сложить их вместе не было никакой возможности. Нет, ничего особенного. Кэрол никогда ни о чем не догадывалась. Так какой же на самом деле была эта женщина, к которой Кэрол была так привязана? Любила одного, родила от него ребенка, а всю жизнь жила с другим…
Интересно, чувствовал ли это Томми? Ведь Калли всегда был так заботлив и внимателен к нему.
— Как вы думаете, Томми знает?
— Никоим образом! Мы с твоими родителями заключили договор: никогда и ни под каким предлогом ничего не рассказывать Томми. Твой отец болен, но он еще не потерял рассудок, он все помнит и понимает. Я уверен, что он ничего не скажет Томми. Не говори и ты, девочка моя. — Калли взял ее руки в свои. — Этим ты отравишь ему жизнь. Пусть все остается как прежде. Поверь, так будет лучше для всех нас!
Кэрол поставила чашку на стол и встала.
— Спасибо, Калли, за то, что вы рассказали мне это.
Он тоже встал, чуть отстранился назад, чтобы лучше видеть ее всю, потом обнял.
— Тебе спасибо, милая. Не знаю, смог бы я на твоем месте отнестись к этому с таким же пониманием, как ты. Я всегда с тревогой думал о том, какими вы вырастете. Теперь вижу, что зря беспокоился.
Кэрол медленно шла к машине, размышляя о том, какой эффект произвела бы эта новость на Томми… Один отец притворяется, другой делает вид, что так и должно быть, а мать в это время нянчит свое любимое дитя… У самой автостоянки Кэрол обернулась. Калли стоял на крыльце, провожая ее взглядом. Снова в памяти прозвучали его слова: «…все останется как прежде… так… лучше для всех…»
Кэрол свернула на шоссе и нажала на газ. Ей предстоял долгий путь. Она хотела видеть Томми. По пути она несколько раз останавливала машину у телефонных будок и звонила брату. Никто не брал трубку, хотя ему пора уже было вернуться из Вермонта. Интуиция подсказывала ей, что с ним, должно быть, что-то случилось. Может авария?! Хотя автокатастрофа беспокоила ее гораздо меньше, чем катастрофа иного рода…
Хоть этот большой, современный дом и был новостройкой, выглядел он уже уныло, заброшенно. Только вольный ветер одиноко слонялся по устланному желтым ковром дворику. Кэрол достала ключи, которые Томми когда-то дал ей, и вошла в подъезд. Совершенно уверенная в том, что квартира пуста, она все же нажала на кнопку переговорного устройства.
— Томми! Ты дома? Эй… есть кто-нибудь?
Она медленно вошла, каждый ее шаг эхом отскакивал от паркетного пола и, исколесив все углы, затихал где-то в глубине дома. Казалось, на всем здесь лежит печать проклятия. Кэрол знала почти наверняка, что сюда никогда не вернутся люди, которые здесь жили: не только Джилл… но и Томми.
Кэрол затрепетала от страха, будто что-то мерзкое и ужасное тихонько подкралось сзади и коснулось ее плеча. Повинуясь бессознательному импульсу, она, тихо и осторожно ступая, поднималась по лестнице наверх. Только теперь Кэрол поняла, зачем она здесь! Да, ей нужна правда, и она чувствует, что за этими стенами кроется разгадка. Именно здесь, в своем доме, человек сбрасывает маску, становится самим собой, потому что уверен — надежный панцирь его убежища укроет его от посторонних взоров. И если ее брат, ну, пусть не брат, но человек одной с нею крови, и есть тот кровожадный монстр, которого ищут, то она сейчас обнаружит, быть может, даже просто поймет по каким-то едва различимым признакам его подлинную сущность.
Кэрол переходила из комнаты в комнату, открывала шкафы, выдвигала ящики…
Ничего подозрительного или необычного! В шкафах — вещи Томми и Джилл, на туалетных столиках — фотографии супружеской четы.
Кэрол переходила из комнаты в комнату… В одних стояла мебель, в других было пусто. Спальни для детей, которых никогда не будет, комнаты для гостей, которые больше никогда не переступят порога этого дома…
Или… все не так мрачно? Когда она обошла все комнаты на втором этаже, настроение ее заметно поднялось. Она посмеялась над своими глупыми фантазиями и страшными предчувствиями. Все было так обычно и даже банально. Возьми любой дом, и он как две капли воды будет похожа на эту. И, быть может, у Томми все образуется… Не может грех родителей проклятьем висеть над их детьми. Неужели порок одного поколения, затаившись, ждал своего часа, чтобы громом поразить другое?
Кэрол уже собиралась спуститься в гостиную, как вдруг заметила в конце коридора, винтовую лестницу на чердак. Томми как-то говорил, что собирается сделать там маленькую комнатку, и когда будут дети, может, поставит там столик для пинг-понга. Стараясь внушить себе самой, что это всего лишь праздное любопытство, она взобралась по лестнице наверх.
Комната все еще не была обустроена, но, видимо, кто-то уже облюбовал ее для своих занятий. У окна стояла полочка, заваленная всякими безделушками, рядом — стол; лампа, вытянув свою длинную гусиную шею, удивленно таращилась единственным глазом на стопку наспех сложенных книг, раскрытый пенал. Посреди стола лежала открытая тетрадь.
Кэрол подошла к столу, подвинула тетрадку ближе и пробежала глазами по строчкам. Почерк Томми!
