Хуан Гомес-Хурадо - Тайный агент Господа

— Простите, dottora. Продолжайте, пожалуйста.

— Убийцы второго типа, организованные, очень мобильны территориально, захватывают жертву, прежде чем применить силу. Жертвой может стать любой незнакомый человек, отвечающий специфическим критериям. Орудие убийства, веревки или аналогичные приспособления выбираются в соответствии с тщательно намеченным планом и никогда не оставляются на месте преступления. Труп обычно перемещается подальше от места убийства в нейтральное место, которое убийца присматривает заблаговременно. Итак, к какой группе, по вашему мнению, принадлежит Кароский?

— Очевидно, ко второй.

— Именно такой вывод сделал бы любой сторонний наблюдатель. Но мы с вами можем пойти намного дальше. У нас есть его досье. Мы знаем, кто он, откуда, нам известен образ его мыслей. Забудьте обо всем, что произошло в течение последних дней. Сосредоточьтесь на том Кароском, который поступил в институт. Каким он был?

— Личностью импульсивной, в определенных обстоятельствах он взрывался, точно шашка динамита.

— А после пяти лет лечения?

— Он стал другим человеком.

— Как вы считаете, он менялся постепенно или перемена произошла внезапно?

— Она была достаточно резкой. Я бы соотнес преображение Кароского с моментом, когда доктор Конрой вынудил его прослушать записи сеансов регрессивной терапии.

Паола глубоко вздохнула и заявила:

— Отец Фаулер, не обижайтесь, но, ознакомившись с десятками отчетов о беседах между Кароским, Конроем и вами, я считаю, что вы заблуждаетесь. И это заблуждение направило нас по неверному следу.

Фаулер пожал плечами:

— Не вижу ничего обидного в ваших словах, dottora. Как вы понимаете, хотя у меня есть степень по психологии, попал я в институт рикошетом, ибо моя подлинная профессия совсем иная. Вы же эксперт, профессиональный криминолог, и большая удача, что есть возможность получить вашу консультацию. Тем не менее я не представляю, к чему вы ведете.

— Прочитайте еще раз характеристику, — посоветовала Паола, указывая на составленный ею психологический профиль. — Под заголовком «Несоответствия» я указала пять признаков, с учетом которых невозможно рассматривать субъект как организованного серийного убийцу. С учебником криминологии в руках любой эксперт докажет вам, что Кароский — аномальный организованный серийник, сформировавшийся на почве травмы, в данном случае потрясения от столкновения с прошлым. Вам знакомо понятие когнитивного диссонанса?

— Психическое состояние, при котором реальность и личные убеждения субъекта находятся в жестоком противоречии. У Кароского возник глубокий когнитивный диссонанс: он считал себя образцовым священником, тогда как его восемьдесят девять жертв свидетельствовали, что он педераст.

— Великолепно. Таким образом, по-вашему, субъект, правоверный католик, невротик, закосневший в своих убеждениях и стойко сопротивляющийся внушению извне, способен за несколько месяцев превратиться в серийного убийцу без признаков невроза, холодного и расчетливого, прослушав записи, из которых ему стало ясно, как с ним плохо обращались в детстве?

— Если подходить к делу с такой точки зрения, пожалуй, это немного проблематично, — неохотно признал Фаулер.

— Невозможно, отче. Безответственный поступок доктора Конроя несомненно нанес пациенту вред, но он не мог спровоцировать столь глобальные изменения в его психике. Фанатичный священник, затыкающий уши, когда вы вслух зачитываете список его жертв, не может эволюционировать до организованного серийника в течение каких-то нескольких месяцев. И давайте вспомним, что два его первых ритуальных преступления были совершены непосредственно в институте: нанесение увечий одному священнику и убийство другого.

— Но, dottora… Убийства кардиналов — дело рук Кароского. Он сам сознался, и его отпечатки пальцев присутствуют на месте преступления в трех эпизодах.

— Конечно, отец Фаулер. Я не оспариваю, что Кароский совершил эти убийства. Это более чем очевидно. Но я пытаюсь вам объяснить, что мотивы, которыми он руководствовался, совсем иные, нежели мы полагали. Основная черта в его характеристике — факт, что он принял сан вопреки велению измученной души, — и есть то главное, что побудило его к столь чудовищным поступкам.

Фаулер наконец понял. Потрясенный, он был вынужден сесть на кровать Паолы, чтобы не рухнуть на пол.

— Послушание.

— Точно, святой отец. Кароский — не серийный убийца. Он наемник.

В изоляторе стояла мертвая тишина. Поэтому призывный шепот, властный, требовательный, ударил по барабанным перепонкам Кароского, словно волна прибоя.

— Виктор.

Кароский спрыгнул с постели торопливо, как ребенок. ОН опять был там. ОН пришел снова, чтобы помочь ему, направить, просветлить. Чтобы придать смысл и цель той силе, которой он обладает, протянуть руку помощи нуждающемуся. Довольно терпеть жестокую беспардонность доктора Конроя, изучавшего его под микроскопом, точно наколотую на булавку бабочку. ОН находился по ту сторону стальной двери, но Кароский будто бы ощущал ЕГО присутствие здесь, в комнате, рядом. ЕГО он мог уважать, мог последовать за НИМ. ОН мог бы его понять, наставить на путь истины. Они часами разговаривали о том, что надлежит сделать. И как это нужно сделать. Как следует вести себя и что отвечать на назойливые, набившие оскомину вопросы Конроя. По ночам Кароский репетировал роль и ждал ЕГО появления. ОН приходил всего раз в неделю, но Кароский предвкушал ЕГО визит с нетерпением, считая оставшиеся часы и минуты. Упражняясь про себя, священник одновременно затачивал нож — потихоньку, стараясь не шуметь. Так ОН повелел. ОН мог бы дать и острый нож, и даже пистолет. Но ОН пожелал испытать его смелость и силу духа. И Кароский выполнил ЕГО желание. И предоставил ЕМУ доказательства своей преданности и послушания. Сначала он изувечил священника, виновного в грехе содомии. Спустя несколько недель он убил другого прелата, педераста. Кароский должен вырвать с корнем сорную траву, как ОН просил, и тогда в конце его ждет награда. Награда, которую Кароский вожделел более всего на свете. И ОН ее вручит ему, ибо ОН единственный может ее дать. Никто больше не в силах дать это.

— Виктор.

ОН настойчиво призывал священника. Кароский бегом пересек комнату и опустился у двери на колени, жадно прислушиваясь к голосу, заговорившему о будущем. О миссии в далеких краях. В сердце христианского мира.

В комнате после слов Диканти повисло молчание, плотное, словно ночная тень. Фаулер в растерянности закрыл лицо руками — это был жест изумления и отчаяния.

— Как я мог быть таким слепцом? Он убивает потому, что ему приказали. Боже мой… А как же послания и ритуал?

— Если как следует подумать, он не имеет ни малейшего смысла, святой отец. Фраза «Ego te absolvo» написана сначала на полу, а затем на груди жертв. Отмытые руки, отрезанный язык… Очень напоминает сицилийскую традицию класть монету в рот убитому.

— Мафия таким образом имеет обыкновение намекать, что мертвый слишком много болтал, верно?

— Абсолютно. Сначала я решила, что Кароский считает кардиналов виновными в чем-то, например, они досадили ему лично или запятнали священный сан. Но подсказки на скрученных в шарики бумажках не несли никакого особого послания. Теперь я думаю, что записки он добавил по собственному почину, они являлись дополнительным штрихом к схеме, придуманной кем-то другим.

— Но зачем понадобилось убивать кардиналов именно таким способом, dottora? Неужели от них нельзя было избавиться гораздо проще?

— Нанесение увечий — не более чем дикий камуфляж одного-единственного и основного факта: некто пожелал, чтобы они умерли. Взгляните на лампу, отче.

Паола указала на единственную горевшую лампу, освещавшую досье Кароского на столе. Комната была погружена в темноту, и потому все предметы, не попадавшие в конус света, оставались в тени, вне поля зрения.

— Да, теперь понимаю. Нас заставили видеть только то, что хотели, чтобы мы увидели. Но кому такое могло взбрести в голову?

— Главный вопрос в расследовании убийства: кому это выгодно? Однако когда речь идет о серийном убийце, этот вопрос автоматически отметается, поскольку из преступления извлекает пользу он сам. Его мотив — тело. В нашем же случае мотив — исполнение миссии. Если бы он хотел выместить свою ненависть и фрустрацию на кардиналах — при условии, что он испытывал эти чувства, — он мог бы выбрать другое время, когда прелаты в большей степени на виду и меньше защищены. Почему именно теперь? В чем особенность нынешнего момента?