— В этом-то весь фокус. Кто-то в секте заставил Бет написать записку, намекая, что мою жену убьют, если я поговорю с Мередит. Это означает, что они удерживают Бет против ее воли.
— Или что Бет счастлива быть Флорой в новой сектантской жизни и хочет, чтобы вы отстали от нее. Так как боится, что, если муж и дальше будет шнырять вокруг, сектанты могут решить, что от нее больше неприятностей, чем толку.
— Мне больше нравится моя теория.
— Не будьте так самоуверены, — сказал Деке. — Хотя если вы правы, они убьют ее, как только узнают, что вы говорили с Мередит.
Светофор переключился. Гас свернул на скоростную магистраль.
— Если я прав, ее все равно убьют. Даже если бы я не говорил с Мередит.
В старом фермерском доме и днем было тихо, а ночью тишина становилась просто могильной. Время от времени в коридоре поскрипывали половицы. Иногда в старых трубах внутри стен переливалась вода. Включалась и потрескивала печь. Для Бет Уитли это были привычные ночные звуки.
Они — и видеомагнитофон в полночь.
Бет замерла под одеялом. Двуспальная кровать стояла в углу. Она лежала спиной к двери, лицом к стене в комнате без окон. Единственным источником света был экран телевизора. Это продлится всего двадцать минут. Как каждую ночь. В одно и то же время. Последние две недели. Это стало безмолвным ночным ритуалом — и сегодняшняя ночь не была исключением.
Щелкнул замок, дверь открылась. В комнату проникло немного света из коридора. Бет не шевелилась. Дверь закрылась, и в комнате снова потемнело. Тяжелые ботинки протопали по деревянному полу, потом остановились. Она почувствовала взгляд, словно кто-то стоял над ней. Сердце колотилось, но она не смела шевельнуться. После невероятно растянувшейся минуты Бет почувствовала, что посетитель медленно отступил от кровати и сел в кресло перед телевизором.
И, словно по сигналу, началось.
Почти двадцать минут Бет слушала, лежа на боку, спиной к телевизору и ночному посетителю. После четырнадцати ночей она знала запись наизусть. Не видеоряд. Только аудио. Она заставила себя ни разу не бросить взгляд на экран. Пыталась и не слушать, однако это было невозможно. Это была запись какой-то беседы. Мужчина и очень испуганная женщина. Мужчина говорил, как психиатр, сохраняя ровный, профессиональный тон на всем протяжении кошмарного рассказа женщины — рассказа о пытке и ноже, который каждую ночь заканчивался одним и тем же ужасным крещендо.
— Что произошло дальше?
— Он вытащил нож. Очень быстро. Нож резал как бритва.
— Что потом?
— Он спросил меня: «Тебе нравится нож?»
— Вы ответили?
— Нет. Тогда он закричит: «Тебе нравится нож?!»
— На этот раз вы ответили?
— Я просто покачала головой. Тогда он снова закричал: «Скажи громко! Скажи, что тебе не нравится нож!» Я так и сделала. Закричала в ответ. Он снова и снова заставлял меня кричать это: «Мне не нравится нож!»
— Что потом?
— Он шепнул мне на ухо.
— Что он сказал?
— «В следующий раз радуйся, что это не нож».
Бет съежилась под одеялом. По опыту она знала, что конец записи — это лишь начало самого худшего. Характерный стон. Оргазм и разрядка. Сегодня, как и в прошлые ночи, звуки — низкие, горловые — наполнили комнату. Ей не надо было выглядывать из-под одеяла, чтобы понимать, что происходит. От этих ясных звуков ее воображение разыгрывалось, чего, возможно, и добивался извращенный ум сидевшего в кресле у нее за спиной. И в одном Бет была точно уверена. Незваный гость был мужчиной.
Телевизор выключился. Заскрипело кресло. Его ботинки зашаркали по полу. Дверь открылась и закрылась. Снаружи щелкнул замок.
Она снова была одна в темноте.
Энди почти не спала в ту ночь. Она лежала без сна, встревоженная легкостью, с какой Блечман обнаружил такие личные моменты, как удочерение и разорванная помолвка. Возможно ли, что он обладает каким-то даром? Она слышала о таких людях, хотя казалось столь же вероятным, что Блечман играл с ней, каким-то образом изначально выяснив, что она работающий под прикрытием агент. С другой стороны, практически все его последователи пытались исцелиться от неудачных романов и разных семейных неприятностей. Опытный хиромант, вероятно, сработал бы не хуже.
В пять утра в дверь постучали. Фелисия ответила сразу же, словно ждала этого. Вошел мужчина. Энди прищурилась. Не Блечман. Это был Том, другой «лейтенант», вместе с Фелисией выступавший во вторник на вербовочном собрании. Человек, голосовой отпечаток которого идентичен отпечатку Фелисии.
— Пошли, Уиллоу. — Энди даже не сразу поняла, что он обращается к ней. Энди, известная также как Кира, теперь стала Уиллоу.
— Куда мы идем?
— Одевайся и пошли.
На Энди была только ночная рубашка и узенькие шортики. Том с интересом смотрел, как она идет в ванную. Какой-то развратный взгляд, вполне подходящий для пятидесятилетнего холостяка, который целуется раз в десять лет и ездит в фургоне с наклейкой «Если раскачивается — не стучать» на бампере.
«Мог бы немного поработать над отказом от мирских желаний, братец».
Через пять минут они вышли. Фелисия осталась в доме.
Солнце взошло больше часа назад. Земля была сырой от клочковатого тумана. Ботинки хлюпали, когда Том с Энди пробирались по грубой высокой траве. Когда они отошли на безопасное расстояние от дома, Том остановился и закурил сигарету.
— Здесь разрешают курить? — спросила Энди.
— У тебя с этим проблемы?
— Похоже, ведь это одно из запрещенных потаканий своим слабостям.
— Правило номер один, Уиллоу: начальство не критикуют.
Как интересно, подумала Энди. Курильщик. Любитель подглядывать за женщинами. В буквальном смысле Любопытный Том.[10] Однако его голосовой отпечаток практически идентичен отпечатку Фелисии. Либо перед ней верующий, но со слабостями, либо неверующий, зато с невероятными актерскими способностями. В обоих случаях это надо исследовать.
Они пошли дальше — к курятнику, где их приветствовали аммиачная вонь птичьих экскрементов и беспрестанный писк сотен цыплят. Как муравьи, маленькие птички забирались друг на друга у кормушек и поилок, равномерно расставленных по всему курятнику. Пушистые желтые комочки, покрывающие весь пол. Какая прелесть. Это напомнило Энди о Пасхе, пока она не пригляделась внимательнее. Некоторые из этих комочков были мертвы. Слабые ковыляли вокруг, слишком робкие, чтобы пытаться всерьез пробиться к источникам пищи.
— Подбери дохлых, — велел Том. — Сложи в ведро. Энди взяла ведро и вошла в курятник, стараясь не давить живых. Стайки цыплят разбегались у нее из-под ног. Каждые несколько футов она находила мертвого. Ее охватила смесь жалости и отвращения, особенно к выпотрошенным, которых расклевали их же сестры. Каждая тушка почти ничего не весила, но ведро скоро стало тяжелым. Через несколько минут она закончила и вернулась к Тому. Он взял ведро и подал ей другое:
— Теперь давай слабых.
— В ведро?
— Ага. Вот так. — Он схватил цыпленка, ковылявшего с краю. Тот жалостно пищал у него в руке. Одним быстрым рывком Том заглушил писк и бросил тельце в ведро.
На работе Энди видала вещи и похуже, однако Том, кажется, ожидал, что Уиллоу почувствует отвращение. Кажется, он решил, что так произведет на нее впечатление. Энди решила подыграть:
— Я не могу убить невинного цыпленка.
— Можешь-можешь.
— Но я не хочу.
— Это твоя работа, Уиллоу.
— Ты и сам хорошо справляешься.
— Немного практики, и ты будешь не хуже. — Он подмигнул.
Нелегко кокетничать с таким явным неудачником, и все же это могло помочь сломать лед.
— Надо думать, для парня вроде тебя подбирать цыпочек довольно естественно.
— Это было в другой жизни, — улыбнулся он.
— Настоящий сердцеед, да?
— Х-м-м-м-м, было дело.
— А теперь ты… дал обет безбрачия? Том словно сдулся:
— Об этом тебе расскажет Фелисия.
— Я только предполагала, что это часть сделки. Все эти разговоры об отказе от мирских желаний. Секс ведь проходит по той же статье, что кабельное телевидение и мороженое.
Том явно чувствовал себя неловко. Энди спросила:
— Я тебя нервирую?
— Просто мужчинам и женщинам не полагается обсуждать такие вещи. Фелисия тебе расскажет.
— Прости. Мне почему-то легче говорить с тобой. Это ему, похоже, понравилось.
— Правда?
— Ага. Знаешь, бывает, что сразу чувствуешь расположение к человеку?
— М-м, ага.
— Хотя, если тебе неудобно, давай займемся цыплятами.
— Да нет, я не отталкиваю тебя.
— Надеюсь, что нет, — сказала Энди. — Было бы хорошо иметь здесь друга.
— Не думаю, что правила это запрещают. Она бросила взгляд на его сигарету:
— Правила не вырублены в камне.
— Курение — это мелкое нарушение, — сказал Том, защищаясь. — За что-то более серьезное тебя могут вышвырнуть.
