Альберт Монтгомери — ничтожество, напомнил он себе. Реально Альберт Монтгомери ничего собой не представляет. Исполнитель. Наемник.
— Ему захочется поговорить, — словно в ответ на эти мысли сказала Гленда. — Не забывай, его главный побудительный мотив заключается в том, чтобы доказать, что он умнее тебя. Тебе надо лишь подыграть, изобразить скептицизм, и он преподнесет все на тарелочке. Ты ненавидишь его. Тебе хочется перепрыгнуть через стол и задушить его. В общем, Куинси, никаких трудностей не предвидится.
Он кивнул и посмотрел на часы. Три тридцать две. После нападения на Гленду прошло двадцать четыре с половиной часа… Вполне достаточно, чтобы пересечь страну. Вполне достаточно, чтобы принять любое обличье. Ему хотелось позвонить Рейни, поговорить с ней, убедиться, что там все в порядке. Будь проклята эта пуговица!
Дверь открылась, и в комнату заглянул молодой агент.
— Альберт Монтгомери в комнате для допросов, — сообщил он.
Гленда кивнула. Агент закрыл дверь.
Куинси вздохнул, расправил плечи и провел ладонью по полам пиджака.
— Ну, как я выгляжу?
Портленд, штат Орегон
В двенадцать восемнадцать по тихоокеанскому поясному времени Кимберли и Рейни сидели на диване. Оттуда они видели спальню, находившуюся справа, кухню слева и даже входную дверь в их маленькие апартаменты. Они ничего не делали. Не разговаривали. Просто смотрели на телефон.
— Почему он не звонит? — спросила Кимберли.
— Наверное, ему нечего сказать.
— Мне казалось, что к этому времени что-нибудь уже должно было случиться.
Рейни посмотрела на входную дверь.
— Я тоже так думала, — пробормотала она. — Я тоже так думала.
Виргиния
Для человека, в которого недавно стреляли, специальный агент Монтгомери выглядел очень даже неплохо. Вместо привычного мятого костюма голубой больничный халат. Вечно всклокоченные волосы аккуратно расчесаны, лицо чисто выбритое и даже как будто слегка посвежевшее. Перевязанная правая рука лежит на столе. Левая, загипсованная, нога — на стуле. В общем, он выглядел как человек, довольный собой и своим положением.
Секунд тридцать они пристально и не мигая смотрели друг на друга.
Первым заговорил Монтгомери:
— Дерьмово выглядишь.
— Спасибо, всю ночь старался.
Куинси подошел к столу, но садиться не стал. Стоя он мог смотреть на Монтгомери сверху вниз, что давало психологическое преимущество. Можно сложить руки на груди и разглядывать незадачливого агента так, словно тот представляет собой некую низшую форму жизни. Впрочем, Альберт тоже изучал тактику допросов, а потому, разгадав трюк, просто улыбнулся.
— И голос как у мертвеца. Простудился в самолете, а, Куинси? Эти штуковины — просто чашки Петри с крыльями. А тебе ведь приходится столько летать. Восточный берег. Западный берег. Восточный берег. Ну и как, приятно чувствовать себя марионеткой?
Пальцы сами сжались в кулаки. Куинси едва не попался на удочку, но вовремя вспомнил о предостережении Гленды. Они не могут позволить себе такой роскоши, как убить Монтгомери. Слишком многое зависит от того, что удастся из него вытянуть. Куинси пододвинул стул и сел.
— Ты хотел, чтобы я прилетел, — я здесь. Говори.
— Все такой же самоуверенный, да, Куинси? Все так же задираешь нос? Хотелось бы посмотреть, как ты будешь выглядеть, когда за тебя возьмется филадельфийская полиция. Еще не познакомился с их тюрьмами? Я бы на твоем месте посетил будущий дом.
— Для меня филадельфийская полиция не проблема. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Первым не выдержал Монтгомери.
— Сукин сын! — прохрипел он.
— Его имя, Альберт.
Монтгомери ответил не сразу. Его взгляд метнулся к настенным часам.
— Не понимаю, о ком ты говоришь.
— Ты действовал один?
— Конечно. Или, думаешь, у меня мало причин ненавидеть тебя? Ты сломал мне карьеру, Куинси. Лишил семьи, отравил мою жизнь. Что ж, посмотрим теперь, кто будет смеяться последним. Где твоя красавица дочь? Где мать твоих детей? Где твой старик, который без тебя и шагу ступить не может? И что бы ты там ни говорил, но когда из Филадельфии придет заключение, твоя долбаная карьера полетит ко всем чертям. Кто высоко взлетает, тому больно падать.
— Это не твоих рук дело.
— Черта с два не моих.
— У тебя мозгов маловато. Альберт покраснел.
— Думаешь, ты такой умный, Куинси. У меня было пятнадцать лет. Пятнадцать долгих лет я хотел только одного: отомстить. Я мог бы попытаться войти в одну с тобой группу и сделать так, чтобы ты провалил дело, но это было бы слишком рискованно. Мог бы дождаться удобного случая и пустить пулю тебе в спину, но это было бы неинтересно. И вот однажды меня осенило…
— Не тебя, а его.
— Меня. Зачем играть против тебя на твоем поле? Зачем ввязываться в игру, которую ты знаешь как свои пять пальцев? Да, ты хорош, Куинси. Но ты хорош не во всем. Из тебя не получился ни муж, ни отец, ни сын. Черт возьми, ты совсем не идеал. Я понял, что могу поиметь тебя.
— И ты познакомился с Мэнди на встоече у «Анонимных алкоголиков».
— Для начала я присмотрелся к твоему отцу, к твоей жене и твоим дочерям. Мне не потребовалось много времени, чтобы вычислить слабое звено. Им оказалась Мэнди. Черт возьми, Куинси, что же такое ты сделал со своим ребенком? Пьяница, неразборчива в связях. Полная неудачница, не способная позаботиться о себе. Для чего только ты изучал психологию?
Куинси стиснул зубы. Монтгомери улыбался, чувствуя, что берет верх. И, как любого победителя, его тянуло поговорить.
— Да, я познакомился с Мэнди, представившись сыном старого знакомого твоего отца, Бена Зикки. Я назвался Беном Зиккой-младшим. В чем прелесть этих собраний? В особой атмосфере товарищества, позволяющей завязывать отношения даже незнакомым людям. Мне хватило трех встреч.
— Ты познакомил ее с ним.
— Я сам ее поимел.
— Ты недотягивал до ее стандартов. Она не позволила бы тебе даже держать ее за руку.
Альберт нахмурился, явно задетый за живое, но тут же постарался вернуть утраченные позиции:
— Твоя дочь, Куинси, была очень общительной девочкой. Ленчи, обеды, завтраки. Вскоре я знал все, что мне нужно было знать о твоей семье. А сколько интересного я узнал о тебе, Пирс! О твоих привычках, о системе безопасности в твоем доме, о твоих письмах, этих трогательно-жалких попытках наладить отношения со старшей дочерью.
— Ты получил образцы моего почерка. Исходный материал для твоего хозяина, на основании которого он составил ту записку. И конечно, получил мою бумагу.
Монтгомери только улыбнулся и снова бросил взгляд на часы.
— Однажды вечером я был у Мэнди, когда ты позвонил, — сказал он. — Какой же неестественный у вас получился разговор! В самом деле, Куинси, ты никогда не понимал свою дочь. Стыдись.
— Он выжал из нее необходимую информацию, а потом убил.
— Это моя идея. Напоить и посадить ее за руль. Риск, конечно, был. Она могла не умереть сразу. Могла даже выздороветь совсем. К ней могло вернуться сознание. Ну и что? Она так напилась, что уже ничего толком и не помнила, а кроме того, мы всегда могли организовать небольшой инцидент в больнице.
— Мы?
— Я, — торопливо поправился Монтгомери. — Я мог устроить небольшой инцидент в больнице. Ее убийство было своего рода тестом. Заподозришь ли ты что-нибудь? Насколько хорош лучший из лучших? Но как и следовало ожидать, когда дело касается собственной семьи, твои инстинкты всегда молчат. Ты даже не остался у ее постели. Ограничился тем, что появился ненадолго и согласился отключить дочь от аппарата. Ты помог убить ее, Куинси. Нет, я, конечно, не имею ничего против, но неужели ты ничего не чувствуешь?
Пирс проигнорировал вопрос.
— Ты использовал ее, чтобы найти подходы к Бетти.
— Верно. Мэнди рассказала нам — мне! — все о своей мамочке. Любимые рестораны, любимая музыка, любимые блюда. Остальное — проще простого. К тому же, я знаю, как польстить женщине.
