Когда мы появились на крыльце, дождь закончился и тусклый день клонился к вечеру. Сотни людей собрались вокруг здания суда, желая поглазеть на полицейского, убившего девочку-подростка.
Микки и Юки отделились от нас, чтобы поговорить с прессой, и я понимала, что теперь мысли Шермана сосредоточатся на том, как защитить честь города Сан-Франциско и его полиции.
Мы с Джо вошли в сгрудившуюся вокруг толпу и двинулись в сторону переулка, где нас ждала машина. Я услышала громкие голоса, выкликавшие «Убийца детей, убийца детей!», и град вопросов, которые летели в меня, точно камни:
— О чем вы думали, лейтенант?
— Что вы чувствовали, когда стреляли в подростков?
Я узнала лица знакомых телерепортеров: Виктора Смита, Сандры Дюнн, Кит Морли, — все они брали у меня интервью, когда я выступала свидетельницей в громких судебных процессах. Теперь я старалась не замечать их и смотрела мимо наставленных на меня видеокамер и самодельных плакатов с надписью: «Полицейское насилие. Виновна!»
Я шла, высоко подняв голову и ни на шаг, не отставая от Джо, пока мы не добрались до черного седана.
Как только дверцы захлопнулись, водитель рванул с места и вырулил на Полк-стрит. Потом он резко развернул автомобиль и помчался в сторону Потреро-Хилл.
— Бройлз меня прикончил, — сказала я Джо.
— Судья тебя видела, она знает, с кем имеет дело. Жаль, что ей пришлось принять такое решение.
— На меня смотрели копы, Джо, — копы, которые со мной работают, для них я должна служить примером! На какое уважение я могу теперь рассчитывать?
— Линдси, все здравомыслящие люди в этом городе на твоей стороне. Что бы там ни говорили, ты отличный полицейский и прекрасный человек.
Пытаясь меня утешить, Джо добился того, чего не удалось Мейсону Бройлзу, — он заставил меня расплакаться. Я положила голову ему i ia плечо и залила слезами его синюю рубашку. Джо обнял меня и прижал к себе.
— Все в порядке, — пробормотала я. Джо протянул мне платок, и я вытерла глаза. — Это все чертова аллергия. Всегда плачу от тополиного пуха.
Молинари рассмеялся и крепче обнял меня за плечи. Мы пересекли Двадцатую улицу, впереди уже показались дома в викторианском стиле.
— Будь моя воля, прямо сейчас ушла бы с работы, — вздохнула я. — Но тогда все подумают, что я действительно виновата.
— Эти подростки были преступниками, Линдси. Никакой суд не решит дело в их пользу.
— Клянешься?
Джо промолчал. Я знала, что он полностью мне доверяет, однако не в его духе давать клятвы, которые он не мог выполнить.
— Тебе уже надо возвращаться? — спросила я, помолчав.
— Боюсь, что да. Как бы мне ни хотелось остаться. Работа в правительстве почти не оставляла Молинари времени на наши встречи.
— Когда-нибудь и у меня будет личная жизнь, — мягко добавил он.
— Да. И у меня тоже.
Что это было — обещание? Пустая надежда? Я снова положила голову на его плечо. Мы взялись за руки, наслаждаясь последними минутами вдвоем — быстрыми минутами перед долгими неделями разлуки, — и не говорили ни слова, пока не поцеловались на прощание возле моей двери.
Только вернувшись в свою тихую квартирку, я ощутила, до какой степени измотал меня сегодняшний день. Мышцы болели от постоянных усилий держать себя в руках, а впереди была полная неопределенность. Вместо того чтобы обелить меня в глазах общества и вернуть мне веру в себя, эти слушания оказались лишь репетицией перед новым разбирательством.
Я чувствовала себя как усталый пловец, который из последних сил дотянул до спасительного берега. Взяв Марту, я легла на большую мягкую кровать, натянула одеяло до подбородка и погрузилась в сон.
Первые лучи солнца уже пробивались сквозь облака, когда я затолкала в багажник последний чемодан и села за руль своего «иксплорера». Мне не терпелось выбраться из города, и Марта разделяла мои чувства — она с удовольствием высунула голову из окна автомобиля и размахивала хвостом.
В будний день утренние пробки на дорогах обычное дело, поэтому я сразу повернула на юг и по пути стала вспоминать свой последний разговор с шефом Траччио.
— На вашем месте я бы удрал отсюда куда-нибудь подальше, — заметил он. — Теперь ваши служебные обязанности под вопросом, так что считайте это внеочередным отпуском и отправляйтесь отдыхать.
Я поняла, что он хотел сказать. До тех пор пока мое дело не решено, начальство предпочитало сплавить меня с глаз долой.
Желаете, чтобы я убралась из города?
Конечно, сэр. Как прикажете, сэр.
В моей голове вихрем роились мысли по поводу недавних слушаний в суде — и страхи насчет будущих, еще предстоявших впереди. Потом я вспомнила про свою сестру Кэт и ее любезное приглашение, которое она бросила мне, словно спасительный круг. Господи, до чего же это кстати!
Минут двадцать я ехала по широкой и прямой дороге, проложенной среди гигантских валунов. Справа тянулся скалистый берег океана, а слева к небу вздымались зеленоватые горы.
— Эй, Бу! — Я назвала Марту ее уменьшительным прозвищем. — Мы едем на каникулы. Ты знаешь, что такое каникулы?
Марта повернула свою очаровательную мордочку и посмотрела на меня влюбленными глазами, затем опять высунула нос в окно и стала с любопытством обозревать окрестности. Она вырвалась из своей клетки — почему бы и мне не сделать то же?
Я взяла с собой кое-какие вещи — полдюжины книг, их мне давно хотелось прочитать, сборник видео с любимыми комедиями и старую акустическую гитару, на которой иногда бренчала последние двадцать лет.
Солнце все ярче заливало полотно дороги, и мое настроение немного поднялось. Погода стояла чудесная, весь день был впереди. Я включила радио и покрутила настройку, пока не нашла канал со старым рок-н-роллом.
Ведущий словно прочитал мои мысли и поставил хиты семидесятых и восьмидесятых — волшебное время моих школьных дней, когда мы с девчонками шатались по окрестным барам. Теперь опять было лето и долгие каникулы — которые, возможно, никогда не кончатся. Я прибавила громкость.
Музыка меня взбодрила, и я стала распевать старые шлягеры, подтягивая лос-анджелесскому року и мурлыча «Любовную игру» и «Отель "Калифорния"». Когда Спрингстин захрипел «Рожденный летать», я от восторга вцепилась в руль, ощущая, что душой и телом сливаюсь с песней. Даже моя Марта начала подвывать под «Пустые баки» Джексона Брауна.
Только тут до меня дошло.
Я тоже ехала с пустыми баками. Мигающий значок на приборной доске отчаянно сигналил о том, что у меня кончилось горючее.
Я остановилась у маленькой автозаправки почти на самой границе Халф-Мун-Бэй. Ее держал частный владелец, каким-то чудом ухитрившийся избежать поглощения крупной нефтяной компанией и сохранить это местечко — захолустное заведение с оцинкованным навесом над бензоколонками и написанной от руки вывеской: «Человек на Луне».
Пока я вытаскивала из машины свою раненую ногу, ко мне, вытирая руки ветошью, подошел молодой парень с рыжей шевелюрой. Поговорив с ним о бензине, я двинулась к стоявшему неподалеку автомату с прохладительными напитками. По дороге я оглядела захламленный двор, где вперемежку с зарослями сорняков громоздились стопки изношенных покрышек и всякая пляжная рухлядь.
Поднося к губам ледяную колу, я заметила стоявший в тени гаража автомобиль — и мое сердце пустилось вскачь.
Это был бронзовый «понтиак-бонневилл» восемьдесят первого года, как две капли воды похожий на машину, которую купил мой дядя Дуги, когда я училась в средней школе. Подойдя ближе, я заглянула в салон и подняла капот. Аккумулятор слегка заржавел, пару проводов перегрызли мыши, но в остальном все выглядело вполне прилично.
Мне в голову пришла новая идея.
Протянув пареньку кредитную карту, я ткнула большим пальцем за плечо и спросила:
— Эта старушка продается?
— Красивая машина, верно?
Автозаправщик усмехнулся из-под пыльной кепки. Сунув планшет под мышку, он провел по карте считывающим устройством и дал мне подписать квитанцию.
— Мой дядя купил такую же модель, когда ее только выпустили.
— Правда? Сейчас это уже классика.
— Она на ходу?
— Почти. Я над ней работаю. С трансформатором все в порядке, надо лишь поменять стартер, генератор и еще кое-какие мелочи.
— Я сама не прочь повозиться с двигателем. Может, договоримся?
Паренек опять усмехнулся — похоже, ему понравилась эта мысль. Он спросил, сколько я заплачу, и я показала четыре пальца.
— Да ладно вам, — сказал он. — Эта малышка стоит тысячу, а то и больше.
Я растопырила пятерню.
— Пять сотен баксов за кота в мешке.
Заправщик надолго задумался, будто прикидывая, насколько сильно я желаю заполучить автомобиль. Я уже собиралась поднять цену, когда он ответил:
