«Тереза, Бастер, Дэзире. Любящие и любимые. Доброта, улыбки и… смерть. Как же найти к Саре подход? Как отвратить ее от пропасти, в которой она вот-вот окажется?» И понимание наконец снизошло на меня — неторопливо, легко и бесшумно, как поцелуй призрака. Я наклонилась к Саре и зашептала ей на ухо. В шепот я вложила всю свою силу, всю боль, которую мне довелось пережить. Мы с Сарой — бескрылые ангелы с израненными душами и кровоточащими, неизлечимыми ранами. И выбираем мы не между злом и добром, счастьем и печалью, надеждой и отчаянием. Нет, наш выбор прост: между жизнью и смертью. Рискни продолжить свою жизнь — и страдания утихнут и нечто лучшее обязательно придет. В свой шепот я вложила любовь к Мэту и Алексе — я надеялась, она поможет донести мои слова до сердца Сары.
— Твоя мамочка наблюдает за тобой с облаков, милая. Наблюдает всегда, и она не хочет, чтобы это произошло. Она живет лишь в твоей душе, Сара. Лишь в твоей душе осталась частичка твоей мамы. Если ты убьешь этого человека, твоя мама исчезнет навсегда. Выбор за тобой, малышка.
Хуан прищурился. А затем, улыбаясь, как змея, налакавшаяся сладкого молока, впился глазами в Сару.
— Ты уже сделала выбор, моя Малютка Боль? Может, тебе помочь? Может, напомнить кое-какие подробности, разжечь тлеющее пламя, чтобы ты выполнила его волю? — Он облизнул губы. — Твоя мама? Я дотрагивался до нее, после смерти. Трогал ее везде. Я ее поимел.
Сара остолбенела. Я тоже замерла и ждала ее выстрела.
Темная, порочная часть меня, то место, где я прячу в себе убийцу, забыла о моих намерениях. Она желала одного: чтобы Сара выстрелила в Хуана. Но Сару вдруг затрясло. Сначала дрожь была легкая, подобная колебаниям земли, которые предшествуют землетрясению. От рук и плеч дрожь пробежала по груди, по ногам, неумолимо нарастая. Казалось, Сару сейчас разорвет на куски… потом все стихло. Сара запрокинула голову и завыла. Завыла дико, страшно — так воет мать, убившая ребенка. Вой Сары пронзил мне сердце.
Сара выла, а я наблюдала за Хуаном, вознесшимся в своих мечтах. Я видела, как он дрожал, как дергалось его тело; услышала его стон. Долгий, завывающий стон, мерзкий и зловонный, словно предвещающий смерть. Он вторил голосу Сары, однако несовместимость их голосов создавала поистине дьявольский диссонанс.
Падение Хуана завершилось. Теперь он не лучше тех, кто уготовил ему этот путь.
Сара рухнула на пол и сжалась в комок, но продолжала выть.
— Не двигаться, — приказала я Хуану.
Он пропустил мои слова мимо ушей. Он не мог оторвать глаз от мучений Сары. И когда он вдруг заговорил, его голос дрожал от изумления:
— Я еще жив.
Эпилог
Долгожданное счастье
— Ты уверена, котенок?
В ответ Бонни улыбнулась безмятежной улыбкой.
Мы собирались войти в комнату для допросов. Хуан был уже там. По неведомым мне причинам Бонни хотела на него посмотреть. Я сначала отказалась и даже рассердилась на Бонни, впервые в жизни рассердилась. Но Бонни настаивала.
— Зачем? — спрашивала я. — Можешь ты объяснить — зачем?
Бонни сделала жест, который я расшифровала как «Возьми».
— Ты хочешь что-то отдать? У тебя есть подарок?
Она кивнула. Помедлив в нерешительности, она указала на имя в документах.
— У тебя есть подарок для нас с Хуаном?
Бонни вновь безмятежно улыбнулась и кивнула.
Я поняла: Бонни не отступится — и сдалась. Я надеялась, что Хуан избавит меня от этого испытания — откажется встретиться с Бонни. К моему удивлению, он согласился. Вот мы и пришли.
Бонни держала под мышкой блокнот, а в руке — толстый фломастер. Ей не позволили взять ручку — дескать, слишком опасно. Да и фломастер разрешили не сразу.
Мы вошли в комнату для допросов. Хуан сидел на стуле. Запястья и лодыжки ему сковывали наручники, для верности еще и цепь присутствовала. Он улыбнулся нам широкой, ленивой улыбкой пса, разомлевшего на солнце. Теперь уже грешник, а не святой. Мне говорили, Хуан все никак не определится, какую же ипостась выбрать. Недавно он целый день простоял на коленях в тюремной церкви. Но в ту же ночь изнасиловал сокамерника и хихикал над его криками. Теперь он молится в одиночной камере.
— Агент Барретт! Малютка Бонни! Как поживаете?
— Лучше всех, спасибо, — ответила я, стараясь сохранять спокойствие.
Хуан во всем сознался. Конечно, он гордился своими «успехами». Он свершил правосудие и теперь обрел слушателей, которым мог читать проповеди.
Выяснить, кто из членов оперативной группы выдал его преступникам, удалось не сразу.
Многие годы Хуан отслеживал и собирал документы, подтверждавшие перевод денег со счетов. Десять лет назад ему удалось доказать виновность Тобиаса Уолкера. В ФБР было трудно получить информацию. Джекоб Стерн оказался очень проницательным. Хуан выяснил, что Стерн пришел в ФБР из полиции Лос-Анджелеса и одно время работал в том же округе, что и Уолкер. И Хуан заподозрил неладное. Благодаря своей настойчивости и беспощадности он в конце концов получил нужную информацию. Уолкер был напрямую связан с преступным миром, с настоящими иудами. Впоследствии ему потребовалась помощь Стерна, чтобы скрыть источники полученных денег, и он ввел агента в курс дела. Хуан получил доказательства соучастия Стерна и грехов самого Уолкера и зашифровал их в компьютере Майкла Кингсли.
— Я собирался сообщить вам пароль и дать возможность потребовать выдачи Стерна. И как только он оказался бы здесь, — Хуан улыбнулся во все тридцать два зуба, — я бы ему отомстил. Конечно, я бы обставил все как несчастный случай, ведь я должен был «умереть», на самом деле оставшись в живых. Но самое важное — весь мир узнал бы, весь мир понял бы, что символы ничего не значат, главное — душа.
«И в этом, — подумала я, — он преуспел. Стерна вот-вот выдадут властям Соединенных Штатов. Надеюсь, он подохнет ужасной смертью в тюрьме». Именно Стерн и Уолкер ответственны за случившееся. Они создали чудовище; если бы Хуан разделался только с ними, я посчитала бы, что правосудие свершилось. Но Хуан долгие годы бесчинствовал и погубил невинных людей. Этого я не могла ему простить.
Мы спросили Хуана о Джонсе. Здесь он проявил удивительную практичность.
— Слишком рискованно убивать заместителя директора ФБР. Я был вынужден отложить его убийство на более поздний срок.
Вот чем объясняется решение Хуана действовать открыто — удачным стечением обстоятельств. Хуан вздумал вывести нас на Кабреру и разоблачить Стерна. «И как только он оказался бы здесь…»
Меня бросило в дрожь при мысли, насколько близок Хуан был к успеху. Всех членов опергруппы он обвинял в том, что они не разглядели подлинных лиц Уолкера и Стерна. По разумению Хуана, оперативники должны были его защитить. Но они обманули его ожидания и заслужили смерть. Он более мягко обращался с женщинами из-за их непричастности к самому предательству.
— Но все они были шлюхи, в упор не замечали отсутствия души у своих мужей, — заявил Хуан. — Вот и заслужили смерть.
«Здесь речь идет об обманутых ожиданиях и о несостоятельности, — подумала я. — Возможно, Хуана обманывали с самого рождения. Повзрослев, он стал немилосердно карать за ложь».
Когда Хуан рассказывал об Уолкере, лицо его оставалось спокойным, хотя глаза сверкали такой лютой ненавистью, какую я даже представить себе не могла.
— Сам Уолкер спасся от моего возмездия, но ни дети его не спаслись, ни внуки, — злорадствовал Хуан. — Я уничтожил Лэнгстромов! Видели бы вы их горе! О, это было изумительно! Их смерть стала моим возмездием. Знаете почему? Потому что я позаботился о том, чтобы они попали в ад! — Зрачки его расширились. — Вы понимаете? Они совершили самоубийство. Не важно, что случится со мной — они будут вечно гореть в аду!
И он захохотал как сумасшедший.
Я задумалась об изменениях в почерке его преступлений. Он застрелил Халибартона после того, как заставил его написать стихотворение, однако пытал и кастрировал Гонсалеса.
— Это не имеет отношения к ритуалу, — объяснил Хуан. — Тут речь о страданиях. Я хотел, чтобы перед смертью они пережили страшные мучения. Физическая боль важна, не спорю, но их душевная боль для меня важнее всего. Аминь.
Безусловно, Сара была воплощением Хуана, но только в его глазах. Он разрушал ее жизнь, порождал предательства, заставлял существовать в постоянном ощущении кошмара, через который прошел он сам. Хуан не сомневался, Сара станет такой же, как он. Ни секунды не сомневался.
Впрочем, я-то знаю: Хуан ошибся. Хотя Сара нездорова, ее душевный недуг совсем иного свойства. Хуан — воплощение зла, Сара — нет. Я редко задумываюсь о черном и белом — специфика работы не позволяет, — а в данном случае готова поручиться. Душа Сары изранена, но жива.
