— Ты наверняка уже такое делал, — продолжал он, протягивая мне телефон трясущейся рукой. — Покажи мне как.
Кнопка камеры была обозначена так, что ни с чем не спутаешь, и я показал, как это делается. Он трясущейся рукой сфотографировал свои губы. Я показал, как отправить фотографию, и вернулся к работе.
Мысль о том, что я, возможно, психопат, не была для меня новой — я давно знал, что не умею общаться с другими людьми. Я не понимал их — они не понимали меня, а язык эмоций, на котором они говорили, был для меня китайской грамотой. Диагноз «диссоциальное расстройство личности» можно поставить лишь после восемнадцати лет, а до этого можно говорить лишь о «кондуктивном расстройстве». Но будем честными: диагностировать кондуктивное расстройство — это завуалированно сообщить родителям, что у их чада диссоциальное расстройство личности. Я не видел причин скрывать от себя правду. Я был самым настоящим социопатом, и обманывать себя не имело смысла.
Я сгреб листья в большой костер рядом с домом. Кроули готовили в этом месте хот-доги и приглашали всех соседей. Я не пропускал ни одного приглашения, но гостей не видел — занимался костром. Если огонь — наркотик, то мистер Кроули исполнял роль моего лучшего поставщика.
— Джонни, — крикнул с крыльца мистер Кроули, — она ответила мне поцелуем! Посмотри!
Я улыбнулся ему, желая продемонстрировать отсутствующую эмоциональную связь. Я хотел быть как все.
Отсутствие эмоциональной связи с другими людьми оказывает на человека странное воздействие: ты чувствуешь себя чужим и одиноким, словно наблюдаешь со стороны за родом человеческим, равнодушный и незваный. Это чувство было мне давно знакомо — задолго до встречи с доктором Неблином, задолго до того, как мистер Кроули начал отправлять любовные послания с сотового. Люди суетятся, ходят на никчемную работу, растят своих чад и оглашают мир бессмысленными эмоциями, а ты, недоумевая, смотришь на все это со стороны. Это дает некоторым социопатам ощущение превосходства, им кажется, будто все человечество состоит из животных, которых нужно преследовать и убивать. Другие испытывают невыносимую завистливую ярость, им отчаянно хочется получить то, чего у них нет. Я же просто испытываю чувство одиночества — словно осенний лист, унесенный ветром на много миль из гигантской кучи.
Я аккуратно подсунул растопку под груду листьев, чиркнул спичкой. Вспыхнуло пламя, стало расти, засасывая воздух, и несколько мгновений спустя вся копна уже ревела жаром, а над ней озорно отплясывало яркое пламя.
Когда костер догорит, что останется?
Тем вечером убийца нанес новый удар.
Я узнал об этом за завтраком — передали по телевизору. Первая смерть привлекла некоторое внимание публики за пределами города исключительно в силу жестокости этого убийства, но вторая — не менее жестокая, чем первая, и гораздо более публичная — заинтересовала одного городского репортера и его съемочную группу. Они заявились на место убийства, к ужасу шерифа округа Клейтон, и передавали на весь штат размытые, снятые издалека изображения расчлененного тела. Вероятно, кому-то удалось снять труп до того, как полицейские укрыли его и оттеснили зевак подальше.
Теперь уже сомнения остались позади. Это был серийный убийца. Мама вышла из соседней комнаты, даже не успев до конца накраситься. Я посмотрел на нее, она — на меня. Никто из нас не произнес ни слова.
«С вами в прямом эфире Тед Раск из Клейтона. Этот обычно тихий городок сегодня стал местом воистину жестокого убийства — второго убийства такого рода за последний месяц. Вы смотрите эксклюзивный репортаж „Файв лайв ньюс“. Со мной здесь шериф Мейер. Скажите, шериф, что известно о жертве?»
Седоусый шериф Мейер нахмурился и раздраженно посмотрел на репортера, направлявшегося в его сторону. Раск был известен своей склонностью к мелодраме, и по гримасе шерифа даже я видел, что тот недоволен присутствием телевизионщиков.
— В настоящий момент мы не хотим причинять ненужное беспокойство семье жертвы, — сказал шериф, — как и вводить в необоснованный страх обитателей нашего округа. Мы высоко ценим сотрудничество в поддержании спокойствия и нераспространении слухов или дезинформации об этом происшествии.
Он ушел от вопроса. Но хотя бы не сдался Раску без боя.
— Вам уже известно, кто жертва?
— При нем были документы, но мы пока — до оповещения семьи — не хотим разглашать эту информацию.
— А убийца? — не унимался репортер. — У вас есть какие-либо предположения о его личности?
— В данный момент без комментариев.
— Поскольку это убийство произошло вскоре после предыдущего и очень похоже на него по почерку, как вы считаете, они могут быть связаны?
Шериф на мгновение закрыл глаза. По телевизору было видно, как он тяжело вздохнул. Прежде чем начать говорить, Мейер помолчал.
— В настоящее время мы не хотим обсуждать почерк преступника, чтобы сохранить тайну следствия. Как я уже сказал, мы высоко ценим сотрудничество и спокойствие всех, кто не желает распространять слухи об этом происшествии.
— Спасибо, шериф, — сказал репортер, и на экране снова появилось его лицо. — Повторю еще раз, если вы только что включили телевизор: мы находимся в округе Клейтон, где убийца нанес удар. Возможно, он сделал это уже во второй раз, оставив после себя мертвое тело и охваченный ужасом город.
— Глупый Тед Раск, — заметила мама, направляясь к холодильнику. — Меньше всего городу сейчас нужна паника в связи с появлением массового убийцы.
Массовое и серийное убийства — вещи абсолютно разные, но мне в тот момент не хотелось устраивать дискуссию.
— Думаю, нам здесь меньше всего нужны убийства, — осторожно произнес я. — А паника была бы не многим лучше самих убийств.
— В таком маленьком городе паника может быть ничуть не лучше убийств. А то и хуже, — сказала мама, наливая молоко в стакан. — Людей охватывает страх, они начинают уезжать. Или запираются по вечерам в своих домах. Бизнес вести все труднее, а напряжение растет. — Она отпила молока. — И тут появляется какой-нибудь идиот, который принимается искать козла отпущения, и тогда паника очень быстро превращается в хаос.
«Мы не можем показать вам тело крупным планом, — сказал с экрана Раск, — потому что оно искалечено, вид совершенно жуткий, к тому же полиция нас туда и близко не подпускает. Но кое-какие подробности у нас есть. Никто, похоже, не видел убийцу, но те, кто видел тело вблизи, сообщают, что крови на месте преступления гораздо больше, чем в прошлый раз. Если это тот же убийца, то он стал еще свирепее, что может быть плохим предзнаменованием».
— Не верю своим ушам — неужели он это говорит? — воскликнула мама, складывая руки на груди. — Сегодня же напишу им письмо.
«На земле, рядом с телом, есть масляное пятно или что-то в этом роде, — продолжал Раск. — Возможно, натекло из двигателя автомобиля, на котором скрылся убийца. По мере поступления новых сведений мы будем сообщать их вам. С вами Тед Раск на телеканале „Файв лайв ньюс“, мы ведем эксклюзивный репортаж под названием „Смерть разгуливает в самом сердце Америки“».
Я вспомнил пятно, которое видел за прачечной, — черное и маслянистое, как подгоревшая грязь. Было ли нынешнее масляное пятно рядом с телом жертвы той же природы? В этой истории имелись какие-то подводные камни, и я был исполнен решимости их выявить.
— Главный вопрос при составлении психологического портрета, — начал я, пристально глядя на Макса, который был занят обедом, — это не «что делает убийца», а «что делает убийца такого, чего он не должен делать».
— А я, парень, думаю, что это оборотень, — сказал Макс.
— Никакой не оборотень.
— Ты смотрел сегодня новости? «У убийцы разум человека и свирепость зверя». Что еще это может быть?
— Оборотней не существует.
— Скажи это Джебу Джолли и тому, которого убили на двенадцатом шоссе, — сказал Макс с набитым ртом. — Что-то разорвало их на части, и сделал это не какой-то там серийный убийца.
— Легенды об оборотнях, скорее всего, и появились из-за серийных убийц, — возразил я. — И о вампирах тоже. Люди, которые преследуют и убивают других людей, и есть серийные убийцы. Тогда еще не было психологии, вот и пришлось придумать безумных монстров, чтобы все объяснить.
— Откуда ты это взял?
— Сходи на сайт crimelibrary.com,[10] — сказал я. — Я тебе о чем говорю — если хочешь понять серийного убийцу, нужно задать вопрос: что делает убийца такого, чего он не должен делать?
— Зачем тебе понимать серийного убийцу?
— Что? — не понял я. — А почему бы тебе… ну хорошо, слушай: мы должны понять, почему он делает то, что делает.
— Ничего мы не должны, — сказал Макс. — Для этого существует полиция. Мы учимся в школе и должны понять, какого цвета бюстгальтер у Марси.
