Фридрих Незнанский - Операция «Фауст»

— То, что нам предстоит увидеть, может вызвать у некоторых нервное потрясение. Поэтому каждый сразу займется своей работой: Турецкий — допросом очевидцев, я с капитаном Грязновым — осмотром места происшествия… — Меркулов остановился на мгновение и вдруг начал говорить с жаром, обращаясь непосредственно ко мне, хотя я с ним и не спорил. — Саша, поверь мне, я знаю, что говорю. У меня лет двадцать тому назад, когда я был следователем на Кубани, колхозные сепаратисты такой фейерверк устроили в день выборов в Верховный Совет. Мы потом руки-ноги и… головы находили в сугробах. В ту ночь, это было в феврале, первый снег в Краснодарском крае выпал, да сразу в метр толщиной. Меня потом судмедэксперты чистым спиртом приводили в чувство. А когда в Тушине взорвался самолет во время парада…

Наш шофер почти въехал в двери станции метро и резко затормозил. Следственно-оперативная группа, прорвавшись сквозь кордон милиции, по застывшему эскалатору спустилась на платформу. В нос ударил удушливый запах гари и еще какой-то незнакомый — едкий и кислый.

— Динамит, — сказал Меркулов, заметив, как я потянул носом.

И тут же стал орать на пожарников, заливавших из брандспойтов языки гаснущего пожара. Но было поздно: вода сантиметров на двадцать покрыла предполагаемые вещественные доказательства.

Вячеслав Грязнов уже присоединился к оперативникам из спецмилиции, обслуживающей московское метро, и вместе с ними осматривал то, что осталось от вагона, — черную коросту некогда голубой обшивки, тлеющие сиденья, развороченные и вывернутые с корнем двери. Я огляделся: увиденное не вязалось с представлением о жизни на земле — настолько было ужасно. И когда я увидел, как какая-то женщина обнимает то, что было еще полчаса назад ее маленьким сынишкой, я подошел к мраморной колонне, прижался щекой к ее прохладной поверхности. Санитары вокруг меня складывали на носилки трупы или, вернее, куски трупов. Подошел Грязнов, держа в руках какую-то штуку. Он был такой бледный, почти белый, как напудренный густо клоун, и рыжие веснушки отчетливо проступили на белизне лица.

— Вот, — прохрипел он, откашлялся и продолжил: — Самодельная.

Я видел, что он старается не смотреть вокруг себя. Меркулов же, стоя по щиколотку в воде на рельсах, крикнул:

— Почему Турецкий здесь? Немедленно идти наверх в комнату милиции и допросить всех, кто там есть.

Потом он увидел Славину находку и неуклюже вскарабкался на платформу. Я все еще стоял у колонны и бессмысленно наблюдал, как мои товарищи осторожно вертят в руках части будильника, к циферблату которого была припаяна металлическая проволока…

— …Да, меня как бригадира краснознаменной бригады проходчиков пригласили на открытие новой линии метро. Тем более, сказали — новый генсек приедет. Нам велели быть в шахтерских касках, мол, надо выглядеть, как будто мы только что из шахты… Добрый человек посоветовал, а то что от моей головы осталось бы? (Показывает покореженную оранжевую каску).

— …Ка-ак оркестр фуякнул, поезд из туннеля — вжик, и вдруг… твою мать! Все стекла из вагона к едрене фене повылетали! А у районных активисток взрывной волной все их «раисы» на хрен поразметало! Какие «раисы», говорите? Да прически ихние под жену нового генсека, Раису — не знаю, простате, как ее отчество…

— Все очень странно, уважаемые, я не помню звука взрыва, а ведь говорят — бомба? Дожили… То есть я имею в виду влияние Запада, знаете, всякие там «зеленые»… То есть я имею в виду разного толка террористы… Ах, да-да, про обстановку на перроне… Народу уйма, милиции полно, все смотрели на эскалатор — товарища генерального секретаря ждали»» Мне-то это было все равно, то есть я имею в виду…

— …Нет, не помню взрыва. Видеть видел, но не слышал. Ну и что, что я капитан госбезопасности? Что мы, не люди? (Чуть не плачет). У нас тоже может быть шок будь здоров…

— …Не найдете гадов — сам найду и задушу на месте! Я вам сынишку ни за что не прощу: я своего пацанчика на экзамен в музыкальную школу… а тут… сволочи вы все… довели страну… а ты меня не дергай — мне без моего пацанчика что в тюрьму, что в могилу…

Я записываю показания нескольких десятков людей, руки у меня дрожат, в горле перекатывается ком, глаза застилает влагой. И мне хочется материться и рыдать вместе с ними, и мне предстоит еще многое с ними пережить, поскольку я буду расследовать это страшное преступление.

Меркулов сидел не в привычном кресле, а неудобно, как-то боком примостившись на стуле с обратной стороны своего стола, уткнувшись острыми коленями в полированное дерево, и беспрестанно крутил телефонный диск. Я размахивал руками у него за спиной и возмущался: расследование взрыва в метро было поручено следователю вашей городской прокуратуры Жозефу Гречаннику. Я столько пережил за эти сутки, допросил около тридцати свидетелей и потерпевших, разработал версии и наметил схематический план расследования. А теперь все это к чертовой матери отдали Гречаннику. Меркулов, казалось, не обращал никакого внимания на мое фырканье. Я же пытался рассмотреть выражение лица начальника следственной части, а он все крутил телефонный диск, стараясь дозвониться до химчистки, где еще прошлой зимой пропала его дубленка. Наконец он обернулся и даже как-то весело сказал:

— Не ревнуй, Саша, это не самое лучшее дело в нашей практике.

Я возмутился:

— Кто ревнует?! Просто обидно, Костя (один на одни я называл своего начальника по имени).

— Ну, прости, мне так показалось.

Правильно ему показалось. Мы с Гречанником невзлюбили друг друга еще в университете без особых к тому внешних причин. После окончания он какое-то время работал в ОБХСС. То ли милицейская служба показалась ему неинтеллигентной, то ли еще что, но недавно назначенный заместитель прокурора Москвы Пархоменко перетащил его к нам в Московскую прокуратуру.

— А может быть, ты со мной поделишься своими версиями? — неуверенно попросил Меркулов.

На меня нашло упрямство, которое следовало преодолеть. Закурил и начал ходить за спиной Меркулова. Я видел по незначительным поворотам его головы, что он за мной наблюдает.

— Ну… значит… теоретическая выкладка… ну… следственная посылка, что ли… — выдавил я из себя, — прежде чем искать преступников, надо определить объект преступления. Если начать с субъекта — ничего не выйдет. Я глубоко уверен, что женщины и дети, убитые в вагоне, не были прямой целью террористов. Было убито несколько человек на платформе. Ждали генсека. Все об этом знали. О том, что он приедет, то есть. Может быть, я ошибаюсь, но все это выглядит как покушение.

Я надеялся, что моя речь звучала увереннее, чем мне вдруг показалось.

— Да, Саша, ты знаешь, есть такое замечание, чье — не знаю, не помню, что бомбы в основном убивают шоферов во время покушений на начальников… Что еще?

Еще? Вместе с обидой испарялся запал следственного энтузиазма. Неуверенность в собственных словах грозила перерасти в беспомощность. И даже Гречанник вдруг начал казаться мне умнее и симпатичнее, и я готов был отдать ему еще пару моих дел, только бы не слышать спокойного, почти монотонного голоса Меркулова, и не ходить у него за спиной, и не видеть, как его уши, словно локаторы, следуют за моими движениями.

— Видишь ли, Саша, — начал Меркулов и вдруг заорал: — Я не могу разговаривать, когда ты ходишь у меня за спиной!

Я послушно сел, теперь уже напротив, в удобное кресло начальника следственной части.

— Дело в том, Саша, что «взрыв» передали Гречаннику по моей просьбе. В верхах, как мне стало известно, был большой спор, кому вести дело — КГБ или прокуратуре. Решили вести вместе: они — оперативную работу, мы — следствие.

Меркулов вытащил сигарету, разломил ее пополам и вставил одну половинку в мундштук. Таким образом он борется с курением. По моим подсчетам, он теперь курит ровно в четыре раза больше, чем раньше.

И он снова начал досаждать химчистке своей дубленкой.

— Слушай, Костя, завтра я отыщу твою дубленку или вытяну из них деньги. Не угнетай их больше своей вежливостью. Наша сфера обслуживания если и делает что-то хорошее, то только потому, что боится трепки.

— Да, я вижу, товарищ Турецкий, вы с меня не слезете, пока я вам не дам полный отчет о заседании Политбюро.

Он вытащил окурок из мундштука и тут же вставил в него другую половинку сигареты.