Ольга Лаврова - Мафия

Мчится по осенним просторам поезд Хабаровск — Москва. Вдоль состава из вагона в вагон идет Коваль. Плацкартную тесноту минует с полным безразличием, в купейных вагонах время от времени приостанавливается, скашивает глаза на открытые почти повсеместно двери. Ему интересно, как ведут себя пассажиры в разных вагонах.

Шага на три впереди Коваля движется дюжий парень, когда надо, расчищая дорогу. Позади, соблюдая ту же дистанцию — второй. Парней отличает решительная и вместе с тем настороженная повадка. Между собой эти трое не обмениваются ни словом, но чувствуется, что они составляют некоторую общность, центр которой — Коваль.

Вернувшись в свой вагон, они проходят мимо Ардабьева, который прилип к окну. Передний парень мускулистой рукой отжимает его, буркнув:

— Извиняюсь.

— Пожалуйста, пожалуйста, — сторонится тот с доброжелательной улыбкой; причина ее, конечно, в собственном настроении, а не в симпатии, которую парень не способен внушить.

Коваль со спутниками сворачивает в ближайшее купе, ложится на нижнюю полку.

Между тем поезд начинает тормозить и останавливается на какой-то промежуточной станции.

Первым на перрон соскакивает Ардабьев, бежит к киоску «Союзпечать», покупает все подряд журналы и газеты. Потом спешит к бабам, торгующим яблоками и зеленью. Здесь тоже набирает всего жадно, неумеренно, едва удерживая в руках. Он полон нетерпеливой, взвинченной радостью свободы.

Выходит размяться и Коваль с сопровождением. Скучающе изучает ассортимент привокзального базарчика. Суета Ардабьева вызывает у него иронически-сочувственное внимание.

«С первого пути отправляется поезд Хабаровск — Москва. Повторяю — с первого пути…» — хрипит репродуктор.

Ардабьев подбегает к поезду, когда тот уже трогается. Со своей ношей ему трудно взобраться на ступеньки. Хоть покупки бросай, а бросить жалко.

Коваль с парнями на площадке. Парни, посмеиваясь, наблюдают за Ардабьевым, но Коваль делает знак, они моментально спрыгивают и враз, как перышко, подсаживают Ардабьева в вагон.

— Спасибо, ребята, спасибо! — сияя, благодарит тот.

В купе он сваливает покупки на койку, на столик.

— Ешьте, пожалуйста… угощайтесь… и вы тоже… попробуйте, — одаривает он попутчиков.

— Почем брали? — надкусывает яблоко мужичок провинциального обличья.

— Не знаю, — смеется Ардабьев — и снова в коридор, к окну: проводить уплывающий назад перрон с киосками и торгующими бабами.

Коваль становится рядом. По обе стороны занимают позицию сопровождающие. Коваль взглядом отодвигает ближайшего, спрашивает:

— От хозяина?

Ардабьев теряется, не сразу кивает.

— Где отбывали?

Ардабьев рад бы не касаться этой темы, но в собеседнике есть мягкая властность, заставляющая подчиняться.

— Есть такие две реки: Верхняя Тунгузка, Нижняя Тунгузка.

— Случалось по служебным делам… Дома ждут?

— Жена, — и тут неудержимая счастливая улыбка заливает лицо Ардабьева, просветляет глаза. — Жена… — повторяет он, растроганный чуть не до слез, и, стесняясь волнения, отворачивается.

…И вот он уже сидит в купе Коваля и рассказывает:

— Прибыл я в лагерь хилый, назначили библиотекарем. Ох и били меня! «Давай детектив!» А я им какую-нибудь «Белую березу» или «Мать». Ну и… Потом работал со всеми, все-таки лучше. Четыре года трубил…

— По какой статье?

— Об этом не хочу, — уклоняется Ардабьев. Взгляд его и здесь все тянется к окну, на волю, и сами собой выговариваются стихотворные строки:

Ардабьев спотыкается — забыл. Коваль без запинки подхватывает:

И добавляет:

— Есенин.

Двое возбужденных парней — высокий и коротышка — наблюдают сквозь стеклянную стенку почты, как люди получают пенсию.

Первым в этой небольшой очереди стоит мужчина весьма преклонных лет. Он кладет деньги в кошелек, кошелек в карман и потихоньку выходит на улицу.

Парни дают ему немного отдалиться, нагоняют и заступают дорогу.

— Деньги! — остервенело требует высокий и показывает лезвие ножа.

Улица не оживленная, но и не пустынная, и старик, пожалуй, не столько испуган, сколько поражен наглостью парней. Они действуют напропалую, не заботясь даже о собственной безопасности, и готовы, кажется, на все.

Пенсионер какие-то секунды мешкает исполнить требование, оглядывается в надежде на помощь. Коротышка с собачьим рыком стискивает его руку, охранительно прикрывавшую карман, выхватывает кошелек, и грабители быстро отходят, скрываются за углом.

Они входят в дискотеку и топают прямиком в туалет.

Здесь в одной из кабинок торгует розничный продавец наркотиков.

Грабители расталкивают небольшую, выстроившуюся к нему очередь.

— Боря! — Высокий протягивает кошелек пенсионера торговцу.

Тот, вынимая содержимое, констатирует:

— Две дозы, — он возвращает пустой кошелек и присоединяет к нему шприцы разового пользования.

У Бори есть и уколоться, и покурить. Курят в открытую, со шприцами скрываются в кабинах.

Двое подростков выбираются из разгоряченной толпы танцующих и тоже направляются в уборную.

Один из них, видно бывалый, отсчитывает торговцу нужную сумму. Его спутник со жгучим любопытством и опаской следит за происходящим и, когда приятель, засучивая рукав, ныряет в кабину, застревает возле Бори.

— Будешь? — спрашивает тот.

Подросток отрицательно трясет головой.

— Это лучше, чем с девочкой.

— Я вообще уколов боюсь, — смущается подросток.

Торговец покатывается со смеху.

— Тогда покури травку, — подает сигарету.

— Бабок нет.

— Для почину — бесплатно, — и соблазнитель щелкает зажигалкой.

Подросток нерешительно затягивается.

Трое молодчиков постарше сушат в стороне руки. Руки крепкие, лица непроницаемые. Чем-то неуловимым напоминают сопровождающих Коваля.

Спокойно надевают повязки дружинников, объявляют громко:

— Милиция!

Помещение сразу пустеет.

Торговец лихорадочно спускает что-то в унитаз. Один из молодчиков подпирает плечом дверь, чтобы не помешали, другой сорвав задвижку, открывает кабинку с уколовшимся, но видит, что на него можно не обращать внимания.

Принимаются за Борю.

— На кого работаешь?

Боря молчит.

— Он опасается, думает, из милиции.

— Объясни, что мы хорошие люди.

Боря — тощий и расслабленный, потому что сам сидит на игле, — не сопротивляется, только заслоняет лицо. Его бьют под ребра так, что он переламывается и валится на пол. Поднимают.

— Ну?

Продолжает молчать.

— Не верит, — флегматично замечает молодчик у двери.

Боре добавляют.

— Теперь веришь?

— Не бейте… я даже фамилию не знаю, — задыхаясь, выговаривает он.

— Где товар получаешь?

— На Котельнической… рыбу ловит… зовут дядя Миша, — капитулирует Боря.

— Завтра в восемь подойдешь на то же место с этой сумкой. Будет новый дядя, понял? — Молодчики вручают Боре сумку с распространенной эмблемой авиакомпании и, сдернув красные повязки, исчезают.

Подросток в кабинке обнимает и гладит унитаз, говорит ему нежно: «Люся»…»

Стол Знаменского завален папками, он что-то пишет.

— Здравствуйте, товарищ полковник. Старший лейтенант Курков, — представляется вошедший молодой человек. — Направлен к вам.

— А-а, прошу, — указывает Пал Палыч на стул.

Курков садится, снимает фуражку.

— Чему намерены у меня учиться?

— До Академии МВД три года был следователем в области.

— В смысле сами с усами, — хмыкает Пал Палыч. — И как вам меня охарактеризовали?

— Направили. Говорят, вы умеете располагать к себе людей. Говорят, владеете тактикой допроса. И вообще.

— Мало ли что говорят. Старший лейтенант, не принимайте на веру чужих высказываний, — Пал Палычу смешна его ершистая поза.

— А вас я сумею расположить?

— Целиком зависит от мастерства.

Не чувствует Курков пиетета к старым кадрам и скрывает иронию лишь в пределах вежливости.

— Гриша, — говорит Знаменский в переговорное устройство, — кто там у тебя на очереди? — Некоторое время слушает. — А поинтересней нет? Мне надо показательный допрос провести, — он косится на лейтенанта. — Ну, давай Ивакина.

Кладет трубку и поясняет Куркову:

— Следственно-оперативная группа, которую мне поручено возглавлять, собрала разные дела по наркотикам. Сталкивались с наркоманами?

— Лично — нет.

— Схема такая: покупатели, розничные торговцы, оптовики, — Пал Палыч отмеряет в воздухе ладонью как бы ступеньки, — а те получают товар по своим каналам. Ивакин — рядовой потребитель. Полмесяца назад мы арестовали его «кормильца» — человека, который снабжал. Надо выяснить, от кого он получает зелье теперь. Тактика допроса будет такая: ни о чем не спрашивать.