Ознакомительная версия.
Между прочим, во время утренней информации генеральному прокурору Турецкий особо отметил этот вопрос, пояснив, что им активно занимается краевая прокуратура, работающая рука об руку с правительственной аварийной комиссией государственного авиационного ведомства, у которых уже сложилось, по их сообщениям, свое, достаточно твердое мнение. То есть, другими словами, следствие перевалило свой Рубикон, и дальше дело вроде бы должно катиться как по маслу. Все склоняется к элементарным нарушениям летной инструкции. Экипаж неверно рассчитал угол захода на посадку. Так его, Турецкого, во всяком случае информировали из Белоярска, так и он счел возможным проинформировать генерального прокурора. На тот случай, если тому станут звонить и интересоваться данным вопросом, в смысле — ходом расследования, из кремлевской Администрации.
Поэтому неизвестно, что Косте надо и чем он недоволен. Именно для этой цели, чтобы чуточку исправить настроение, подсказав отвлекающую внимание тему, Александр Борисович и прихватил с собой книгу, которую открыл совершенно случайно, увидев у дочери на столе. У нее в классе проходили Тургенева, и закладка в книге лежала как раз на статье о нем. Любопытные мысли!
Но когда Турецкий, постучав исключительно для приличия, открыл дверь, он сообразил, что сейчас не до книжки и всякого рода экзерсисов. За столом для заседаний, напротив Меркулова сидел совсем молодой человек. Так он выглядел внешне, хотя, как знал Турецкий, этому помощнику главы кремлевской Администрации уже где-то около сорока. Но все равно мальчишка. Хотя в настоящий момент он сосредоточенно хмурил свой чистый лоб, на котором и намека не было на какие-либо морщинки, свидетельствующие о напряженном умственном труде.
Турецкий сдержанно склонил голову и вопросительно уставился на Меркулова.
— Вы знакомы, полагаю, с Георгием Ивановичем? — спросил зам генерального.
— Так точно, — по-военному ответил Турецкий и только что не прищелкнул каблуками. Как же, мол, такая честь! И изобразил на лице жизнерадостную улыбку.
Но Меркулова нельзя было провести. Он негромко хмыкнул и показал рукой на стул:
— Садись, разговор есть.
«Уже на „ты“, — отметил про себя Александр Борисович, садясь и откладывая книгу в сторону. — Чем же Кремль недоволен? Неужто белоярским делом? Ну и хорошо, утренняя информация может пригодиться…»
Между тем Георгий Иванович с интересом повернул голову к отодвинутой книге и склонил ее набок, чтобы удобнее было прочитать на корешке имя автора и название. Прочел-таки и, удивленно вскинув брови, посмотрел на Турецкого.
— Художественной литературой интересуетесь, Александр Борисович? — И непонятно было, чего больше прозвучало в вопросе — любопытства или иронии.
— Нет-с, — снова изобразив улыбку, ответил Турецкий, — юриспруденцией, с вашего разрешения. Анатолий Федорович Кони был известнейшим русским юристом — в первую очередь. Зван самим Столыпиным в министры юстиции, но отказался. В ту пору это было естественным делом. Честь там, достоинство, убеждения, прочее, понимаете?..
— Намек понятен, — усмехнулся Георгий Иванович. Он посмотрел уже без тени улыбки на Меркулова и закончил: — Я думаю, ваш выбор будет правильным, Константин Дмитриевич. Так я и доложу. Ну… — Он привстал. — Если ко мне у вас не будет вопросов, я не стану вам мешать?
— Лично у меня вопросов нет, — ответил Меркулов, — а что касается Александра Борисовича, то я полагаю, у него всегда найдется возможность, если что, связаться с вами?
— Без сомнений. Моей информацией, Константин Дмитриевич, можете располагать по своему усмотрению. Хотя, как вы понимаете… прессе пока об этом знать не обязательно. Рановато, скажем так.
— Я вас прекрасно понимаю, — Меркулов усмехнулся.
Георгий Иванович протянул руку Турецкому, тот привстал, пожав ее, затем попрощался с Меркуловым и, бросив: «Не провожайте», пошел к двери. Обернулся, еще раз кивнул и вышел.
— Чего это ты? — спросил Костя, когда дверь за гостем закрылась.
— Терпеть не могу этих петушков.
— Не-е, ты зря, он не из этой породы. Не догадываешься, зачем позвал?
— Я сегодня уже информировал нашего генерального по поводу белоярского расследования. Там уже наметился финиш. А что, в Администрации ничего не знают?
— Возможно. — Костя пожал плечами. — У них действительно неважно с информацией. А может быть, как раз наоборот. Следствие, милый мой, вовсе не закончено. А их ответы больше напоминают мне отписки. Ты не ходи далеко, вспомни собственные дела. С тем летчиком, что потом Героя получил — посмертно. Или про покойного генерала — губернатора.[1] О чем следствие тогда информировало, причем с настойчивостью, достойной куда лучшего применения? Ошибки пилотов, и только. А ты что доказал? Помнишь? То-то… Не торопись с окончательными выводами, сделанными к тому же не тобой.
— Так, из твоего страстного монолога, Костя, я должен сделать вывод, что в Кремле расследованием крайне недовольны и я должен заткнуть собой дыру «высокого недоверия»?
— Ну вот видишь, как ты всегда все верно понимаешь! Даже скучно с тобой, ей-богу! А я думал, придется уговаривать, умасливать, чего-то обещать в качестве компенсации. А ты… ну, просто молодец!
— Погоди, я не давал еще никакого согласия!
— А оно мне требуется? Ты сам подумай. Разве ты хочешь, чтобы те же слова тебе высказал наш генеральный, но уже в присущей ему манере? Тебе это надо? Тем более что мы с Георгием Ивановичем уже подробно обсудили твою кандидатуру и пришли к единому мнению, что это будет правильный выбор. Сам слышал только что. Формируй группу, забирай своего Вячеслава — вы ж друг без друга жить не можете, а с его министром я сам, так и быть, договорюсь. И… с богом! Слушай, а зачем ты, кстати, Кони-то притащил? Интеллектом хвастаешься?
— Нет, думал тебе настроение исправить, да вижу — нет необходимости.
— Неправильно видишь. Настроение в самый раз. Давай, чего у тебя там? — Костя кивнул на книгу.
— Да я хотел тебе немножечко поцитировать, а теперь не знаю, надо ли?
— Ну, как считаешь… Книжечку-то все-таки покажи. — Костя взял книгу, полистал, заглянул в оглавление и, отдавая, спросил: — А при чем тут юриспруденция? Это ж одни воспоминания о писателях? У кого взял?
— У Нинки. Посмотрел вот, полистал, вроде тебя сейчас, и убедился, что, оказывается, некоторые юристы умели писать умные вещи, а не только указания и распоряжения.
— Намекаешь? Фрондируешь?
— Ага, я, как тот министр из «Обыкновенного чуда», взбунтовался. Ну, так не хочешь послушать?
— Валяй, все равно ведь не отвяжешься. Да и я решения, между прочим, не изменю.
— А ты меня не стращай. Мне чего нужно? Официальное указание, возьму под козырек, и только меня здесь видели. Кстати, цитатка имеет, по-моему, непосредственное отношение к тому, о чем вы тут, возможно, тайно беседовали с представителем государственной власти. Вот, обрати внимание…
Турецкий открыл книгу, нашел нужную страницу и сказал:
— Нинка в школе Тургенева сейчас проходит, а это из статьи именно о нем. Речь тут об отмене крепостного права в России и, главным образом, о политике Николая Первого. Посмотри, какие неожиданные аналогии возникают. «Несомненно, что он, — это царь имеется в виду, — желал видеть Россию освобожденною от крепостного ига, но захотеть этого и в таком смысле проявить прямо и бесповоротно свою волю — не находил в себе решимости. Поэтому все его царствование прошло в отдельных мерах, обсуждение которых было обставлено строжайшею „келейностью“ и которыми предполагалось достигнуть смягчения, не совместимого ни с человеческим, ни с государственным достоинством, порядка. Но ничего цельного, пролагающего новые пути для народной жизни, сделано не было. Со своими великодушными желаниями государь был почти совершенно одинок…» Ну и так далее. Ничего не напоминает? Не подсказывает? Вы подобную проблему обсуждали с гонцом из Кремля?
— Ты будешь удивлен, нет. Хотя, с другой стороны…
— Вот у нас все так: с одной стороны, с другой стороны…
— Это понятно… — протянул Меркулов. — Но раз уж зашла речь о нерешительности в отношении некоторых вопросов, я тебе, пожалуй, перескажу суть нашей беседы… А касательно своего времени твой Кони прав. И поскольку у тебя возникают вполне конкретные аналогии, это лишний раз доказывает, что ничего нового под луной не бывает, все движется вот так… — Костя очертил пальцем несколько кругов. — России не сильно везло с верховной властью: либо диктатор, либо вот такой, нерешительный — всё крайности. Но и то и другое говорит, в конечном счете, о наплевательском отношении к закону как таковому. Похоже, что и великодушие в большой политике — штука вредная… Ну ладно. Давай вернемся к позиции нашего президента в связи с «Восточным проектом» и тех его оппонентов, которые, скажем мягко, по некоторым предположениям, уже от слов перешли к делу.
Ознакомительная версия.
