Вместе с тем затеплилась надежда еще на одну версию.
– Когда вы уезжали в Орел, вы подключали автосекретарь?
– Обязательно. Я – художник на вольных хлебах, заказчики обращаются непосредственно ко мне. Если я буду пропускать телефонные звонки, то могу потерять хорошие заказы.
– Значит, вернувшись из поездки, вы прослушали все записи за десять дней?
– Да, разумеется.
– И там не было никакого сообщения от Вики?
– Нет. Я уверен, что, если бы она собиралась уезжать надолго, она обязательно предупредила бы меня. Я ведь говорил вам, она очень дорожила чувством, что о ней кто-то беспокоится, что хоть кому-то небезразлично, где она и что с ней. В ее детстве этого не было.
– Что стало с той кассетой? Вы ее стерли?
Настя была совершенно уверена, что услышит утвердительный ответ, и спрашивала только для проформы.
– В ящике лежит. Я кассеты не стираю, мало ли что может потом пригодиться.
– Например, что?
– Ну, в прошлом году был случай: мне позвонили из какого-то заштатного издательства, предложили оформить сборник анекдотов, оставили адрес и телефон. Меня дома не было, когда они звонили. Я им перезванивать не стал, иллюстрировать анекдоты – не мой профиль, к тому же в тот момент у меня было несколько заказов, так что без работы я не сидел. А вскоре мой приятель-карикатурист пожаловался на отсутствие денег, и я припомнил тот звонок. Нашел запись на кассете, дал ему координаты издательства – и все довольны.
– Значит, кассета с записью звонков, поступивших за время вашего пребывания в Орле, сохранилась?
– Да.
– Давайте послушаем, – предложила Настя.
Лицо Карташова напряглось. Или ей показалось?
– Вы мне не верите? Честное слово, там нет сообщения от Вики. Я вам клянусь.
– Прошу вас, – жестко сказала Настя. Хозяин мгновенно перестал ей нравиться, и она приготовилась к атаке. – Давайте все-таки послушаем.
Они вошли в комнату, и Борис сразу же достал из ящика стола кассету.
Включив воспроизведение, он протянул Насте один из рисунков, лежащих в папке на столе.
– Вот, посмотрите. Это сон, который снился Вике.
Настя разглядывала рисунок, одновременно прислушиваясь к голосам, доносящимся из магнитофона.
«Борька, не забудь, что второго ноября у Лысакова сорокалетие. Если ты его не поздравишь, он смертельно обидится…»
«Борис Григорьевич, здравствуйте, это Князев. Свяжитесь со мной, пожалуйста, когда вернетесь. Надо внести небольшие изменения в эскиз обложки…»
«Сукин ты сын, Карташов! Где коньяк, который ты мне проиграл?..»
«Боря, не сердись. Я не права, признаю. Извини меня…»
– Кто это? – быстро спросила Настя, нажимая кнопку «стоп».
– Леля Колобова, – неохотно ответил Карташов.
– Вы с ней поссорились?
– Как вам сказать… Это старая история, иногда дающая рецидив. К Вике она отношения не имеет. Это связано с мужем Лели.
– Мне нужно знать, – настойчиво сказала Настя.
– Ну хорошо, – он вздохнул. – Когда Леля познакомилась со своим будущим мужем, я сразу сказал ей, что он ни одной юбки мимо не пропустит.
Когда после свадьбы Леля стала ловить его на изменах, она очень страдала. А я, как дурак, хотя и знаю, что нельзя вмешиваться в чужую жизнь, все-таки лез к ней с советами бросить его. На мой взгляд, дрянной он мужичонка, и Лельку мне было жалко. Но она воспринимала мои слова очень болезненно, и выражалось это в том, что в ответ на предложение оставить мужа ей хотелось сказать мне что-нибудь оскорбительное. Например, что так рассуждать может только импотент или гомосексуалист, или что я просто завидую тому, что у ее мужа есть жена и семья, или еще что-нибудь такое же глупое. Все такие разговоры у нас кончались ссорами, потом мы мирились, конечно.
– И что же она вам сказала в последний раз? За что просила прощения?
– Она сказала, что ее муж хоть и бабник, но старается по возможности скрыть это от нее, и это гораздо приличнее, чем поведение Вики, которая открыто шляется напропалую и не считает нужным этого стесняться.
– И это она о близкой подруге так сказала? – изумилась Настя.
Карташов пожал плечами.
– Женщины… – неопределенно ответил он. – Кто их разберет? Давайте слушать дальше.
«Борис, это я, Олег. Мы с ребятами планируем на Новый год ехать в Вороново. Если хочешь присоединиться, дай знать до десятого ноября, там места нужно заказывать заранее…»
«Борька, я оставил у тебя в квартире спичечный коробок, на котором записан очень нужный телефон. Если найдешь, не выбрасывай…»
«Боря, я очень по тебе скучаю. Целую тебя, милый…»
– А это кто? – Настя остановила пленку.
– Знакомая. – Карташов вызывающе посмотрел на нее, ожидая дальнейших вопросов и заранее готовясь ощетиниться.
– Но это точно не Вика?
– Это не Вика. Если вы мне не верите, я поставлю вам другие кассеты, где есть ее голос.
– Я вам верю, – неискренне сказала Настя, запуская кассету дальше.
Звонки от заказчиков, от приятелей, от родителей Бориса, от женщин…
И вдруг наступила пауза.
– Что это? – Настя резко выключила магнитофон, из которого стали доноситься приветственные слова следующего абонента.
– Не знаю, – растерянно ответил Карташов. – Я и внимания не обратил, когда слушал. Знаете, как это бывает – включаешь запись, а сам в это время сумку с вещами разбираешь или ужин готовишь… Внимание то и дело переключается с того, что слышишь, на то, что делаешь.
– Кто звонил перед тем, как пошла пауза?
От напряжения у Насти начали дрожать руки. Она поняла, что нашла какую-то ниточку.
– Солодовников, мой однокурсник.
– А следующий после паузы?
Борис включил запись и прослушал речь звонившего до конца.
– Это Татьяна, моя двоюродная сестра.
– Позвоните им и спросите, когда, в какой день и, желательно, час они звонили вам. Нужно сделать это немедленно.
Художник покорно подсел к телефону, а Настя снова принялась разглядывать рисунок, на котором был запечатлен украденный сон Вики Ереминой.
– Все очень неточно, – обратился к ней Борис. – Прошло около месяца, люди стали забывать детали. Солодовников говорит, что звонил где-то в конце недели, 21 или 22 октября, но точно помнит, что не позже, потому что в пятницу вечером, 22 октября, он уехал в Петербург. Собственно, он и звонил мне в связи с этой поездкой, хотел узнать телефон нашего общего знакомого-питерца. А сестра звонила после того, как увидела по телевизору мою первую жену: у нее брали интервью на улице как у случайной прохожей. Она вообще не помнит, в какой день это было, но говорит, что кинулась звонить сразу после передачи, хотела мне сообщить, что Катя снова в Москве.
– А для вас так важно знать, что ваша первая жена снова в Москве?
– Видите ли, у Екатерины сложный характер. Она женщина пустая и вздорная, считает меня виновником всех ее бед, не может простить мне развода и очень любит устраивать всякие мелкие пакости. В прошлый раз, например, она не пожалела времени, сутки просидела на лестнице этажом выше моей квартиры, выслеживая, когда от меня выйдет какая-нибудь женщина, а когда дождалась наконец, то подошла и столько гадостей ей наговорила про меня, что оставалось только диву даваться.
– Та женщина, с которой говорила ваша жена… Это была Вика?
– Нет, – быстро ответил Карташов. Пожалуй, слишком быстро, отметила про себя Настя.
– А кто?
– Это была не Вика, – раздельно произнес Борис, глядя ей прямо в глаза. – А кто конкретно – вас не должно касаться.
– Ваша сестра помнит название передачи, после которой она кинулась вам звонить?
– «Свободная рулежка», по четвертому каналу.
Настя задумалась. Кассету надо изъять, это очевидно. Пауза могла возникнуть по двум причинам: либо кто-то после сигнала автоответчика не захотел ничего говорить и просто молчал в трубку, либо запись стерли. В первом случае ничего нового к делу это не добавляло, а во втором давало веские основания подозревать Бориса Карташова в том, что он стер чей-то звонок, и не исключено, что это был звонок либо самой Ереминой, либо как-то связанный с ее смертью. Колобок предупреждал, что убийство Вики может быть связано с мафиозными делами, а у мафии, как известно, самые сильные адвокаты, поэтому просто забрать кассету было бы непростительной ошибкой: поди потом доказывай, что запись стерли не в милиции, чтобы скомпрометировать Карташова. Необходимо соблюсти все формальности: получить бланк и оформить выемку. Но как это сделать? Если Борис честен, в чем Настя сильно сомневалась, то можно приехать завтра прямо с утра с протоколом и понятыми. А если он замешан в убийстве и пауза на пленке как-то с этим связана? Кто знает, какую пленку и в каком виде она получит завтра? Но изымать ее все-таки надо: если запись стерли, то на пленке не будет шумового фона, который непременно остается, даже если в трубку молчат. Ответить на вопрос о природе непонятной паузы должны эксперты. Как же быть?
