Рэм Николаевич. — Но с Баулиным лучше беседовать в помещении. Вернее, в клинике. Сразу заявка — врач. Исцелитель! Понимаешь, чтобы не объяснять зрителю. И потом я убежден, что увлеченный делом человек лучше рассказывает о себе на рабочем месте.
— А чем разбавим производственную тему? А то все про болезни да лечение — грустновато на душе станет… Может, у него имеется какое–нибудь хобби? Или…
— А что, это идея! — оживился Мелковский. — Вначале организуем и снимем выставку картин профессора Баулина и его учеников… Понимаешь, своеобразие этой экспозиции в том, что творческие способности ее участников пробуждены не совсем обычным способом. Погружение в гипнотическое состояние того, кто до этого никогда не брал в руки кисть, «вживание» его в образ какого–нибудь известного художника, например Репина, позволяет ему освоить сложные приемы живописного искусства. Загипнотизированный как бы видит, ощущает, воспринимает окружающую его среду в «новом свете», с новых позиций, глазами другого человека, проявляется новое «видение мира»…
— А после того, как человек проснулся? Все исчезает?
— В том–то и дело, что после гипнотических сеансов у испытуемых на некоторое время сохраняется заданный врачом уровень творческой активности. Люди начинают особенно ярко воспринимать красоту окружающего мира, музыку, поэзию, творения великих мастеров…
— Хорошо бы снять и сам процесс такого эксперимента! — загорелся Лётов. — Профессор согласится, как ты думаешь?
— Уговорим. Баулин увлечен этой идеей. Он считает, что с помощью гипноза можно учить не только живописи и музыкальному мастерству, но и укреплять способности к техническому творчеству, развивать математические задатки, быстро «вводить» человека в любой иностранный язык… Обо всем этом я и поговорю с ним в кадре. Хорошо?
— Отлично! Смотрибельно и интересно! — заключил режиссер.
— А с второстепенными людьми пусть уж ваш редактор… Как он работает перед камерой?
Режиссер не успел ответить. В комнату буквально ворвался администратор.
— Братцы! — произнес он взволнованно. — Поездка в Березки отменяется!
— Как? — вскочил Рэм Николаевич. — Ты что–то путаешь!
— Что, дозвонился до «Интеграла»? — в свою очередь задал вопрос Лётов.
— Дали тут же. У них ЧП! Не до нас. Сегодня утром убит профессор Баулин.
— Баулин?! — воскликнул Мелковский. — Не может быть! — И уже тише добавил: — Это же надо, умереть на пороге славы…
Он схватил телефонную трубку, потом, раздумав, бросил ее на рычаг и стремительно вышел из комнаты, бросив на ходу:
— Свяжусь с прокуратурой.
От заместителя председателя Гостелерадио Рэм Николаевич позвонил к заместителю Прокурора РСФСР, с которым был хорошо знаком. Тот подтвердил, что в Березках произошло ЧП: профессор Баулин тяжело ранен.
— Туда вылетает следователь по особо важным делам, — закончил зампрокурора республики.
С этими вестями и вернулся Рэм Николаевич к огорченным режиссеру и администратору.
Удивительная это штука — возвращение из отпуска. Вчера вечером Игорь Андреевич Чикуров междугородным автобусом Новгород — Москва вернулся в столицу. В нем еще жили широкие северные просторы, несуетливые провинциальные городки, по которым он совершил немалый путь. А сегодня утром, как только Чикуров переступил порог своей квартиры, началась совершенно другая жизнь, привычная и стремительная. Когда он вошел в свой кабинет с табличкой «Следователь по особо важным делам И. А. Чикуров», отпуск улетел куда–то в прошлое, словно его и не было.
В комнате стоял прогретый дух бумаг, пыли и еще чего–то знакомого. Игорь Андреевич потянул носом. Так и есть. Отсутствовал почти месяц, а табачный дым не выветрился. Запах мучительных размышлений, трудных допросов, нелегких решений…
Чикуров распахнул окно. Ворвался шум машин и человеческой толпы. С утра парило, остро пахло выхлопными газами.
Вдруг Чикурова охватила жажда общения. Совершенно неодолимая. Какая бывает только у вернувшихся из отпуска. Он вышел, торкнулся в соседнюю дверь. Закрыто.
Чикуров решил зайти к своему непосредственному шефу — начальнику следственной части Прокуратуры РСФСР Олегу Львовичу Вербикову. И не столько доложиться о прибытии, сколько поделиться впечатлениями о проведенном отпуске.
Олег Львович еще недавно, с год приблизительно, был свой брат, следователь–важняк. Начальственный апломб его пока не коснулся, и генеральский чин (государственный советник юстиции 3–го класса) в общении не ощущался. Во всяком случае, с Чикуровым он так и остался на «ты».
— Привет, привет, — встретил Вербиков Игоря Андреевича улыбкой. — Отгулял, значит, на всю катушку… И где же?
— Проехался по Северу…
— Везет же людям, — вздохнул Олег Львович.
Он молча показал на стол, заваленный делами, бумагами. Вообще начальник следственной части выглядел неважно: бледен, под глазами мешки.
— Не мешало бы и тебе встряхнуться, — не удержался Чикуров.
— Чего захотел, — протянул Олег Львович. — Тут передохнуть некогда, а ты… Расскажи лучше, как отдыхалось на Севере? Монастырь на Соловках отреставрировали?
— Где там! Одно реставрируется, другое ветшает… Работы–то ведутся медленно.
Затрезвонил один из многочисленных телефонов на столе. Вербиков снял трубку. Разговор был коротким. Олег Львович в основном отвечал «да» или «нет». А когда закончил, сказал:
— Знаешь, санкцию на арест Шахова мы все–таки получили.
— Того самого заместителя министра? — уточнил Чикуров.
Он вспомнил, сколько нервов и сил стоило это начальнику следственной части.
— Его, голубчика… А то, понимаешь, на свободе нажимал на все рычаги, чтобы уйти от ответственности.
— Показания дает? — поинтересовался Чикуров.
— Как миленький. Через три дня после ареста накатал покаянное письмо на имя Генерального прокурора. Все признал… Но там еще раскручивать и раскручивать.
Вербиков постучал авторучкой по столу, внимательно посмотрел на Чикурова.
— Что, хочешь на это дело бросить меня? — напрямик спросил Игорь Андреевич.
— Нет–нет. — Олег Львович некоторое время молчал, что–то обдумывая. — Насчет тебя другие планы… Ты как–то рассказывал, что едва не стал певцом…
— Было такое, — ответил Чикуров и удивился: при чем тут его биография?
Действительно, в далекие теперь уже времена юности он, Чикуров, поступил в Московскую консерваторию. По классу вокала. И быть бы ему, наверное, певцом, однако судьба распорядилась по–другому. На третьем курсе, после злополучного гриппа, которым переболело полстолицы, у Игоря Андреевича случилось осложнение. На горло. По закону подлости — «бутерброд всегда падает маслом вниз»… Врачи ничего не могли сделать. Полная профнепригодность. Пришлось переквалифицироваться. И он пошел в МГУ на юридический факультет…
Игорь Андреевич уже давно забыл об этом эпизоде (так он сейчас воспринимал историю с гриппом, хотя тогда переживал ее как трагедию), а вот начальник вспомнил. К чему?..
— УБХСС копнуло в концертных организациях, — продолжал Вербиков. — Оказывается, некоторые наши эстрадные звезды такие деньги гребут, что иным торгашам и не снилось…
Олег Львович нырнул в ворох бумаг и безошибочно достал почтовый конверт, к которому канцелярской скрепкой было пришпилено несколько исписанных листов.
— Прочти, — протянул он бумаги следователю. — Весьма и весьма любопытно… Письмо от одного администратора.
— Анонимка? — спросил Чикуров, беря конверт.
— Да нет. И подпись и адрес —
