могло ее потрясти. От него или по поводу его… И оно было передано. «Ну, а письмо–то зачем передавать». Теперь этот дурацкий телевизор…
Рябинин поднял голову. Девушка–социолог зябко куталась в платок и косилась на него. Конечно, он смешная фигура: сидит лохматый мужчина в очках и тупо смотрит в единственный листок, в котором почти ничего не написано. Это когда у всех–то папки, справочники, тома. Интересно: сколько следователь социологически обследует людей? Сотни, тысячи… Да как — в душу влезает. Этой бы девочке хватило на десяток диссертаций. Он встал и пошел в газетно–журнальный зал. Тут просматривали журналы, брали старые подшивки газет, интересовались новинками. Рябинин рассмешил девушку, протянув требование на прошлоне–дельную программку телепередач. На ее глазах отыскал он тот злополучный день и сразу нашел: в шестнадцать тридцать пять шла передача «Труженицы хрустальной колбы».
Рябинин слишком торопливо вернул программку и суетливо пошел из зала. Не будь эта программа старой, библиотекарша решила бы, что он побежал смотреть многосерийный детектив.
Он оказался в длинном коридоре, где медленно ходили аспиранты, уставшие от долгого сидения. Рябинин возбужденно зашагал вдоль стены, никого не замечая…
Значит, так. Вот, значит, как? Человек посмотрел передачу о своем институте и наложил на себя руки. Но почему?
Рябинин уже знал — почему. Он это узнал сразу, как только глянул в программку. Оставалось построить точную логическую цепь…
Ее любовная трагедия произошла весной. С тех пор Виленская ходила на работу и ежедневно видела свой институт. И ничего. Но вот она увидела его по телевизору, и ее нервы сдали. Правда, перед этим сжигалось письмо. И все–таки последней каплей стала телевизионная передача. Так может быть, так вполне могло быть, если только с этим хроникальным фильмом что–то связано. Скажем, самое неповторимое в жизни, которое ушло. Получалось, что это неповторимое привязано к съемкам. Съемки зимой и были. Там, на съемках, оказался тот человек. Вот почему Виленская никуда не ходила — она была с ним все дни. Видимо, съемочная группа небольшая…
Рябинин пошел в читальный зал и забрал свой одинокий листок. Остальное он додумает по дороге домой. Ему хотелось быстрого шага, успокаивающего. Радость всегда взвинчивала сильнее, чем неприятности. А сейчас у него была радость ученого, которого осенило после бесплодных опытов.
Завтра утром он найдет того человека.
Но утром нового дня всегда появляются новые заботы, которые откуда–то лезут сами, как трава весной. И все срочные. Сначала вызвал прокурор, который ввел правило, чтобы каждый работник раз в неделю рассказывал о своем житье–бытье. Сегодня оказался день Рябинина. Потом пришел гражданин, которого он вызывал давно, а тот лишь вчера приехал из командировки. Затем прибежала Маша Гвоздикина и попросила проверить курсовую работу о причинной связи. После нее сразу же позвонила Демидова и сообщила, что вечером партсобрание. Потом пришел работник милиции за статистической карточкой, которую Рябинин должен был отправить неделю назад. Звонили с обувной фабрики и просили прочесть лекцию о новых законах… Звонили из жилищной конторы и спрашивали, можно ли подобрать статью квартиросъемщику, который держит трех собак и всех лохматых.
Только в двенадцать часов Рябинин пододвинул к себе телефон. Он не знал, сколько человек входит в съемочную группу, и решил начать с поиска режиссера.
Телестудия оказалась сложным современным предприятием. Он долго плутал по телефонам творческих объединений, редакций и каких–то хозяйственных отделов. Наконец любезный девичий голосок переспросил:
— «Труженицы хрустальной колбы»? Да, по нашей редакции. Режиссер Макридин.
— Как ему позвонить?
— А он в командировке. Снимает фильм о Байкале.
— Ну–у–у…
Остановиться Рябинин не мог — он был весь в этом деле. Но жизнь вмешивалась в его расчеты. Видимо, он так сказал «Ну–у–у», что девушка добавила:
— Знаете, по–моему, он уже приехал, но в студии пока не возникал. Позвоните домой.
Она назвала номер телефона. Только положив трубку, Рябинин подумал, что не мешало бы спросить его имя–отчество. Он мог узнать у нее и состав всей группы. Но тогда пришлось бы представляться, они бы узнали про звонок из прокуратуры, приготовились бы к вызову, все обсудили бы… Он предпочитал внезапность.
Рябинин набрал номер телефона квартиры Макридина.
— Слушаю, — ответила женщина.
— Здравствуйте. Видимо, я говорю с Макридиной…
— Вы говорите с Самсоненко.
Рука дернулась и придавила рычаг аппарата. Но это сделал не он: это рефлекс сунулся вперед него. Мало ли Самсоненко в городе! Да и ошибиться мог, не тот номер крутанул.
Второй раз кружочки вертел аккуратно, выверяя каждую цифру.
— Слушаю, — сказал тот же голос, словно пропущенный через металлическую трубу.
— Мне нужен Макридин.
В трубке стало тихо. Мало ли в городе Самсоненко…
— Да–да, — дадакнул приятный мужской баритон.
— Здравствуйте. С вами говорит следователь прокуратуры Рябинин.
— Я вас знаю, — перебил Макридин.
— Откуда?
— Мне про вас рассказывала жена.
— Какая жена? — спросил Рябинин, хотя спрашивать было уже ни к чему.
— Самсоненко, заведующая лабораторией. К вам зайти?
— Да.
— Через час буду.
Рябинин положил трубку. Он сразу устал. Какая–то бессильная истома легла на тело, будто он отстоял смену в забое или сошел с марафонской дистанции. И вместе с этой физической опустошенностью пришла обида — ни на кого и ни на что. Но тем сильнее обида, когда не на кого обижаться.
Он уже знал, что Макридин тот, кто ему нужен. Знал по ряду признаков: его женой оказалась Самсоненко, они давно все обсудили, режиссер ждал его вызова… И говорил таким голоском, который хоть мажь на хлеб вместо варенья. Это голос виноватого. И Самсоненко все знала — вот почему замерла на допросе ее рука с сигаретой. Теперь съемочная группа не нужна.
Рита Виленская искала в людях необыкновенное. А вот как просто: муж снял фильм о жене, а заодно прокрутил роман, как киномеханик прокручивает любовный фильм. Но, может быть, Рябинин не прав? Можно ли судить этого режиссера поступком Виленской? И можно ли судить, не зная человека. Вдруг к нему войдет обаятельная, незаурядная личность, и Рябинин поймет увлечение Виленской, и вся эта история глянется совсем иначе…
Но ему почему–то не хотелось видеть режиссера.
Ровно через час, как и было обещано, в кабинет вошел высокий гибкий человек. Он улыбнулся и благожелательно протянул руку:
— Макридин к вашим услугам.
Видимо, от того ветерка, который вбежал вместе с режиссером, карандаш покатился по листу бумаги и упал на пол. Поэтому Рябинин не смог пожать протянутую руку — он полез под стол за карандашом. Когда распрямился, руки уже не было, но Макридин еще улыбался.
— Садитесь, — предложил
