– Гей-бар, кстати, – добавила Джинни. – И владельцы – пара геев.
Мэддокс кивнул и допил свой кофе. Дочь то и дело провоцировала его, но он не брал наживку.
– Наше пение потрясло всех до глубины души, – продолжала она. – Нам устроили овацию стоя. А потом наши ушли, а я осталась, потому что мне хотелось спеть соло, и я запела из «Отверженных», помнишь, там, где…
– Разве я разбираюсь в мюзиклах? – засмеялся Мэддокс.
Джинни замолчала. Мэддокс понимал, что дочь думает сейчас о новом бойфренде своей матери, самодовольном придурке и, видимо, меломане. Опустив глаза, она начала теребить салфетку. Мэддокс под столом крутил на пальце обручальное кольцо, которое надевал в основном ради Джинн. Ему хотелось дать дочери надежду, показать, что он держится за некую (довольно абстрактную) идею семьи и стародавние клятвы.
– А как ты потом добралась до дома?
– Ножками, папа, ножками, – пожала плечами дочь. – Там идти-то всего пять кварталов!
– А который был час?
Джинни тут же с вызовом уставилась на отца. Глаза у нее совсем как у Мэддокса – синие, и кожа бледная, чистая. Валлийские гены. У Мэддокса даже горло стиснуло от отеческой любви и беспокойства.
– Папа, Виктория – совершенно безопасный город.
– Джинни, совершенно безопасных городов не бывает.
– По сравнению с Сюрреем или западными районами Ванкувера – безопасный.
– Я лучше знаю, я здесь работаю.
– Вот в этом и проблема – ты насмотрелся столько грязи и гнусностей, что в каждом видишь морального урода, забывая, что в людях есть доброта и порядочность!
– Джинни…
– Мне все равно, что ты скажешь! У тебя все плохие! Дома ты никогда не смеялся, не проводил выходные со мной и мамой, никогда не выезжал с нами на природу, даже соседей не звал на барбекю во дворе! А нам с мамой это было нужно! Мне это было нужно! Ты ведь мне за всю жизнь ни разу не улыбнулся, приходя с работы…
В кармане Мэддокса завибрировал сотовый. Дочь замолчала, яростно глядя на него. Телефон зажужжал снова. Мэддокс не полез в карман. К ним уже шла официантка с тарелками. Включился автоответчик – и почти сразу телефон затрясся снова.
Мэддокс решился взглянуть на дисплей – звонил новый босс. Мэддокс нахмурился: он же выходит на работу только завтра утром!
– Я должен ответить, – негромко сказал он. – Мэддокс, – тихо сказал он в телефон, пока дочь испепеляла его взглядом.
– Джек Базьяк, – послышалось в трубке. – Прости, что беспокою в воскресенье, но наш убойный отхватил очередное происшествие, можно сказать, политической важности, учитывая позицию нового мэра. Я хочу, чтобы ты с самого начала взял на себя руководство следствием.
Мэддокс покосился на дочь. Джинни пристально смотрела на него.
– А что конкретно?
– Да «поплавок» в заливе, под мостом на Джонсон-стрит. Вроде женщина. Ее сейчас вытаскивают из воды. На месте коронер, патологоанатом, криминалисты и детектив Харви Лео. Район оцеплен… – Базьяк отвлекся, разговаривая с кем-то еще, потом продолжил: – Похоже, наша утопленница пробыла в морской воде довольно долго. Есть соображения, что ею может оказаться пропавшая студентка здешнего универа, Аннелиза Йенсен. Подъедешь? Я скажу Лео, чтобы он на тебя рассчитывал? Я ему уже говорил – ты первый спец по таким делам.
Принесли еду.
– Яйца «Бенедикт» по-деревенски? – уточнила официантка, держа тяжелые белые фаянсовые тарелки. Мэддокс немного отвернулся и совсем тихо спросил в трубку:
– Куда ехать?
– К верфи на Джонсон-стрит, прямо под мостом, возле Уорф-стрит.
– Буду в десять.
– Ты же не уедешь сейчас? – сразу спросила Джинни, когда отец нажал отбой.
– Джинн, я… прости меня, мы посидим как-нибудь в другой раз.
Официантка, по-прежнему стоявшая рядом, повторила громче:
– Яйца «Бенедикт» по-деревенски!
– А ты оставайся, позавтракай.
– Еще чего! – Джинни повернулась к официантке: – Унесите, не нужно.
– Завернуть вам с собой? – предложила та после паузы.
– Нет, – отрезала Джинни, оттолкнув стул и задев при этом женщину, сидевшую сзади. Схватив пальто, Джинни продолжила: – Ясно, почему мама от тебя ушла! Всякий раз, как она мечтала посидеть втроем, кого-то непременно грохали! Это ты виноват, что у нее появился Питер! Это из-за тебя она нашла себе бойфренда. Покойники тебе интереснее собственной семьи!
В кафе стало тихо.
Джинни бешено сунула руки в рукава, рывком перекинула через плечо сумку-банан и, распахнув дверь, вышла на улицу. Мэддокс быстро положил на стол несколько смятых купюр, схватил пальто и выбежал следом.
– Джинни! – окликнул он. – Я тебя подвезу…
– Не надо меня подвозить! У меня свидание!
Он смотрел, как дочь решительно шагает по тротуару, скользкому от мокрых листьев. Ветер трепал полы ее пальто. Она свернула за угол, где на фонарном столбе еще трепетал предвыборный плакат. Мэддокс глубоко вздохнул, сунул руки в карманы куртки и пошел к машине.
Он открыл дверцу – и сразу в нос ударил запах собачьей мочи.
– Джек-О, ну что это за дела!
Старый джек-рассел, спавший на заднем сиденье, поднял голову и добрыми глазами уставился на хозяина. Шрам на месте ампутированной задней лапы был еще ярко-розовым после второй, недавней операции. Пес успел помочиться на газету, лежавшую на полу возле переднего сиденья. Мэддокс выругался, сел за руль и, несмотря на снег и холод, опустил стекла: у него не было времени искать, куда выбросить промокшую газету. Он выехал задним ходом, строго спрашивая:
– Не мог еще пару минут потерпеть, Джек-О?
Пес вздохнул, закрыл глаза и снова задремал на своем одеяле.
А Мэддокс поехал расследовать убийство.
╬
Глава 8
Отдел по борьбе с сексуальными преступлениями занимал большую комнату, разделенную на четыре рабочие зоны хитро расставленными металлическими столами. Стеллажи, отмечавшие границы выгородок, были завалены разнообразными папками.
Энджи была одной из шестнадцати детективов отдела, работавших бригадами по четыре человека. Детективы, инструктор по спецподготовке, оператор «Викласа», психоаналитик и два помощника руководителя работали под началом сержанта полиции Мэтта Веддера, занимавшего кабинет с застекленными стенами – редкость при здешней планировке, где по обе стороны прохода начиналось общее рабочее пространство.
В зале никого не было, когда Энджи подошла к своему столу. Дандерн и Смит из их с Хольгерсеном четверки отсыпались после ночного дежурства. Энджи повесила куртку, стянула влажную шапку, бросила ее на стол и подошла к стеллажу, где, как ей помнилось, хранились материалы дел Фернихок и Риттер. Найдя нужную коробку, она с трудом донесла ее до стола и открыла.
– Паллорино!
Она подняла глаза. Веддер стоял в дверях своего кабинета с газетой в руке.
– Где Хольгерсен? – поинтересовался он.
– В туалете или курит, не знаю.
– А ну, зайди. – Веддер кивнул на кабинет. – Расскажешь, как чего.
Оставив коробку на столе, Энджи прошла к начальству. Веддер плотно прикрыл дверь и с размаху шваркнул на стол «Сити Сан»».
– Не успела взяться за расследование, на часах и половины десятого нет, а ты уже на первой полосе?! Меня уже, как грелку, рвет Фиц, его, в свою очередь, Сингх, и так далее во всех инстанциях до самого шефа Гуннара. Ты говорила с «Сан»?
Взгляд Энджи был прикован к таблоиду на столе. Поперек страницы большими черными буквами беззвучно вопил заголовок: «Зверское изнасилование на кладбище Росс Бей! Молодая женщина в коме!»
Под заголовком была фотография медиков, грузивших каталку с неизвестной в машину «Скорой», и Энджи с Хольгерсеном на пороге больницы Сент-Джуд. В резком свете вспышки лицо Паллорино казалось мертвенно-белым, а размазанная тушь и припухшие красные губы придавали ей вид наркоманки. Хольгерсен выглядел не лучше – вылитый героиновый торчок с ввалившимися щеками, обтянутыми скулами и безумным взглядом. Энджи схватила газету и пробежала глазами статью:
