отношения к тому мужчине из Сакраменто. Он сам не мог понять этого, но почему-то он знал, что разозлился на Молли только потому, что она начала нравиться ему очень уж сильно. А дальше он уже переставал все понимать.
— У меня в жизни был еще только один мужчина, который для меня столько значил, — сказала она ночью. — Только один. До тебя.
Он ничего не сказал. Они, обнаженные, лежали в постели у него в комнате, и он чувствовал приятную пустоту и усталость, слышал, как завывает за окном февральский ветер. Кажется, что ветер особенно свирепо завывает ночью, да еще в чужом городе. -
— Яс ним встретилась, когда мне было двадцать лет, — как раз через год после кончины моей мамы. Это ничего, что я об этом говорю?
— Ничего, — сказал он, потому что он и в самом деле на нее не обижался и еще не сердился, она ему очень нравилась. Он все думал о том, как мать обсмеет его за то, что он снова привел гадкого утенка, а он ей скажет: «Да ты что, мама, она чудная, как ты не видишь?»
— Это была моя первая работа после секретарских курсов. Я в самом деле не знала, как мне быть с работой или с ним. Я никогда не гуляла с мальчиками, да меня особенно и не приглашали. По-моему, и целовалась я до этого, может быть, всего раз пять в жизни. Ну, и один раз, когда в старших классах мы украшали зал для танцев, один мальчик потрогал мою грудь. Я даже не пошла на танцы, потому что меня никто не пригласил. — Она замолчала, потом снова заговорила — А его звали Теодор Мичелсен, и у него был брат, который был священником в Сан-Диего. Он был женат и у него было двое детей — маленький мальчик и маленькая девочка, их фотографии стояли у него на столе. И фотография жены тоже была на столе — все в одной рамке. Ну, такой, которая открывается, как книга. Жена — слева, а двое детей — на правой стороне. Ничего, что я про это рассказываю?
— Нет, — ответил он. Его это не трогало. Он лежал, обняв ее одной рукой, а ее губы были у самого его уха. Он глядел в потолок и думал, какой у нее тихий голос и какая она вся теплая и гладкая.
— Я не знаю, как это началось, — продолжала Молли. — Просто однажды он взял да и поцеловал меня. Я думаю, у меня это было первый раз, что меня так поцеловали, я имею в виду, как мужчина целует. Ну, и потом, уж не знаю, как и началось. Не в тот день, а через несколько дней, по-моему, это была пятница, когда все ушли домой. Мы устроились у него в кабинете. Послушай, я знаю, что ты не хочешь слушать об этом.
— Да нет, ничего, — произнес он.
— Мы каждый день это делали, — сказала она. — Мне так это нравилось, — призналась она.
Вот тут им овладело бешенство.
Он слышал, как под ногами у них скрипел снег. Эмилия крепко держала его за руку.
— Мы идем к реке, вы это знаете? — спросила она.
— Нет, не знаю.
— А о чем вы сейчас думали?
— Думал? — он помотал головой. — Ни о чем.
— Нет, думали. Только сейчас. Вы были далеко-далеко отсюда.
— Я думал, что мне нужно ехать домой.
— Видно, я так неотразима, что рядом со мной вы только и думаете, как бы уехать домой?
— Нет, это совсем не так. Просто моя мама там совсем одна. Ну, не совсем одна, там мой младший брат, но знаете… *
— Да, — произнесла Эмилия.
— Просто я’ как бы единственный мужчина в семье. — Да.
— Вот и все. — Он пожал плечами.
— Но все-таки, сейчас вы — здесь. Вы со мной, — сказала она.
— Да, я знаю. Извините. Я бы не должен…
— Знаете, я девушка не из последних, да еще тут пальто с мехом, да еще черный шикарный свитер, — она широко улыбнулась, — так вы думаете, зачем же девушке так разодеваться, если ее парень только и думает, как бы уехать домой, поскорее в свой Галчуотер Флэте?
— В Кэри, — сказал он и улыбнулся.
— В самом деле?
— В самом деле.
— Так что вы собираетесь делать? Смотрите, река замерзла! Наверное, можно прямо пройти на тот берег.
— Ночью льда еще не было, — проговорил он.
— Что?
— Ничего.
— Вы здесь были ночью?
— Нет, рано утром. Около трех часов.
— А что вы делаЛи здесь в три часа утра?
— Я был не здесь.
— Но вы сказали…
— Я подрядился перевезти товар.
— Товар?
— Да. Овощи.
— А-а.
— Поэтому я был на реке, вот и все.
— И льда еще не было?
— Нет. Наверное, было еще выше нуля.
— А вчера казалось гораздо холоднее, чем сейчас, — сказала она.
— Да. Но река еще не замерзла.
— Ну, ладно, — согласилась она. — Хотите пойти на ту сторону? .
— Нет.
— Овощи, говорите?
— Да. Один человек меня нанял загрузить овощи и отвезти их. На моем грузовике.
— А-а… — она кивнула и потом спросила — Как вы думаете, сколько же сейчас градусов?
— Не знаю. Около шести-семи, пожалуй.
— А вам холодно? -
— Немного.
— У ценя ноги замерзли, — призналась она.
— Может быть, куда-нибудь пойдем?. Кофе выпьем или еще чего-нибудь?
— Я думала, у вас есть комната, — сказала она.
— Есть.
— Пойдем ^уда.
Они шли молча. Река замерзла от берега до берега. Надо льдом дугой поднимался мост, соединяя два берега и как бы серебряной паутиной вырастая прямо изо льда.
— Я не хочу сделать вам плохого, — сказал он.
— Плохого? Что плохого вы мне можете сделать?
— Я не знаю, — ответил он, пожав плечами.
— Дорогой мой, — сказала она, — я побывала в лапах у профессионалов.
— ЭмилиЯ, многое нужно… — он помотал головой.
— Да? Что?
— Многое есть… — он снова потряс головой.
— Что, Роджер?
— Что я должен сделать.
— Ну, например?
— Ну… я хочу быть с тобой.
— Да. Я тоже хочу быть с тобой.
— Я хочу опять целовать тебя. Я все это время только и…
— Да, да.
—> Но я не хочу ничего плохого.
— Да с какой стати, милый?
— Я просто хочу, чтобы ты это знала.
Она во все глаза смотрела на него, потом сказала:
— Ты странный человек. — Поднялась на цыпочки, быстро его поцеловала, отстранилась, глядя ему в глаза и взяв за руку, сказала — Пойдем.
Вечеринка в комнате Роджера началась примерно полшестого, когда Фук Шэнахан явился с каким-то человеком со второго этажа, которого Роджер вообще
