— Давайте чтобы… как говорится!..
Чокнулись, выпили. Глеб закурил, поднялся с лавки и, хлопнув Фокина по плечу, вернулся к сгрудившимся вокруг Шевченко бойцам. Последний вполголоса читал рассказ собственного сочинения. Любил он писательство, особенно в скучных командировках. Свежее творение посвящалось ракам-мутантам, которые наловили людей, сварили живьем и со смаком ели под пивко, обсуждая, что в человеке съедобно, а что лучше выбросить. И какие люди вкусней — белые, черные или голубые. Оказывается, черные и голубые, и их надо есть в первую очередь. Фантазер-извращенец-расист-гомофоб. Народ смеялся. Потому что ловля и поедание раков было одним из любимых развлечений «сводников». А расизм и гомофобия вошли в привычку.
Хатхи же подсел к героическому «своднику» Фокину.
— Ромыч… — воровато оглянувшись, наклонился к будущему борцу с оборотнями инспектор очень специальной связи, — тебе ничего переправить не надо? В Юрьевск?
— В смысле? Что переправить?
— Ну… Мало ли… Фельдъегерской почтой хоть пулемет отправить можно — ее не досматривают… Не, ты не думай! Я не того… Так, по мелочи. Сувениры всякие, наборы натовские, ракетницы… На Новый год запустить. Это же все отбирают… Тебе, как своему, скидка будет.
— А-а-а… Не, Лех, не надо, спасибо… Погоди, как это — отбирают? Нас чего, обыскивать будут?!
— А ты как думал… Ребятки из местной собственной безопасности. Твои, можно сказать, новые коллеги. Здесь-то их не видать. На блокпостах, где безопаснее, палки делают… — Хатхи тряхнул головой и с трудом поднялся с лавки. — Ну, если что — обращайся!
Ромка проводил его взглядом, потом плеснул себе полкружки самодельного коньяку и с видом человека, глотающего яд, влил в себя коричневую жидкость. Обожгло, но веселей не стало. Наоборот, алкоголь, как ни странно, действовал отрезвляюще. Слишком много навалилось на него за последние дни…
Краем глаза он засек, как контрабандист от спецсвязи подсел к Глебу и принялся что-то нашептывать. До Романа доносились лишь отдельные слова — «натовские наборы», «по мелочи», «скидка». Туманов сначала слушал вполуха, но затем затушил в консервной банке сигарету и подбородком показал Котову в сторону выхода из барака.
В вагончике, установленном рядом с постом ГИБДД, было до отвращения чисто. Операционная прямо, а не помещение для досмотра. Сотрудник в столь же чистеньком камуфляже с погонами капитана без стеснения раскрыл чемодан Фокина и натренированными движениями стал прощупывать содержимое.
Стоявший рядом Глеб, чей багаж ожидал очереди, несильно толкнул напарника в бок и презрительно усмехнулся.
— Нравится? И работа не пыльная, и боевые платят.
Капитан слышал это каждый день, потому научился не реагировать на едкие комментарии. Хотя имел право учинить досмотр с пристрастием.
— Командировочное… — коротко бросил он Роману.
Тот достал из кармана и протянул бумагу. Капитан шлепнул штампом, вернул удостоверение Фокину, а затем так же быстро и невозмутимо осмотрел сумку Туманова.
— Командировочное…
Глеб раскрыл бумажник, вытащил командировочные документы, выронив при этом небольшое фото. Оно спланировало точно между берцев Ромки.
Туманов быстро подобрал карточку и засунул обратно в бумажник, словно это была шпионская шифровка. Рома все же успел разглядеть на ней лицо миловидной, лет тридцати, брюнетки с роскошными миндалевидными глазами. Снимок был явно не любительским, а студийным. Дама показалась Роману знакомой. Не в смысле лично, а в смысле видел ее уже где-то.
— Кто это?
— Так… Знакомая одна, — Глеб явно огорчился чему-то.
Рома, конечно, знал, что он разведен, и даже как-то забирал на машине из больницы его бывшую жену. Глеб попросил. Но о его личной жизни имел довольно смутное представление. Они никогда об этом не говорили. Нет, понятно, что при таких внешних данных этой самой личной жизни у Туманова не может не быть по определению. Причем довольно насыщенной. Обычно, пока они в спортзале занимаются, на его мобильнике пять-шесть непринятых вызовов повисает — от страждущих внимания и мужской ласки представительниц прекрасного пола. Но это все так — оздоровительные мероприятия, чтобы квалификацию не потерять. А что у Глебушки на сердце, и кто эта дама, чью фотографию он взял с собой даже сюда?.. Впрочем, это его личное дело.
— Алло, гараж!
Туманов уже стоял на ступеньках, придерживая открытую дверь.
— Прошу! На свободу — с чистыми руками и досмотренными вещами!
Подхватив свой чемодан и кивнув на прощание невозмутимому капитану, Фокин вышел из вагончика и направился к поджидавшей их машине.
Он всегда мечтал, что в его собственном доме будет много ярких, красивых вещей и много вкусной еды. И когда пропойца-отец, отбиваясь от орущей матери, тащил на барахолку его единственное зимнее пальтишко. И когда во дворе его ровесники хвастались навороченным плеером или новыми кроссовками, с презрением глядя на отирающегося возле них бедно одетого парнишку. И когда ночами ворочался на нарах, отбывая свой первый срок в колонии для малолеток.
Повзрослев, мечту свою не забыл. И, как только в стране стало возможным делать большие деньги, с головой окунулся в ее реализацию. Это стало главной целью его жизни, и во имя ее он с легкостью пренебрегал заповедями, изложенными в уголовном кодексе. Мечта важнее каких-то там условностей. Собственный дом, в котором много красивых вещей и много вкусной еды.
Тогдашний лозунг не врал. Россия действительно — страна возможностей. Особенно для тех, кто не особо стесняется в средствах. Правда, с разбега сияющие вершины покорить не удалось. Он взял слишком быстрый темп и в двухтысячном снова угодил на зону за вымогательство и разбой в составе группы романтиков. Но то была его последняя ходка. Поумнел. Понял, что, идя напролом, можно легко обломать рога о бетонную стену. А потому надо уметь иногда и маневрировать.
Вернувшись из мест таежных и возобновив прерванное дело, собственный дом он построил быстро. Это были апартаменты в элитной многоэтажке, шикарно обставленные и снабженные всевозможными прибамбасами вроде массажного кресла и полутораметрового телевизора. Понятие красоты у всех разное. Кто-то плюется от Рубенса, а кто-то от «Черного квадрата». Для него красивым было все то, что блестело. И хотя золотой унитаз еще не украшал санитарный узел, но на позолоченной ручке смыва стояли три цифры — 585, означающие пробу. Потом появилась навороченная машина. Потом — загородный дом с фешенебельной баней на берегу чистого и прозрачного лесного озера. Потом — красивая жена в блестящем платье. Потом — почти сразу — не столь эффектная, но довольно смазливая домработница Рита. Она не только вела хозяйство и вкусно готовила, но иногда выполняла и некоторые деликатные прихоти хозяина, когда красавицы-жены не было дома. А именно — в нижнем белье пела караоке, потому что имела добротную фигуру и неплохой голос. В отличие от голоса жены, считавшей себя великой певицей и до караоке не снисходившей. Теперь он мог позволить себе все это. А те, кто двадцать лет назад пренебрежительно протягивал ему недокуренную цигарку, не упускали возможности прихвастнуть где-нибудь в компании, что дружны с ним с самого детства…
Стоя перед стилизованным под ампир зеркалом, Андрей Якубовский толстыми пальцами безуспешно пытался вставить золотую запонку в накрахмаленный манжет. Бляха-муха, какой урод придумал галстуки, запонки и прочую лабуду?! А другой урод с какого-то перепоя решил, что всю эту хрень надо непременно надевать, если идешь на переговоры… И в чем понт? Если удавку не нацепил, так и рулить не можешь? Да он большую часть жизни робу арестантскую носил, а бабла у него больше, чем у всех этих мудозвонов в запонках, вместе взятых. А туда же — этикет! Козлы, мать их…
Мобильник, запиликав «Владимирский централ», отвлек Андрея Николаевича от размышлений на темы делового этикета.
— Да?.. И чего?.. Да мне плевать, что у него проблемы! Когда бабки брал, проблем не было… Да ну?.. Я сказал — мне до фонаря! Пускай почку продает. Или мозжечок, если он у него есть… Да, так и передай! А не поймет, будем базарить по-другому.
Якубовский отключил телефон, со злостью швырнул его на кресло. Запонка, выскочив из манжеты, упала и закатилась под трюмо.
— Твою мать!..
А что еще можно сказать в такой ситуации? Елки-палки? Ха-ха. И Ритку не позовешь, чтоб достала.
Придется вставать на карачки, что для ортодоксального бизнесмена хуже карцера. Хорошо, не видит никто. Хотя, говорят, при желании можно следить за человеком через объектив собственного мобильника. Поэтому Андрей Николаевич на всякий случай перевернул мобильник камерой вниз и только после этого встал на колени.
