Позже я подслушала, как психолог говорила моему отцу:
– Возможно, это все, что она может увидеть, закрывшись в шкафу. Понимаете, даже маленький ребенок способен различать добро и зло. Поэтому ей снятся эти сны. В шкафу она пытается спрятаться от зла. Вспомните, что приходилось испытывать бедняжке в старом доме, какие вещи вытворял ее отец…
– Но откуда она могла все это знать? – не унимался отец. – И дело не в том, что она была совсем крошкой. Просто если ты не чувствуешь боли, откуда тебе знать, чего нужно бояться? Разве боль не является корнем всех наших страхов?
Психолог не нашлась что ответить на это. Собственно, как и я.
В четырнадцать лет я перестала ждать, что причины моих кошмаров таинственным образом раскроются сами. Вместо этого я начала наводить справки о своей семье. О моем биологическом отце писали сразу в нескольких газетах. В основном это были статьи под заголовками «Дом кошмаров в Беверли» или «Безумный плотник устраивает резню». Оказалось, мой биологический отец, Гарри Дэй, жестоко убил восемь проституток. Нескольких он закопал на заднем дворе своего магазинчика, а остальных спрятал прямо под паркетом в нашей гостиной. Полиция выдвинула предположение, что некоторых из женщин он держал взаперти несколько дней или даже недель и ежедневно подвергал их пыткам.
Какое-то время я с нездоровым интересом вчитывалась в каждую газетную статью, где упоминалось имя Гарри Дэя. Не только потому, что мое прошлое было шокирующим и ужасным, а скорее из-за того, что оно казалось таким… чужим. Я смотрела на фотографию нашего дома, на ржавый велосипед у крыльца и ровным счетом ничего не чувствовала.
Даже фотография отца не вызывала ни малейшего проблеска воспоминаний. Ни я, ни моя сестра ни капли не были на него похожи. Я не могла вспомнить ни этих его огрубевших рук, ни раскатистого низкого смеха. Гарри Дэй. Улица Блумфильда, 338. Это то же самое, что посмотреть кино. Вроде и похоже на правду, но верится с трудом.
Мне было всего одиннадцать месяцев, когда полицейские узнали о садистском хобби отца и вломились в наш дом. Гарри нашли мертвым в ванне, он вскрыл себе вены. Тогда они забрали мать в психиатрическую лечебницу. Там она вскоре и умерла, а нас с сестрой отдали на попечение.
Когда я не пялилась на ухмыляющуюся физиономию Гарри, то занималась матерью. Не так уж много имелось ее изображений. Жила где-то на Среднем Западе со своей семьей, затем бросила школу и сбежала в Бостон, где устроилась официанткой. Позже она вышла замуж за Гарри, поставив таким образом на своей судьбе крест.
Единственные фотографии, что мне удалось найти, – это полицейские снимки, на которых она стояла в углу своей гостиной, пока детективы отрывали половицы в центре комнаты. Сутулая худая женщина с изможденным лицом и спутанными каштановыми волосами.
В ней я тоже не узнавала себя. Я видела только призрак женщины, чья судьба была поломана задолго до того, как к ней пришли на помощь.
В конце концов мои кошмары прекратились. Я перестала интересоваться семьей, которая наградила меня мутирующей ДНК, и направила все свои усилия на то, чтобы заслужить любовь приемного отца. Тот, в свою очередь, стал отпускать сиделок на выходные и помогать мне со школьными проектами, иногда даже сидел со мной по ночам, когда я не могла уснуть.
Он любил меня. Несмотря на его преданность науке, несмотря на мою неполноценность, мы стали семьей.
Потом он умер, и мои кошмары вернулись с удвоенной силой.
Первая ночь после похорон отца. Выпив побольше портвейна, я наконец закрыла глаза…
Дверь шкафа внезапно распахнулась. Передо мной открылась небольшая захламленная комната, тускло освещенная единственной лампой без абажура. В центре комнаты стояла сестра, в руках она сжимала старого плюшевого медвежонка. Отец стоял возле дверцы шкафа, он поочередно смотрел то на меня, то на сестру.
Прежде чем снова погрузиться во тьму, я услышала голос матери: «Пожалуйста, Гарри, только не трогай детей!»
Боль – это не то, что мы видим или чувствуем. Боль – это то, что мы слышим, оставаясь наедине с собой в темноте.
* * *
Я проснулась в начале двенадцатого. Сон длился не больше десяти минут, но мое сердце бешено колотилось, а лицо было мокрым от пота, словно после двухчасового забега. Уставившись в потолок, я стала делать дыхательные упражнения, которым меня научили много лет назад.
Звуковой релаксатор одиноко стоял в углу спальни. Забыла включить. Ничего удивительного.
Я выбралась из кровати, нащупала в темноте круглую кнопку и нажала. По комнате мгновенно расплылся шум прибоя, где-то вдалеке кричали чайки. Я легла на спину, руки по швам, закрыла глаза… Вдыхая соленый воздух, пошла вдоль берега, позволяя волнам омывать мои ноги…
Если судить по прикроватным часам, прошло всего восемь минут, прежде чем я подскочила, едва сумев подавить крик. Потолочная светодиодная система давала мягкое зеленоватое свечение. Я пять раз пересчитала все огоньки, лишь после этого дыхание выровнялось, а сердце перестало отбивать о ребра чечетку.
У меня очень красивая спальня. Дорогая. На полу мягчайший шерстяной ковер. Французское постельное белье и шторы ручной работы сшиты из дорогого шелка. Все в нежно-голубых и серовато-зеленых тонах.
Моя спальня – настоящий оазис в самом центре Бостона, напоминание о щедрости приемного отца и о моих личных успехах.
Но сегодня мысль об удавшейся карьере не успокаивала. В одиннадцать тридцать я уже точно знала, что уснуть больше не смогу.
Будучи продуктом образцового воспитания и высококвалифицированным врачом, я никогда не переставала быть в первую очередь человеком. А это очень грязное дело, в котором даже умение отличать правильные решения от неправильных не спасает от принятия последних.
Я вышла из душа, облачилась в обтягивающую черную юбку, кожаные сапоги по колено и – без всякой задней мысли – в кофту пурпурного цвета, столь любимого моей сестрой. Затем нанесла легкий макияж, распустила свои каштановые волосы и надела на безымянный палец левой руки золотое обручальное колечко. Я уже давно поняла, что именно это главный ключ к успеху, – выглядеть семейной, как они. Это избавляет их от ответственности и в то же время ослабляет чувство вины. Ты ничем не лучше их, и это делает тебя желанной мишенью.
Без десяти двенадцать. Я достала небольшую косметичку, которую обычно храню в самом нижнем ящике в ванной, и положила в свою серую сумочку. Выйдя из дома, я направилась в сторону аэропорта, а именно в гостиницу «Хайатт Бостонская бухта»[4].
* * *
В понедельник после полуночи в большинстве баров города довольно тихо, и только аэропортные отели и гостиницы существуют вне времени и пространства. Люди, прибывшие из разных часовых поясов, встают и ложатся спать по своему особому графику. Поэтому в местном баре всегда можно найти кого-нибудь за выпивкой.
Я села за столик возле окна, из которого открывалась хорошо знакомая панорама Бостона. Темные воды бухты, мерцающие огни города. Я заказала «Космополитен», крепкий алкогольный коктейль, и стала потягивать его, стараясь сохранить при этом образ приличной женщины. Пора за дело.
В баре я насчитала еще восемь человек: молодая пара и шесть одиночек. Среди последних были два джентльмена преклонного возраста. Первый, мужчина типичной европейской внешности, задумчиво смотрел на дно своего пивного бокала; второй, азиат, вполголоса о чем-то с ним беседовал. Я сразу же мысленно их отмела. Не то чтобы я им не понравлюсь, просто они мне не очень интересны.
Мое внимание задержалось на двоих в другом конце бара. Оба были в синих костюмах. Короткие стрижки, темные волосы. Со Среднего Запада, решила я. Им наверняка не больше тридцати. Тот, что справа, был выше и крупнее своего соседа, эдакий доминантный самец. Наверняка уверен в себе и легко находит общий язык с незнакомыми людьми. Я бы сказала, коммивояжер. Привык жить в дороге, легок на подъем и достаточно энергичен для того, чтобы каждый день переезжать в новый город, достаточно сообразителен, чтобы максимизировать прибыль от этих поездок и минимизировать возможные затраты.
Я продолжала потягивать коктейль, изредка проводя языком по краю бокала. Затем, откинувшись на спинку стула, снова посмотрела в его сторону. Он по-прежнему сидел ко мне спиной.
Через пятнадцать минут «самец» обернулся. Его щеки пылали, в глазах плясали веселые огоньки. Алкоголь? Вожделение? Какая разница.
Я заметила, как он смотрит на мое кольцо, оно было на том же пальце, что и у него. Мы молча пришли к согласию, двое взрослых людей, абсолютно разных, но с одинаковыми потребностями. Его лицо расплылось в улыбке. Мужчина предложил мне выпить, я, в свою очередь, указала ему на свободный стул.
Он отошел к бару, якобы заказать напитки, а на деле же, чтобы попросить своего товарища не ждать его. Тот ухмыльнулся и направился к выходу.
