Ознакомительная версия.
Она отпила пару глотков исходящей пузырьками воды, поставила бокал на стол.
– Это во-вторых. Теперь в-третьих. Яковлев пообещал, что все наработки по этому делу переданы нам под мою личную ответственность. Естественно, для того чтобы мы не топтались на месте, начиная с нуля, чего более всего опасается наш дорогой Всеволод Михайлович.
Замолчала и покосилась на переглянувшихся мужиков. М-да, хватка у этой элегантно-красивой дамочки была жесткая, пожалуй, даже пожестче, чем у Турецкого.
– Да мне вроде не привыкать и с гольного нуля начинать, – пожал плечами Голованов, в адрес которого была запущена последняя шпилька. – Однако то, что вы сейчас рассказали, существенно меняет дело, и мы готовы приступить к работе.
– За что неплохо было бы и выпить, – вставил свое слово бородатый Макс.
– Спасибо. Спасибо вам всем, – улыбнулась Ирина Генриховна, однако Агеев, которому поручено было разливать водку и следить за рюмкой гостьи, которая неожиданно для мужиков превращалась в полноправную хозяйку «Глории», не очень-то поспешал с разливом оставшейся в бутылке водки.
– У меня еще один вопрос, и, как мне кажется, далеко не праздный.
Ирина Генриховна повернулась лицом к Агееву, невзрачная внешность которого как-то не вязалась с образом спецназовца ГРУ, который вместе с Головановым отпахал в свое время почти все горячие точки планеты и о котором ходили легенды, что он обладает не только недюжинной силой, но и столь же удивительной способностью уложить в постель любую красавицу. В агентстве он почти всегда работал в паре с Головановым, выполняя при этом самую черную работу и прикрывая тылы своего бывшего командира.
– Так вот, – продолжил Агеев, – если мы действительно беремся за эту работу, то хотелось бы побольше узнать о погибших.
Видимо решив пощадить дружеские чувства жены Турецкого, он не сказал «убитой» и «убийцы», а произнес нейтральное – «погибших». И Ирина Генриховна это оценила.
– То есть Толчева и его молодой жены. И если мне лично уже более-менее понятен сам Толчев как человек, то эта журналисточка... – Он, видимо, решил подыграть красивой, сидевшей за их столом женщине и снова попал в десятку: – Мне, как и всем остальным, думаю...
– Вопрос понятен, – попытался было остановить поток агеевского красноречия Голованов, однако это явно не понравилось молчавшему до этого Максу. Он запустил в свою бороду пятерню и с недовольным видом покосился на Голованова.
– А мне почему-то кажется, что он не совсем понятен и требует определенного пояснения. Образ жизни, привычки, характер и психомоторика – обо всем этом наша уважаемая Ирина Генриховна может и не знать, однако тот факт, что дочь столь знатного родителя, как Дзюба, почти на птичьих правах оказалась в Москве и ради своей журналистской карьеры даже замуж вышла за перестарка, которого никогда не любила и над которым впоследствии просто издевалась, – вот это тот самый вопрос, на который и я бы хотел получить развернутый ответ.
Он ткнул вилкой в кусочек тушеного мяса, однако не донес его до рта.
– И еще одно. Где до женитьбы с Толчевым кантовалась убитая? Снимала комнатенку в Чехове, где она работала в газетенке, или все-таки ее папаня прикупил ей квартиру в Москве?
Замолчал, и все, как один, уставились на Ирину Генриховну.
– Квартиры у нее не было, снимала, как вы изволили выразиться, комнатенку в Чехове, об этом мне рассказала жена Юрия Толчева, а вот что касается всего остального... Я и сама сразу же задалась этим вопросом и могу рассказать только то, что слышала от Яковлева.
Она отпила еще глоток минералки, тыльной стороной ладони промокнула губы.
– Отец Марии, Павел Богданович Дзюба, действительно известный на Ставрополье человек, входит в число тамошних олигархов и мог бы без особого труда и напряга не только приобрести элитную квартиру в Москве, но и похлопотать за дочь относительно достойного места в пристойной столичной газете. Однако у них в семье получился полный раздрыг и, как говорится, нашла коса на камень. Властный папочка желал видеть свою дочурку кем угодно – врачом, адвокатом или, на худший случай, актрисой, но только не журналистом, которые, видимо, в свое время попортили ему немало кровушки. А она стояла на своем: буду журналистом, и только журналистом. Короче говоря, в доме крик, и она, видимо без отцовской протекции, поступает в Кубанский университет, довольно успешно заканчивает его и, догадываясь, что в своем родном Ставрополье ей ходу, как журналисту, не будет, перебирается в Московскую область, надеясь, судя по всему, в скором времени зацепиться за Москву.
Она замолчала и добавила с горькой усмешкой:
– А для достижения подобной цели все приемы хороши. В том числе и женитьба на «перестарках», как вы, Максим, изволили выразиться. Кстати, должна вам заметить, что Юра Толчев хоть и имел глупость увлечься молоденькой, смазливой стервой, но еще не был перестарком.
– Простите, ради бога, – почесав бороду, раскланялся Макс.
– Ничего страшного, – хмыкнула Ирина Генриховна. – Еще вопросы будут?
– Естественно, – кивнул Агеев. – Но думаю, что сначала надо все-таки выпить. И так уж в горле пересохло.
Он разлил-таки водку по стопарикам, наполнил рюмку коньяком, покосился на Голованова, чтобы тот произнес подходящий на данный момент тост.
– За успех!
Голованов едва не ляпнул «безнадежного дела», однако вовремя нажал на тормоза и ткнул вилкой в тарелочку, подцепляя скользкую шляпку гриба.
Когда выпили и закусили, перебрасываясь ничего не значащими фразами, все тот же Макс спросил:
– Ваши версии, Ирина Генриховна?
Она растерялась, хоть и ждала этого вопроса.
– Не знаю. Мне казалось, что вы... как более опытные в этом отношении люди...
– И все-таки?
Она развела руками:
– Единственное, что я могу сказать с полной уверенностью, так это то, что Юра не мог стрелять в женщину. Тем более в женщину, которую любил когда-то и к которой, как мне кажется, у него еще остались какие-то чувства.
– А ревность? – подал голос Голованов.
Она отрицательно качнула головой:
– Исключено.
– С чего бы вдруг такая уверенность?
– Ревность – удел слабых, а Толчев был очень сильным человеком. – Помолчала и добавила: – Я имею в виду его внутреннее состояние.
– Спорный, конечно, вопрос, – пожал плечами Голованов, – но если это действительно так...
И он вопросительно уставился на женщину. Мол, думай, под чем подписываешься и за что свое ручательство даешь! Мария-то убита, причем не в подворотне, а на супружеском ложе, из охотничьего ружья Толчева, а сам он, видимо осознав случившееся...
– Мне кажется, – глядя в свою рюмку и водя вилкой по тарелочке, негромко произнесла Ирина Генриховна, – что Толчев... Юра не убивал ее.
– Тогда кто же еще? Ее любовник? Тот, который потом сбежал?
– Не знаю. Но Юра не мог.
Над столом зависла напряженная тишина, которую нарушил все тот же Голованов:
– Об этом человеке, я имею в виду любовника Марии Толчевой, что-нибудь известно?
Ирина Генриховна отрицательно качнула головой:
– Дело закрыто по настоянию отца Марии, и он же потребовал, чтобы не смели копаться в грязном белье его дочери.
– Значит, с этого и начнем, – решительно произнес Голованов, как бы подводя итог дебатам. – Есть у кого еще какие-нибудь версии или предложения?
– Надо бы пощупать малость и самого Толчева, – подал голос Макс. – Я имею в виду его профессиональную деятельность как мастера фотоочерка.
– А это еще зачем? – удивился Агеев. – Только ненужную нам волну можем поднять.
– Ничего, перетрем и это, – произнес Макс, по привычке запуская в бороду пятерню. – А вот того, что кто-то пытался пошарить ночью в мастерской Толчева и ушел оттуда, не тронув дорогостоящей аппаратуры, мы не должны забывать.
– Логично, – согласился с ним Голованов. – Тем более что никто не знает, нашел ли он то, что искал.
В этот вечер Ирина Генриховна приехала домой довольно поздно. Надо было определиться, кто над чем будет работать, да и грязная посуда, сваленная в мойку, напоминала о себе.
Решив лишний раз не подставляться и не рисковать своей собственной задницей, если вдруг его застукают случайно в мастерской Толчева, Голованов созвонился с Алевтиной и, договорившись с ней о посещении дома на Большом Каретном, в десять утра ждал ее в машине, припарковавшись неподалеку от подъезда дома.
Время от времени распахивалась, видимо, недавно поставленная металлическая дверь, чтобы вытолкнуть из подъезда еще одного спешащего неизвестно куда человечка, однако к тому моменту, когда из-за угла дома вынырнула запыхавшаяся, уже знакомая по описанию сорокалетняя женщина с сумкой в руке, входная дверь подъезда уже не открывалась минут двадцать, будто исчерпала все свои ресурсы, и это более чем устраивало Голованова. Меньше случайных свидетелей – меньше разговоров в доме.
Ознакомительная версия.
