Гуров провел ладонью по лицу и сказал:
– Игорь Петрович, у вас не найдется что-нибудь от головной боли?
Качалин ответить не успел – Толик Бабенко сунул руку в карман и положил перед Гуровым тройчатку. Гуров потянулся к лекарству, Вера смахнула его со стола, поставила перед Левой стакан, взяла бутылку коньяку.
– Мужчина! Покойников не видел? Выпей! – И налила до краев.
– Верочка! – пробормотал Качалин сконфуженно.
Сергачев вздохнул и отвернулся. Толик опустился на четвереньки, стал искать лекарство.
«Они девочки боятся, – понял Гуров. – Я зацепился за слово „лишняя“, отвлекся на Турилина и мотивы преступления. Вера здесь отнюдь не лишняя, мужчины ее боятся. Почему боятся?»
Гуров смотрел на Веру серьезно, ждал объяснений: простак-то он простак, однако представитель власти и не должен позволять девчонке вести себя, как ей вздумается. Она поняла его немое требование, легко поднялась из-за стола, вылила коньяк в раковину, сполоснула стакан, забрала у растерянного Толика таблетки, две положила на чистое блюдце и вместе со стаканом воды подала Гурову.
– Извините, пожалуйста, со мной случается, а сегодня, – она горько улыбнулась, – сами понимаете.
– Спасибо. – Гуров выпил лекарство, отметив, что на поступок Веры никто не обратил внимания.
«Девочка чувствует себя здесь как дома, – отметил Гуров, – а как мгновенно изменилась? Двигаться вдруг стала мягко, пластично, из речи исчез базарный тон и вульгаризмы. Она умеет себя вести прекрасно, значит, ранее был театр. К чему бы это? И почему мужчины тебя боятся? Не надо изображать умника и изобретать колесо, его изобрели. Мужчина боится женщины в подавляющем большинстве случаев по одной причине. Не хочет афишировать отношения. Добрее надо быть, Гуров, добрее, о людях думай проще и лучше».
– Я могу сходить в ванную? – Вера смущенно потупилась.
Лева кивнул и, выйдя из роли, мягко и ободряюще улыбнулся. Мужчины не заметили его оплошности, Вера же не только заметила, она на секунду застыла, вглядываясь в Леву широко открытыми, удивленными глазами, а когда пошла к двери, задержалась, быстро посмотрела через плечо. Гуров не сумел перехватить этот мгновенный сигнал, но, что какой-то сигнал был, не сомневался. Страх? Предупреждение?
– Не обращайте на девочку внимания. – Качалин разлил по чашкам густой черный кофе. – Жена избаловала… Елена… – он запнулся, но продолжал спокойно: – Любила ее вроде младшей сестры. Детей у нас не состоялось.
По тому, как Качалин запнулся, затем справился с собой, как продолжал говорить ровным тоном, подбирая слова, Гуров понял, что держать себя в руках он умеет.
– Я пойду к себе. – Сергачев не спрашивал, лишь доводил до сведения. – Моя дверь напротив, буду дома.
Проходя мимо Качалина, он тронул его плечо: мол, держись, старик, на Толика не взглянул, Гурова хотел просто обойти, как обходят столб.
«Вот и все, время, отпущенное мне на раздумье, кончилось, необходимо решать. Что Сергачев может кому-то позвонить либо что-то спрятать, исключено: он вызвал милицию, и времени у него было более чем достаточно. Если я его выпускаю, то здесь создается один климат, если задерживаю, то климат совершенно иной. Пауза или ускорение? Что мне сейчас выгоднее: умиротворение или взрыв?» Гуров ответа не нашел, стоял молча и растерянно.
Сергачев его обошел. Лева взял его под руку, почувствовал ее литую силу, они вместе вышли на лестничную площадку. «Верно поступаю, – ободрил себя Гуров, – их надо разделить, меня на всех не хватит, дергаюсь, разбрасываюсь».
Сергачев открыл дверь своей квартиры:
– Зайдете? – Впервые он смотрел, не отворачиваясь, прямо и открыто.
– Вы любили ее? – Лева готов был задать любой вопрос, кроме этого, но почему все же спросил – не знал.
Они стояли между двумя полуоткрытыми дверьми, как на перепутье, – место для задушевного разговора неподходящее.
– Елену убили? – Сергачев прислонился к дверному косяку, его широкие плечи повисли, тяжелые руки болтались безжизненно.
«Он не убивал», – понял Лева.
Денис же понял, что ответа ему не дождаться, и скептически заметил:
– Вы же понимаете, что ваше молчание красноречивее ответа.
– Я вас не учу методике спортивной подготовки.
Сергачев выпрямился, словно в его большом теле не было костей, оно, как жидкий металл, перетекло из одной формы в другую.
– Ты умный парень, а вопрос твой глуп. Любил ли я Елену? – Он посмотрел в квартиру Качалиных. – Решай свои проблемы, я подожду.
– Ты мне поможешь?
– Нет! – Сергачев перешагнул порог и мягко прикрыл за собой дверь.
«Попробую ему поверить», – решил Гуров и вернулся в кухню.
Здесь, казалось, его ждали. Видимо, Бабенко решил, что и ему пора перебираться со сцены за кулисы – увидев Гурова, он, обращаясь к Качалину, торопливо заговорил:
– Старик, чем я могу тебе помочь? Я похоронами никогда не занимался, может, съездить куда? Я на колесах, – Толик брякнул ключами от машины.
Лева будто набрался сил, мысли побежали привычно быстро. «Нет, голубчик, номер не пройдет. Если ты убийца, то приехал на разведку и сейчас проверяешь: разобралась милиция или нет. Если ты к убийству отношения не имеешь, то приехал по торговым делам и ни к чему тебе отсюда уходить, сиди».
– Надо спросить товарища. – Качалин подвинул Гурову чашку кофе. – Какие формальности, с чего следует начинать?
– Игорь Петрович, ваша жена жаловалась на сердце? – Гуров решил попробовать вывести хозяина из равновесия, заставить открыться.
– На сердце? – Качалин задумался. – Она умерла от инфаркта?
– Вы не ответили.
– Жаловалась? – Качалин взглянул на Толика, словно стоял у доски и ждал подсказки.
– Помню, однажды… – Толик закатил глаза, перевел дух, но Гуров перебил, добавив жесткости:
– Игорь Петрович, вам понятен вопрос?
– Женщины вообще жалуются, если хотите знать! – Качалин вспылил, но тут же взял себя в руки. – Конкретно на сердце, такого случая не помню. У Елены инфаркт?
Теперь самое трудное. Гуров почувствовал озноб.
– А вам не кажется, Игорь Петрович, что вы несколько поздно поинтересовались, отчего и при каких обстоятельствах умерла ваша супруга? – Лева сел так, чтобы ему были видны одновременно оба.
– Поздно? Поинтересовался? – Качалин почему-то начал расстегивать пуговицы на рубашке и тут же их судорожно застегивать.
– У вас такая привычка, переспрашивать? – Гуров сделал паузу. – Или вы переспрашиваете, когда не знаете, что ответить?
– Как не знаю? – Качалин оставил в покое пуговицы и стянул с себя галстук.
«Ну вот, теперь вас только двое, и вы не мельтешите у меня перед глазами. – Неожиданно Лева с симпатией посмотрел на обоих мужчин. – И правильно, быть доброжелательнее, убрать из своего тона эти скрежещущие нотки, ты не инквизитор. Возможно, ни один из них не виновен».
Качалин никак не мог подобрать отвалившуюся губу и сидел напротив, по-младенчески открыв рот. Кожа на его лице нервно дергалась, казалось, веснушки суетятся, не могут занять свои привычные места.
«Что и говорить, не красавец. – Лева вспомнил портрет убитой, ее голливудский надменный оскал, интригующий взгляд из-под набрякших век. – Хлебнул ты с ней горячего до слез! Соседа-супермена терпел, который не знает, любил или не любил. А может, она любовников коллекционировала, а в минуту откровенности обсуждала с тобой достоинства и недостатки? Ну, расскажи правду».
Пожелания Гурова хозяин выполнить не успел. В кухню вернулась Вера, причесанная и похорошевшая, остановилась в дверях, требуя мужского внимания. Качалину и Толику было не до нее, Лева сухо сказал:
– Извините, Вера, пройдите пока в соседнюю комнату, я вас позову.
– Я, между прочим, на работе. – Голос ее вновь стал вульгарным.
Гуров мог ответить: на работе, между прочим, не пьют, но лишь пожал плечами.
– Можете спуститься, только из дома не уходить.
– Милиция… – процедила Вера и ушла, но не на вахту, а в соседнюю комнату.
Гуров вышел за Верой в прихожую и, хотя никаких оснований для веселья не было, подмигнул своему изображению в зеркальной стене.
Когда Лева не видел Дениса Сергачева и не был под влиянием его обаяния, то вера в его полную невиновность вызывала протест. «Допустим, допустим, Сергачев здесь ни при чем, – рассуждал Гуров. – Надо переключиться. Если вот так, в считанные минуты, возможно обнаружить мотив убийства, то это ревность, и сосредоточиться следует на Качалине. И, вообще, чему тебя в розыскном детстве учили, Гуров? Тебя, дипломированного неумеху, учили: если убита женщина и у нее есть муж, приглядись к нему внимательно. Ревность? Или человек ошалел от эгоизма красивой женщины, тысячи раз сдерживался, один раз не выдержал…»
Вернувшись на кухню, Лева прямо с порога спросил:
