Краска бросилась Крапивину в лицо. Он несколько секунд молчал, пряча глаза, а потом сказал глухим голосом:
– Это правда? Я заплатил бешеные деньги за фальшивку? Какой идиот! М-м-м! Какой же я идиот! – Он зажмурился и что есть силы двинул себя кулаком по лбу.
Гуров сочувственно посмотрел на него.
– Ну, не стоит так убиваться, – сказал он. – Похоже, у вас были веские причины принять эту подделку за подлинную фотографию.
– Да, иногда я позволяю себе расслабиться, – пробормотал Крапивин. На лбу его выступили мелкие капельки пота. – Может быть, излишне часто... Надеюсь, это не преступление?
– Закон на этот счет снисходителен, – сказал Гуров. – Но что толку? Даже при отсутствии преступления вы продолжаете бояться наказания, верно?
– Это так, – сокрушенно сказал Крапивин. – Если моя жена узнает... Я погиб! Вы поймали этого мерзавца?
– Пока нет, – ответил Гуров. – Надеемся на вашу помощь. Кстати, какого числа вы расплатились с шантажистом и каким образом?
– Это я помню точно, – сказал Крапивин. – Первого июля я отвез пакет с деньгами на Введенское кладбище. Это было утром. Подозреваю, что за мной следили от самого дома. Я оставил пакет на могиле, которую мне назвали заранее, и ушел. С тех пор меня никто не тревожил, и я уже начал успокаиваться, но тут пришли вы...
– Вы не знаете того человека, с которым встречались в парке? Может быть, голос по телефону показался вам знакомым?
Крапивин задумчиво покачал головой.
– Н-нет, – сказал он. – Мне так не показалось. Хотя я был слишком напуган... У меня были подозрения, что это кто-то из того круга, где мы все расслабляемся. Ну, вы понимаете... Но раз вы говорите, что фото смонтировано... Значит, этот гад со стороны. Иначе какой ему смысл возиться с фотографиями?
– И никаких мыслей по поводу того, кто это мог сделать, не возникало?
– Мыслей у меня возникало множество, – признался Крапивин. – Но круг моего общения так широк, судьба одарила меня таким количеством родственников и знакомых, что даже припомнить всех их трудно. К сожалению, ничем вам помочь не могу, полковник!
– Жаль! – сказал Гуров и достал еще две фотографии. – А этих людей вы никогда в своей жизни не встречали?
Крапивин внимательно рассмотрел изображения антиквара Шестопалова и неизвестного мужчины в светлом костюме и отрицательно покачал головой.
– Совсем не знаю, – сказал он. – Ни разу не видел. Это точно. Но это ведь не те, кто вытянул из меня бабки? Тот, который встречался со мной в парке Лефортово, был молодой, сильный и широкоплечий. Вряд ли ему было больше тридцати лет... Но вы знаете, – вдруг оживился он. – Я теперь подумал... Вы спрашивали, не показался ли мне знакомым этот человек? Тогда точно не показался, а вот теперь я начинаю думать, что, возможно, видел его и раньше. Скорее всего, в какой-то большой веселой компании. Ну, знаете, как это бывает, – приятель приводит своего приятеля, ты – своего, и в конце концов получается сборная солянка, где все закадычные друзья, пока не протрезвеют... Наверное, и с тем человеком тоже могло так быть. Если хорошенько сосредоточиться, то, возможно, есть шанс вспомнить, где я мог его встречать...
– Попробуйте, Петр Николаевич, сосредоточьтесь! – предложил Гуров. – Вы очень нас обяжете, если что-нибудь вспомните.
– Я постараюсь, – промямлил Крапивин, которого внезапно напугала перспектива дальнейшего общения с Гуровым. – Но... Вы меня извините – ведь все, о чем мы с вами здесь говорили, рано или поздно станет известно моей жене?
– Не думаю, что мы станем посвящать вашу жену во все подробности, – ответил Гуров. – Но кое-что ей, несомненно, станет известно. Однако чего вам бояться? Если бы фотография была подлинной, тогда другое дело. Но ведь это фальшивка.
– Но если тесть узнает, что я выложил за эту фальшивку двадцать тысяч баксов... – потрясенно проговорил Крапивин. – Он меня уничтожит!
– Извините, здесь я вам ничем помочь не могу, – сказал Гуров. – Только могу выразить сожаление, что вы сразу не обратились в милицию.
– Если бы вы были в моем положении, – горько сказал Крапивин, – вы бы тоже никуда не обращались. Знаете, что я вам скажу? Никогда не женитесь на богатых женщинах, если сами не олигарх. Ваша жизнь превратится в ад!
– Обязательно последую вашему совету, – серьезно сказал Гуров. – Тем более что сделать это будет совсем несложно. Но и вам посоветую на будущее – никогда не платите шантажистам. Попадете в такой ад, что и во сне не приснится. И вдобавок потеряете деньги. Возьмите карточку – здесь номер моего телефона. Звоните, когда вспомните что-нибудь.
– Хорошо, я буду иметь в виду, – безрадостно сказал Крапивин и спрятал карточку в карман. – А сейчас можно я пойду? Иначе у тестя возникнут вопросы, куда делся его родственник и деловой партнер, которого он, по сути, считает своим крепостным... Прощайте!
– А вы не думали о разводе? – спросил вслед Гуров.
Крапивин только махнул рукой.
– Из золотой клетки так просто не сбегают! – сообщил он на ходу.
Гуров задумчиво проследил, как он по-мальчишески вприпрыжку поднимается по ступеням банка, а потом исчезает за стеклянными дверями, и достал из кармана телефон.
– Стас! Это я, – сказал он, набрав номер. – Второй тоже нашелся. Он финансист и подкаблучник, но большой проказник по натуре. Однако, похоже, знает даже меньше Шестопалова, потому что деньги шантажисту заплатил безропотно и сразу. Происходило это на Введенском кладбище первого июля. Значит, на Медведковском был кто-то другой. Если отбросить вероятные варианты, о которых нам ничего не известно, то остается тот положительный мужчина, которого сняли на фоне молодого деревца. Эксперты ничего нового не придумали, нет? Значит, будем заходить с другого конца. Срочно вызывай на допрос этого самого Блонди. Он от нас не выйдет, пока не вспомнит всех друзей-приятелей Ложкина.
Открывая дверной замок, Чеков намеренно медлил – ему не хотелось, чтобы спутники заметили, как у него дрожат пальцы, и еще он малодушно надеялся, что кто-нибудь из соседей появится на лестничной клетке – тогда его не прикончат сразу, при свидетелях.
Но его «гостям», похоже, было все равно, увидят их здесь или нет. Они терпеливо и снисходительно ждали, пока Чеков справится с замком, и ни единым словом не выразили своего неудовольствия. Но это пугало Чекова еще больше. Он предпочел бы, чтобы его крыли матом и хватали за грудки. Когда вот так молчат – это хуже всего. Это означает, что от тебя уже ничего не ждут.
Наконец он открыл дверь, и они вошли. Костюков прислал к нему своих самых преданных людей – светловолосого, не знающего жалости Гарика и здоровяка, которого за его рост прозвали Шакил О’Нил. В баскетбол он, правда, никогда не играл, зато любого мог отправить в отключку одним-единственным ударом в зубы – это был его коронный номер, после которого человек всю оставшуюся жизнь работал только на стоматологов.
Такое внимание к Чекову могло означать лишь одно – дела его совсем плохи. «Кажется, опоздал я покаяться, – подумал он с тоской. – Кончилось у Костюка терпение. Неужели конец?»
Эта мысль наполнила его душу таким черным отчаянием, что ему захотелось, как в детстве, заплакать, размазывая по лицу слезы и надрываясь от крика, чтобы все оставили его в покое. Но он знал, что на Гарика и Шакила это не произведет впечатления, а потому выбросил эту мысль из головы. Нужно было придумать что-то поумнее. Если, конечно, у него будет время на придумки.
Долговязый Шакил не отходил от Чекова ни на шаг, дожидаясь, пока тот как следует запрет дверь, а Гарик по-свойски протопал по комнатам, заглянул в ванную и остановил свой выбор на кухне.
– Валите сюда! – распорядился он. – Здесь будем заседать.
Шакил легким тычком под ребра двинул Чекова в нужном направлении и сам пошел следом.
Гарик уже рылся в холодильнике, презрительно кривя губы.
– Живешь ты, Чек, как скотина! – осуждающе заметил он. – В доме жратвы приличной ни крошки. А мы, между прочим, всю ночь тебя дожидаемся – не жрамши и не спамши. А у тебя и пожевать нечего. Это как?
– По ночам жрать вредно, – глядя в окно, сказал Чеков хмуро. – От этого кошмары бывают.
Гарик, сидевший на корточках возле открытой дверцы холодильника, с интересом посмотрел на него снизу вверх.
– Да ты просто профессор, Чек! – изумленно сказал он. – В таких вещах разбираешься... Но я тебе скажу, у некоторых наоборот – с голодухи кошмары начинаются. Вот у меня, например. Или у Шакила. А ты представляешь, что будет, если у нас с ним начнутся кошмары?
– Представляю, – буркнул Чеков. – Лучше не надо.
– Так как же не надо, если ты сам напрашиваешься? – спросил Гарик, поднимаясь и захлопывая дверцу холодильника. – Жрать у тебя нечего, дома ты не ночуешь, долги не отдаешь...
– Я тебе ничего не должен, – сказал Чеков.
