– Ты быть хоть дома от своих военно-полевых привычек отказывался, – потом привыкла и накрывала на стол, не пытаясь изменить рацион.
Приняв душ, побрившись и одевшись, полковник сел за стол и развернул газету. Хлопотавшая у плиты жена продолжила незаконченный вечером разговор:
– Нет, я этого не понимаю: какая может быть картошка в наши дни? Просто пережиток какой-то!
– Физический труд полезен.
– Надо было мальчику заканчивать школу с золотой медалью, чтобы потом возиться в грязи и холоде? Я не знаю… Я к ректору пойду!
– Мам, перестань, – Генка зашел в кухню, сел за стол. – Все поедут, и я поеду.
– Правильно, – одобрил полковник, опуская газету.
– Он выиграл три олимпиады по математике. Зачем ему эта картошка?
– Он будет печь ее на костре и запивать портвейном. А по вечерам тискать девчонок на дискотеке. – Полковник подмигнул сыну.
– Степан! – всплеснула руками жена.
– На первом курсе выламываться из коллектива неприлично. Будет, как все!
– Кроме портвейна, – спокойно уточнил сын.
Полковник вопросительно посмотрел на него:
– Водка? Виски? Коньяк? Мартини?
– Мартини. Под печеную картошку хорошо пойдет.
Мать, раздраженно поставив на стол тарелки с гречневой кашей, вышла из кухни. Генка, опустив глаза, заерзал на стуле.
– Ничего, – успокоил отец, – отойдет. Значит, так: возьмешь мой старый бушлат и побольше шерстяных носков. Стирать-то все равно не будешь, студент.
Генка кивнул. Начал есть, шумно запивая кашу чаем и время от времени искоса поглядывая на отца. Наконец спросил:
– Пап, что-то произошло?
– С чего ты взял? – Полковник с преувеличенным вниманием уткнулся в газету.
– Я-то тебя знаю. Дезертиров не можете поймать?
– Одного сегодня ночью убили. Напал на пост ГАИ, отобрал пистолет…
– Не слабо!
Прозвонил лежавший на столе сотовый телефон. Полковник ответил. Генка делал вид, что поглощен завтраком и мыслями о предстоящей поездке «на картошку», но на самом деле внимательно слушал. Несмотря на сложности переходного возраста, отец, как и в детстве, оставался для него непререкаемым авторитетом во всем, и любые его служебные неприятности – а сын замечал, что за последний год они участились – он воспринимал очень болезненно.
– Переходите в следующий квадрат, – говорил отец. – Если надо – добавьте людей. Нет… Приоритет один – поиск. Особое внимание уделять железнодорожному транспорту. Докладывать мне каждый час. Все!
– Переживаешь потому, что это твой солдат? – спросил Генка, когда полковник положил трубку.
– Да. Что бы ни произошло, в этом есть моя вина. Запомни: командир отвечает за все. И за всех.
– Пап, все будет хорошо, – сказал сын, почувствовав в последних словах отца какой-то ожесточенный надлом.
– Я постараюсь, – после паузы ответил полковник.
* * *
Уйдя от Шахида, Паша хотел поехать домой, но все частники, которых удавалось тормознуть, либо пугались его внешнего вида и отказывались, либо заламывали такую сумму, что Паша сам хлопал дверцей. Минут двадцать потоптавшись на проспекте напротив дома Шахида, в окнах квартиры которого довольно быстро погас свет, Паша отправился к Лютому – до него было всего полчаса ходу пешком. Прописанный у какого-то дальнего родственника, Гриша снимал однокомнатную квартиру и много раз приглашал Пашу в гости. Паша взял «ноль семь» водки и пиво. Пиво употребил, пока шел, водку они – правда, не всю – раскатали вдвоем. Лютый, казалось, был чуть ли не рад, что его подняли посреди ночи, и отмахивался от всех Пашиных извинений по этому поводу.
– Извиняться перед девушкой своей будешь. Ты мне лучше скажи, как встреча прошла.
Выслушав Пашу, Лютый почесал затылок:
– Да уж, не густо. Но кое над чем помозговать можно…
В семь часов Паша проснулся и засобирался домой.
– Ты чего? – протирая глаза, Гриша сел на кровати. – Поехали отсюда сразу в отдел.
– Не, хочу домой показаться. Побриться, помыться, портянки сменить. Потом с батей на машине доеду.
– Ну как знаешь. Дверь захлопни, мне влом вставать…
Когда Паша пришел домой, Арнаутов-старший с мрачным видом смотрел телевизор – программу утренних новостей. В комнате царил бардак, предшествующий началу ремонта. Осторожно протиснувшись между отодвинутой от стен мебелью, Паша сказал:
– Доброе утро! – и услышал в ответ раздраженное:
– Ты где был?
– У Гриши заночевал.
– А почему не позвонил?
– Батя, я уже взрослый…
– Ты сопляк еще! – безапелляционно перебил Арнаутов, не отрывая взгляда от телевизора, на экране которого дикторша торопилась сказать о взрыве «скорой» на шоссе неподалеку от Тосно. – А я – начальник отдела по разработке преступных лидеров, и ты у меня, между прочим, работаешь.
Паша сбросил с кресла какие-то старые журналы, сел и сказал как можно спокойнее:
– И что?
– Ко мне бандиты подходы ищут. Всегда ищут, ты это можешь понять? Так что если ты пропадаешь, то я должен знать, почему.
– Может, хватит из дома казарму устраивать?
– Вот когда своим обзаведешься, тогда и будешь порядки свои устанавливать.
– Ты, может, не знаешь, – медленно начал Паша, – но есть такие дома, в которые хочется возвращаться после работы. Потому что там люди не орут друг на друга. Потому что там… другая жизнь. И я думаю, правильно, что мать тебя бросила и укатила в Америку.
– Что? – Бросив пульт управления телевизором, Арнаутов-старший поднялся.
– Ничего! – Паша тоже встал. – А теперь ты бесишься потому, что твоя дама из прокуратуры тоже тебя послала.
Арнаутов двинул Пашу справа в челюсть. Паша жестко блокировал руку отца и схватил ее за запястье, одновременно готовясь к опережающему удару, если последует вторая атака.
Глаза Арнаутова вспыхнули: казалось, что он обязательно ударит еще раз. Но он вдруг расслабил руку и, как только Паша отпустил захват, повернулся и, ссутулившись, пошел в коридор.
Паша увидел на полу свою спортивную сумку. Схватил ее, вытряхнул тренировочный костюм, протиснулся к шкафу. Распахнул створки и, не очень задумываясь, начал хватать с полок свои вещи. Крикнул:
– Я пока у Гриши поживу!
– А ремонт? – Арнаутов, уже вышедший в коридор, остановился.
– Это твой ремонт!
Арнаутов вздрогнул и как-то беспомощно огляделся.
Впрочем, это продолжалось мгновение, и занятый сборами Паша ничего не заметил.
Арнаутов расправил плечи:
– В отделе скажешь, что я взял отгул. Молчун за старшего.
– Хорошо!
– И дверь закрыть не забудь.
Через пять минут Паша закрыл дверь с такой силой, что это услышал весь дом.
Оба жалели о том, что случилось. Но ни один не был готов попытаться что-нибудь изменить.
Сдав дежурство и отметившись у начальства, Шилов провел «сходку» в своем кабинете. Собрались все, кроме Василевского, оставшегося работать на месте взрыва. Но и он успел застать конец совещания.
– Всем доброго утра. Не ждали? – Василевский занял место рядом с Джексоном.
– Есть чего нового? Водилу привез?
– Водила на два часа домой отпросился, очень уж у него жена психовала.
– Фоторобот нужен сегодня.
– Сделаем.
Шилов оглядел ребят. Василевскому можно дать задание и посложнее, водилой пусть лучше займется Сапожников.
– Значит, так, уточняю задачу. Леня, Витя, – Роман посмотрел на Василевского и Егорова, – дуйте в часть, уточняйте все по этим беглецам. Куда бежали, зачем бежали, с кем… Почему остальные не побежали. Когда получите полные данные всех троих, отзвонитесь Оле. Она их пробьет по базам, мало ли, чего интересного выплывет. Поняли?
– Спасибо тебе, добрый фей, – хмыкнул Леня, а Оля серьезно кивнула и пометила что-то в блокнотике.
Оля работала в отделе недавно. Ее взяли на должность опера, но фактически она исполняла обязанности компьютерщика и секретаря. Искала информацию в базах данных, писала справки и ответы на отдельные поручения, составляла запросы. Иногда привлекалась к опросам свидетелей, если надо было поговорить с женщинами или детьми. Она неоднократно просила, чтобы ее допустили к более серьезным вещам, но пока что все просьбы закончились только тем, что ее пару раз взяли на задержания, когда для поимки злодея нужно было рассредоточиться по улице и ждать его появления, не привлекая внимания. Оба раза Оля более чем серьезно относилась к задаче, хотя все, что от нее требовалось, – это стоять рядом с Шиловым или Джексоном и изображать беззаботно щебечущую подружку.
– Женя, – посмотрел Шилов на Джексона, – ты – то же самое – по врачам.
– Дело мы заводим или район? – спросил Джексон.
– Какой, на хрен, район? Шум уже такой стоит, что в Москве слышно. В семь надо докладывать «первому», а в восемь справка должна уйти в Министерство.
