Она осталась сидеть на краю кровати, трусики открывали значительную часть ее ягодиц.
Я взял ее за плечи и осторожно уложил на подушку.
— Ну же, детка. Не бросай старика.
Я принялся целовать ее щеки и глаза, гладил ее волосы, обнимал; она положила руки мне на плечи, но сделала это так неохотно, словно выполняла неприятную, но необходимую обязанность.
С минуту я слушал, как в лунном свете с ореховых деревьев падают капли дождя. Мне было плевать на гордость и на то, как я буду себя чувствовать завтра. Я нуждался в ней, я спустил ее трусики, стащил с себя нижнее белье и прижался к ней всем телом. Она обняла меня и легонько поцеловала в щеку, но внутри у нее было сухо, а глаза устремлены в одну точку.
С залива послышался странный звук: это аллигатор звал самку. Я отчаянно потел, несмотря на вентилятор и ночную прохладу; я пытался утешить себя и хоть как-то оправдать свою похоть и желание посвятить ее в мои дела.
Наконец я остановился, отодвинулся от нее и натянул трусы. Она повернула голову на подушке, посмотрев на меня снизу вверх, словно пациент с больничной койки.
— Это был долгий день, Дейв, — тихо сказала она.
— Я не устал. Пойду-ка встряхнусь.
Я встал с кровати и стал натягивать штаны и рубашку.
— Ты куда? — спросила она.
— Куда-нибудь.
— Ложись-ка спать, Дейв.
— Я запру входную дверь, когда буду уходить. Постараюсь не разбудить тебя, когда вернусь.
Я надел мокасины, вышел на улицу и завел пикап. Сквозь темные облака пробивалась луна, и на размытую дождем дорогу, ведущую из Нью-Иберия, легли тени деревьев. Из-за дождей уровень воды в заливе стал выше, вот из камышей появилась нутрия и быстро поплыла на тот берег, оставляя за собой дугообразный след. Колеса зачавкали по дорожному месиву, и я вцепился в руль с такой силой, что на сжатых кулаках резко выступили костяшки. Когда я проезжал по подвесному мосту, запасное колесо подскочило в воздух на добрых три фута.
* * *
Когда я остановился около бильярдной, Мейн-стрит в Нью-Иберия была тиха и безлюдна. С залива повеял легкий бриз, зашелестев листвой придорожных дубов, подвесной мост был разведен, а по реке медленно и бесшумно проплывал буксирный катерок, мигая красными и зелеными огнями. Было видно, как в освещенной сторожке сидит смотритель моста. За пару домов от бильярдной мужчина в одной рубашке, покуривая трубку, выгуливал своего пса вдоль старой епископальной церкви, которая в эпоху Гражданской войны служила госпиталем для солдат федеральных войск.
Когда я вошел в бильярдную, то словно вернулся во времена своей юности; тогда люди чаще говорили по-французски, чем по-английски, в каждом баре стояли игровые автоматы и тотализаторы, где можно было поставить на лошадь, а бордели вдоль Рейлроуд-авеню работали круглыми сутками; дни, когда остальной мир для нас бы такой же диковиной, как и те техасцы, которые стали приезжать в наши края после войны добывать нефть и прокладывать газопровод. Во всю длину комнаты простирался огромный бар красного дерева, с оловянными перекладинами и плевательницами, а в глубине стояли четыре бильярдных стола, покрытые зеленым сукном; иногда хозяин застилал их клеенкой и ставил бесплатное угощение — чашки гумбо[7]; где попрохладнее, у вентиляторов с деревянными лопастями, старики резались в карты и домино. На огромной доске, висевшей на одной из стен, были написаны мелом результаты последних баскетбольных матчей Национальной лиги, а по висевшему над баром телевизору шел неизменный бейсбол. Пахло пивом, гумбо, тальком, виски, вареными раками, крепким виргинским табаком, фаршированными свиными ножками, вином и крепкой настойкой.
Хозяином бильярдной был мулат по имени Ти Нег. Когда-то он работал на строительстве газопровода и на нефтяной вышке; на руке у него не было трех пальцев — отхватило сверлильным станком. Я наблюдал, как он наливает пиво в запотевший бокал, снимает пену деревянным черпачком, доливает туда на полпальца чистого виски и подает мужчине в джинсовом костюме и соломенной шляпе, который сидел у барной стойки и курил сигару.
— Надеюсь, ты пришел поиграть на бильярде, Дейв, — сказал Ти Нег.
— Принеси-ка мне гумбо.
— Тебе прекрасно известно, что кухня уже не работает.
— Тогда жареных колбасок.
— Их сегодня не привозили. Налить тебе «Доктора Пеппера»?
— Ничего я не хочу.
— Как хочешь.
— Принеси мне хоть чашку кофе.
— Послушай, у тебя усталый вид. Иди-ка домой и ложись спать.
— Принеси мне кофе, Ти Нег. И сигару.
— Ты же не куришь, Дейв. Что это с тобой сегодня?
— Ничего. Просто я не ел целый день. Думал, кухня еще не закрылась. А хоть сегодняшняя газета у тебя есть?
— Разумеется.
— Я просто посижу здесь и почитаю газету.
— Будь как дома.
Он нырнул за барную стойку, извлек оттуда свернутый экземпляр «Дэйли Ибериан» и протянул мне. На первой странице были четкие следы пивных кружек.
— Принеси вон тем старикам пива за мой счет, — сказал я.
— Не стоит.
— Я хочу это сделать.
— Не стоит, Дейв, — сказал он, глядя мне прямо в глаза.
— Но почему?
— Ладно. Но учти, когда они захотят угостить тебя в ответ, тебе придется самому наливать себе. А я умываю руки.
Я взял газету и попытался прочитать спортивную страничку, но никак не мог сосредоточиться. У меня внутри все ныло, а лицо пылало. Я свернул газету, швырнул ее на столик и вышел на улицу.
Доехав до бухты близ Сайпрморт-Пойнт, я остановил машину, вылез и уселся на край торчавшего из воды пирса. Начался отлив, над полосой серого прибрежного песка кружили чайки, подбирая выброшенную волной морскую мелочь. Когда взошло солнце, небо стало молочно-белым и безоблачным. Я добрел до грузовичка и поехал домой. Воспоминания о бильярдной гвоздем засели у меня в голове, не отпуская ни на секунду, точно долгое похмелье.
* * *
Потом мы с Батистом открыли станцию, я добрался до дома и завалился спать. Когда проснулся, было уже за полдень. На кухонном столе меня ждали два сэндвича с ветчиной и луком, заботливо завернутые в вощеную бумагу, и записка Энни:
Не стала тебя будить, но, как проснешься, не мог бы ты помочь мне найти мужчину средних лет, со странностями и седой прядью волос, который лучше всех умеет заводить канзасских девушек?
С любовью
Э.
P. S. Давай устроим пикник в парке, а потом пойдем на бейсбольный матч — ты, я и Алафэр? Прости за вчерашнее. Ты все равно самый лучший.
Добрая, заботливая девочка... Но, как ни странно, записка, призванная успокоить меня, только расстроила. Меня пронзила догадка: а вдруг Энни, как и большинство тех, кому приходится жить с алкоголиками, написала так только из страха, что я опять возьмусь за старое?
Но, несмотря ни на что, во мне крепла уверенность, что неприятности, которые начались после катастрофы в Южном проливе, еще не закончились. Как истинный уроженец маленького городка на юге Луизианы, все уроки выживания я получил не из книг, а на охоте, на рыбалке, на спортивной площадке. Никакая книга не дала бы того, что я узнал, охотясь с отцом на болотах, а когда в старших классах стал заниматься боксом, то научился глотать собственную кровь и смотреть противнику в глаза, как бы больно мне не было.
Но самый важный урок преподал мне пожилой дворник-негр, который когда-то был питчером бейсбольной команды «Канзас Сити Монаркс». Он частенько приходил днем посмотреть, как мы играем, и однажды, когда меня удалили с поля и я направлялся в душевую, он подошел ко мне и сказал: «Скользящие удары и крученый мяч — это, конечно, круто, да и подаешь ты неплохо. Но если захочешь серьезно ответить отбивающему, целься ему прямо в голову».
Вот я и подумал, что пора запустить хороший мяч кой-кому в голову и пусть-ка попробует его отбить.
Бубба Рок купил ветхий, довоенной постройки дом на берегу реки Вермиллион (окраина Лафайета) и потратил четверть миллиона на перестройку. Это был большой белоснежный особняк, когда-то принадлежавший богатому плантатору, с дорическими колоннами такой толщины, что их могли обхватить три человека, не встретившись ладонями. Парадный вход был отделан итальянским мрамором, а по периметру второго этажа проходила уставленная ящиками петуний и геранью веранда, изящные кованые перила которой были сделаны, по слухам, аж в Севилье. Кирпичный каретный сарай был переделан в гараж на три машины, лестницы украшены оловянными сосудами, из которых свисали декоративные лианы, а на месте старых деревянных дворовых построек появился теннисный корт.
Свежеполитая лужайка перед домом так и блестела, по ее краям росли дубы, мимозы, апельсиновые и лимонные деревья, а усыпанная гравием дорожка, которая вела к парадному крыльцу, была окаймлена белым бордюрчиком и обсажена желтыми розами. Возле дома был припаркован «кадиллак»-кабриолет и новенький, сливочного цвета «олдсмобиль», а из гаража виднелась ярко-красная, как пожарная машина, коллекционная «эм-джи». Под сенью ив на берегу реки покачивался небольшой прогулочный катер, рулевая кабина которого была аккуратно затянута брезентом.
