Ознакомительная версия.
– На сердце не жаловался, а от инфаркта не убежал, – угрюмо произнес Турецкий, притормаживая на красный свет светофора. – В общем, жду! Да, вот что еще, – спохватился Турецкий. – Прихвати с собой поэтажный план лабораторного корпуса. Что-то не дает мне покоя шумиловская «Клюква».
«Мне тоже», – хотел было сказать Плетнев, но Турецкий уже отключил свой мобильник.
Автомобильным пробкам, казалось, не будет конца, и когда Плетнев добрался-таки до офиса «Глории», Турецкий пробурчал недовольно:
– На машине, поди, ехал?
«Нет, на верблюде!» – едва не вырвалось у Плетнева, которому уже надоели постоянные придирки Турецкого. Он все еще считал его своим другом, причем другом, которому был многим обязан, однако его опередила Ирина Генриховна:
– Александр Борисович! Вы тоже, если я не ошибаюсь, конечно, в метро лет пять назад спускались! Да и то это было не в Москве, а в Киеве. А чтобы автобусом до работы доехать... Вот этого я что-то совсем упомнить не могу.
И уже повернувшись лицом к Плетневу:
– Не обращай внимания, Антон. Он на меня тоже в последнее время бросается. Кстати, Макс только что кофе заварил. Налить?
– Если не трудно, конечно, – благодарно улыбнувшись, произнес Плетнев, покосившись при этом на Турецкого, на лице которого застыла маска каменного гостя.
«А не пойти ли тебе, мой дорогой Александр Борисович, куда-нибудь подальше? Причем вместе с шумиловской “Клюквой”, с твоей “Глорией” и ничем не оправданной желчностью?!» – закипало в душе у Плетнева. И еще, пожалуй, одна колкость, и он бы все это выплеснул в лицо Турецкого, но его снова опередила Ирина Генриховна, каким-то женским особым чутьем поняв его состояние:
– Не делай глупостей, Антон!
И обратилась к мужу:
– Александр Борисович, может, соизволите с простым народом кофию попить?
– Пожалуй, – заставил себя улыбнуться Турецкий, и, видимо, тоже сообразив, что слишком перегнул палку, произнес глухо: – Ты того... извини меня, Антон. Что-то нервы ни к черту стали. Видать, действительно на покой пора. Извини!
Возникшее было напряжение вроде бы было снято, однако осталась какая-то неловкость, которую и Турецкий, и Плетнев так и не смогли перебороть, даже углубившись в изучение поэтажного плана лабораторного корпуса, на который уже Плетневым были нанесены крестики, стрелки и жирные точки, которые могли бы наглядно показать, кто где стоял и кто откуда прибежал в тот момент, когда заверещала сигнализация.
Когда Плетнев пояснил только ему понятные обозначения, Турецкий произнес негромко, будто разговаривая сам с собой:
– Ничего не могу понять! Полная лаборатория людей, хотя времени три часа ночи, и никто не видел грабителя, хотя сигнализация верещала как свинья подрезанная. Правда, одного видели, – поправился он. – Да и то это был какой-то фантом на мониторе. И вот я спрашиваю: не странно ли все это?
– Ты хочешь сказать, был ли мальчик? – хмыкнула Ирина Генриховна.
– Ну-у, не совсем так, конечно, но...
– Вот и я о том же говорю! – оживился Плетнев. – Три часа ночи, а они все на работе! И это при том, что тому же Савину, Кокину, их академику, Гоше и Глебу совершенно нечего там было делать. Я имею в виду в это время. И все их объяснения... Ударники комтруда, мать их!
– А уборщица? – спросила Ирина Генриховна. – Ты забыл назвать уборщицу.
– Она здесь с боку припека. Это единственный человек, кроме, конечно, охранника, который исполнял свои прямые обязанности.
– Что, у нее ночная уборка?
– Да. Как мне пояснили ученые господа, чтобы не мешала им работать.
Плетнев замолчал было, однако не выдержал, в его голосе обозначились злые нотки:
– Я голову уже сломал с этой самой «Клюквой». И порой у меня такое впечатление складывается, что никакого грабителя не было и в хранилище это никто не забирался!..
Ирина Генриховна удивленно уставилась на Плетнева.
– Но ведь...
– Конечно, возможно, что это и чушь собачья, – не обращая внимания на удивленные взгляды, продолжал развивать свою мысль Плетнев, – но и вы поймите меня правильно. Во-первых, «Клюкву» все-таки не похитили, а во-вторых, что пожалуй самое главное, – свидетели!
Казалось, его возмущению не будет предела.
– Это же не свидетели, это же... это же черт знает что! Лаборант, рабочий день которого заканчивается по контракту в восемь часов вечера, периодически остается ночевать в лаборатории, в которой ведется разработка изделия, за который готовы выложить любые деньги даже самые продвинутые фармацевтические компании Европы, и распивает чаи с охранником, который почему-то отключает ночами видеозапись на камерах. Это что?! Да за такие «упушэния в работе»...
– Может быть, режим строжайшей экономии? – предположила Ирина Генриховна. – Шумилов как-то проговорился, что он столько вложил денег в свою разработку, что... В общем, не исключено, что его компания давно уже на мели, и он экономит сейчас каждый рубль, каждый доллар.
– Возможно, – согласился с ней Плетнев, – все возможно. Но в таком случае мне непонятно, зачем кормить за счет фирмы такого бездельника, как его двоюродный брат, я имею в виду Глеба Шумилова, если эти деньги можно было бы пустить в дело?
– Ну-у, во-первых, он не такой уж и бездельник, – попытался возразить Турецкий, – все-таки Глеб вполне приличный менеджер, с хорошим экономическим образованием, и сейчас, насколько я знаю, является не просто вице-президентом компании, но и директором по продажам.
– Являлся таковым! – поправил его Плетнев.
– Да, конечно, – согласился с ним Турецкий.
– Ладно, хрен с ним, с Шумиловым! – продолжал гнуть свою линию Плетнев. – Но эти двое, я имею в виду Савина с Кокиным... Я рупь за десять даю, что каждый из них что-то скрывает, один, правда, уже отскрывался, но я не удивлюсь, если в той же лаборатории и Кокина найдут со свечкой в руках. И тоже петарда разорвется у мужика, обширный инфаркт.
– Типун тебе на язык!
Но Плетнева уже невозможно было остановить.
– Да и академик этот... Ясенев! Ходит, сволочь, будто аршин проглотил. И вместо того, чтобы помочь мне, как просил Шумилов, этот хрен моржовый вообще послал меня куда подальше.
– Антон!..
– Прости, Ира! Но... сама понимаешь, накипело. А в этом гадюшнике даже поговорить по-человечески не с кем.
– Ну, насчет гадюшника, это ты, положим, зря, – попытался возразить Турецкий, которого резануло по сердцу произнесенное Плетневым «Ира», мягкое и нежное, как ласковый котенок. – К тому же мы отвлеклись от темы. С чего это вдруг тебе в голову могла прийти подобная мысль? Насчет того, что в хранилище никто не забирался и никакого грабителя никогда не было?
– Могу и пояснить, – пожал плечами Плетнев. – Вот смотри, – ткнул он пальцем в разложенный на столе план лабораторного корпуса. – В это здание просто так не зайдешь, да и с улицы не влезешь. Окна первого этажа заложены кирпичной кладкой, а все что выше – под сигнализацией. Забраться по сливным трубам также совершенно невозможно.
Он покосился на Турецкого, который следил за каждым движением его пальца, и в котором, кажется, просыпался прежний Турецкий, старший следователь по особо важным делам.
– Теперь смотрим дальше. Со стороны КПП также забор, пять метров, и все это под сигнализацией. К тому же строгая пропускная система: кто вошел, кто вышел, кто въехал, кто выехал. Короче говоря, строжайший учет. И по данным охраны, в ту ночь, когда была предпринята попытка ограбления, в лабораторном корпусе находились академик Ясенев, Савин с Кокиным, Гоша и Модест, уборщица и Глеб Шумилов, вице-президент компании.
И как бы ставя точку, Плетнев развел руками.
– И все!
– Логично, – вроде как согласился с ним Турецкий. – Но при этом ты забываешь тот факт, что кто-то высадил окно на втором этаже и выпрыгнул на улицу.
– А вот туточки я сильно сомневаюсь, что кто-то выпрыгивал из окна на улицу, – усмехнулся Плетнев. – Как показали те же Гоша с Модестом, когда они подбежали к окну, на улице никого не было. Ни-ко-го! – с силой повторил он и замолчал, вопросительно уставившись на Турецкого. Что, мол, скажете на это, господин, товарищ следователь?
Турецкий молчал, и Плетнев вынужден был вбросить свой последний козырь:
– К тому же замок в хранилище не взломан, а открыт ключом!
– А у кого хранятся эти ключи, у охраны?
– Если бы у охраны! – усмехнулся Плетнев. – Тогда можно было бы хоть кого-то раскручивать да перепроверять на вшивость, а то ведь... Короче говоря, ключи эти были у двоих: у самого Шумилова и у нашего академика. И кого же из них прикажете подозревать в первую очередь? Самого Шумилова или все-таки главного разработчика «Клюквы» Ясенева?
Плетнев напирал, и Турецкий вынужден был выдвинуть собственную версию:
– А эти ключи не могли выкрасть? На время. Чтобы сделать приличную копию.
– Исключено! И у того, и у другого они висят на том же брелке, что и ключи от дома.
Ознакомительная версия.
