— Хоть бы спросили о своем брате, — говорю я Филипу, направляясь вместе с ним к выходу.
— А что спрашивать? Раз вы здесь, значит, он уже у себя дома.
— Вы его так скрутили, что он мог оказаться на том свете.
— Люди так легко не умирают, — отвечает небрежно Филип.
— Однако Асенов умер.
— А уж это не моя работа.
Он прекрасно понимает, что увяз обеими ногами. Но не слишком глубоко. Примерное поведение в заключении — и все пройдет, как дурной сон. В некотором смысле провал с паспортом имеет и положительную сторону: яснее ясного, что Филип не крал доллары Асенова. Значит, он вообще не имеет отношения к этому делу.
Уже после первого допроса Магды я ждал: что—то должно произойти. Все и случилось примерно так, как я предполагал, за исключением одного — я оказался с пустыми руками. Никаких улик, никакой связи между нарушителем паспортного режима и той комнатой на пятом этаже.
Уступаю Маневу дорогу — пусть сядет в машину первым, а сам устраиваюсь рядом, чтобы он не скучал. Шофер — это снова мой друг Кольо — дает полный газ, и мы мчимся к центру Софии. По обеим сторонам мелькают фасады современных зданий, но, похоже, моего спутника это не радует.
— Печальное возвращение в родные края, да? Особенно, если ты их даже не покидал.
— Вы это возвращение делаете печальным, — отвечает с неприязнью Филип.
— Мы уже спорили по этому вопросу. Таких, как вы, я бы отпускал на все четыре стороны. Воздух станет чище, а у нас поубавится работы.
— Могу лишь сожалеть, что не вы решаете эти вопросы.
Голос его звучит самоуверенно, с ноткой внутреннего превосходства.
— А где вы думали обосноваться?
— Где угодно. Там, где мог бы жить, как хочу.
— Вы бы нигде не смогли жить, как вам хочется, Манев. Везде есть законы.
— Верно, только другие.
— Любые законы осуждают преступления в широком смысле этого слова.
— Я не считаю себя преступником ни в широком, ни в узком смысле слова.
— Понимаю. И все же где вы думали бросить якорь? Не похоже, чтобы вы действовали без четкого плана.
— Планы мои похоронены. Так что не будем тревожить прах усопших.
— Включая Асенова?
Он не отвечает, а я и не настаиваю.
Останавливаемся у подъезда моего учреждения, и я веду Филипа в свой кабинет. Это, видимо, вызывает у него дурное предчувствие. Он прекрасно знает, что я не занимаюсь паспортными нарушениями.
— Итак, — говорю я, когда мы садимся по разные стороны стола, — оставим разговор о дальних путешествиях и перейдем к вещам более близким. Кто убил Асенова?
Манев уже готов к вопросу, ибо выдерживает мой взгляд, не мигая.
— Не имею понятия, — отвечает он спокойно.
— Вы, похоже, не отдаете отчета в своем положении, — говорю я так же спокойно, продолжая смотреть на него в упор. — До сих пор вы хотя бы могли маневрировать и ходить от одного знакомого к другому, давать инструкции, собирать сведения, пускать в ход интриги и предпринимать оборони: тельные действия. Излишне говорить, что мы внимательно следили за каждым вашим шагом. Но теперь, Манев, с вашей активностью покончено! Вы задержаны, и нет никаких надежд на ваше освобождение. Поэтому давайте играть в открытую. Снова задаю вопрос: кто убил Асенова?
Филип слушает меня внимательно, но бесстрастно. Потом небрежно пожимает плечами, словно изображая «говори, говори, если тебе делать нечего», и замечает с досадой:
— Вы перепутали адрес уже по той простой причине, что в ночь, когда Асенов умер, я был задержан вашими органами.
— В вашем суждении есть один логический пробел, — говорю я терпеливо. — Убийство было тщательно подготовлено задолго до его осуществления. Так что в вашем присутствии на месте преступления вовсе не было необходимости. А знать, кто убийца, вы должны.
Филип снова с досадой поводит плечами.
Наблюдаю за ним. Манев не проявляет излишней нервозности. Если этот человек действительно виновен в убийстве, как я могу принудить его сознаться? Сказать, что это облегчит его участь? Это будет неправдой. В данном случае принудительное признание ничем не облегчит судьбу преступника. И все—таки я должен добиться от него истины.
— Зачем вы отпускали бороду? — спрашиваю я неожиданно. — Чтобы потом сбрить?
— Каприз, — отвечает небрежно Филип.
— Вы не из тех, кто действует по капризу.
— Если вас ответ не устраивает, ищите объяснения сами.
— Оно у меня уже есть. Хотелось бы услышать от вас.
— К чему эти повторения? — с досадой говорит Манев.
— Недавно вы потребовали у Доры паспорт вашего брата под предлогом что—то купить в магазине «Балкантурист». Установлено, что никаких покупок вы не делали ни там, ни в другом месте.
— Для таких покупок одного паспорта недостаточно — нужны доллары. А доллары я найти не смог.
— Если бы у вас их не было, вы бы не беспокоились о паспорте, так?
Филип молчит.
— Паспорт вам понадобился, чтобы сделать копию печати на фотографии. Потом вы хотели имитировать эту печать на вашем фото, чтобы в нужный момент обеспечить свой выезд за границу.
— Как вы убедились, ничего подобного я не сделал.
— Да, потому что подделать печать оказалось непросто. Вы поняли, что номер с подменой фото также не пройдет. Именно тогда вы и решили отпустить бороду. Импозантная внешность, Манев, — это первое оружие мошенника, так сказать, часть его рабочего реквизита. Вы решили, что в интересах предстоящей операции было бы неплохо, чтобы люди свыклись с вашей бородой. Вы сбриваете ее перед самым отъездом, чем и страхуетесь от того, что вас узнает кто—нибудь в самый последний момент.
— Любопытное умозаключение, — говорит Филип, — хотя и несколько сложное.
— Вы любите сложные ходы и педантично, до мельчайших подробностей разрабатываете ваши проекты. Эта тщательность видна и в реализации убийства Асенова. Это ВАШ ПОЧЕРК, Манев!
— Мой почерк действительно отличается четкостью, — нахально усмехается Манев. — Не забывайте, что моя профессия — шрифты и этикетки. Но этим, собственно, исчерпывается практическое применение моего почерка.
Я пропускаю его слова мимо ушей. — Вы, Манев, допустили два—три существенных промаха. Взять хотя бы ваше алиби. Если бы ваша логика была более высокого полета, вы бы сообразили, что иногда непоколебимость алиби может вызвать подозрение. Вы сфабриковали алиби с помощью поступка, который не вяжется ни с вашим характером, ни с реальностью возникшей ситуации. Вы, предпочитающий действовать тихо, вдруг пошли на публичный скандал.
— Неужели вы не понимаете, что Асенов был мне антипатичен? Я вообще не симпатизирую типам, чья самоуверенность держится на туго набитом кошельке.
— Значит, вы считаете, что он был туго набит?
— Не придирайтесь к избитому выражению, — пренебрежительно бормочет Филип.
— Это выражение полностью соответствует сведениям, которые вы имели о бумажнике Асенова. Их вы получили от Магды. И если уж говорить откровенно, я нарочно дал ей возможность уведомить вас об этом. Полагал, что эта новость активизирует ваши действия.
— Если бы я знал, какие выводы можно сделать из одного несчастного совпадения, я бы не торопился, — отвечает Манев.
— Если бы вы знали некоторые вещи, вообще не стали бы организовывать убийство Асенова. Вас слишком увлекла забота о собственном алиби. Вы забыли, что рядом с убийцей постоянно действовал его наставник. И эту роль играли вы!
— Вы тоже забываете о некоторых элементарных вещах, — пожимает плечами Филип. — Я вовсе не обязан доказывать свою невиновность — вы должны доказать мою вину.
— Именно этим я и занимаюсь. И должен сообщить, что конец уже близок. Но может быть… МОЖЕТ БЫТЬ, вам лучше признаться самому, чем полностью отрицать факты?
При всем желании не могу признать того, чего не было.
— А как объяснить операцию со снотворным?
— Что—то не улавливаю вашу мысль, — нагло говорит Манев. — Не понимаю, о чем вы говорите.
— О том, как вы инструктировали Магду.
— В самом деле не могу понять, — продолжает изображать недоумение Филип.
— А вот Магда все поняла и даже дала письменные показания.
— Таких старых ваших клиентов, как Магда, вы можете заставить написать все, что угодно. Тем более, у Магды на меня зуб…
— Вам все еще удается сохранять спокойствие, Манев. Но дело тут не в силе вашего характера, а в убеждении, что вам ничто не грозит. Вы продолжаете верить в непогрешимость своей комбинации. Но она уязвима хотя бы потому, что в ней замешано более одного человека. Не вы хозяин своей судьбы — она в руках другого. И у вас нет никакой возможности войти с ним в контакт, повлиять на него или — в случае надобности — убрать его. Этот другой человек, Манев, решает вашу судьбу!
