Ван Вейтерен покачал головой:
— Конечно нет. Вы ведь жили вместе. Вещи Эриха, естественно, принадлежат вам.
Они сидели за столиком в кафе «У Аденаара». Марлен Фрей пила чай, он сам — вино. Она даже не курила. Он не понимал, почему его это удивляет, но удивляло. Эрих начал курить, когда ему было пятнадцать… даже, вероятно, раньше — просто его застигли в день пятнадцатилетия.
— В любом случае, вы можете как-нибудь зайти и посмотреть, — предложила она. — Возможно, захотите взять что-нибудь на память.
— Фотографии? — сообразил он. — У вас есть фотографии? Думаю, у меня нет ни единого снимка Эриха в последние годы.
Она мимолетно улыбнулась:
— Конечно. Кое-что есть. Во всяком случае, несколько штук.
Он кивнул, глядя на нее с виноватым видом:
— Простите, что я до сих пор не зашел к вам. Так много… так много всего навалилось.
— Сделать это никогда не поздно, — сказала она. — Приходите, когда будет время, и я дам вам несколько фотографий. По вечерам я дома. Во всяком случае, чаще всего, но все-таки лучше предварительно позвонить. Нам ведь не обязательно устраивать званый ужин.
— Да, — подтвердил он. — Не обязательно.
Она отпила чаю, и он пригубил вино, желая хоть как-то выразить некоторое согласие. Попутно украдкой ее рассматривал и заключил, что выглядит она хорошо. Конечно, бледная и усталая, но с правильными чертами лица, и совсем не пытается отвести взгляд, когда он смотрит ей в глаза. Его интересовало, что ей довелось испытать в жизни. Прошла ли она через то же, что и Эрих? Похоже, нет; у женщин обычно остаются более глубокие следы. Кое-что у нее, естественно, в прошлом было, но ничто в ее облике не выдавало недостатка силы.
Силы, чтобы противостоять жизненным трудностям. Да, он отметил, что сила у нее есть.
«Стыдно, — подумал он. — Стыдно, что я встречаюсь с ней только сейчас. При таких обстоятельствах. Мне, разумеется, следовало…»
Но затем на него нахлынуло воспоминание: Эрих мертв, причем с такой силой, что почти потемнело в глазах. Он поспешно допил вино и достал машинку для сигарет:
— Ничего, если я закурю?
Она снова слегка улыбнулась:
— Эрих курил.
Пока он скручивал сигарету и закуривал, оба молчали.
— Надо бы бросить, — сказал он. — Хотя так получается все-таки поменьше.
«Какого черта я болтаю о курении? — подумал он. — Какое имеет значение, что отец мертвого сына курит слишком много?»
Внезапно Марлен Фрей накрыла его руку своей (они сидят, и положить руку ему на плечо она не может!). Он почувствовал, как сердце пропустило один удар, и чуть не подавился дымом. Она, похоже, увидела его реакцию, но не стала притворяться, что ничего не заметила. Однако руку не убрала, а принялась всматриваться в него изучающими глазами, с чуть подрагивающими веками.
— Пожалуй, я смогла бы вас полюбить, — сказала она. — Жаль, что все вышло, как вышло.
«Вышло, как вышло? — подумал он. — Жаль? Довольно мягко сказано».
— Да, — отозвался он. — Я сожалею, что так мало общался с Эрихом. Следовало, конечно…
— Это не ваша вина, — перебила Марлен. — Он был немного… ну, как бы сказать? — Она пожала плечами. — Но я любила его. Нам было хорошо вместе, казалось, будто мы повзрослели оттого, что нашли друг друга… в каком-то смысле. И вот кое-что еще…
Это совершенно выпало у него из памяти.
— Да-да, конечно. О чем, собственно, речь?
Она отпустила его руку и некоторое время смотрела в чашку, медленно водя в ней ложкой.
— Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но дело в том, что у меня будет ребенок. Я уже на третьем месяце… ну, вот, собственно, и все.
— Господи! — воскликнул он и затем действительно подавился дымом.
Ранним утром во вторник Ван Вейтерен повез Джесс в аэропорт Зексхафен. Он сообщил и ей, и Ренате о разговоре с Марлен Фрей; Джесс позвонила той прямо в понедельник вечером и договорилась о встрече, как только она вновь приедет в Маардам. Хотелось надеяться, что уже к Новому году.
Предполагалось, разумеется, что Рената тоже поедет в аэропорт, но от нее пришло сообщение, что она проснулась с температурой и болью в горле. Ван Вейтерен благословил бацилл, подозревая, что Джесс тоже против них ничего не имеет.
Этим утром она опять держала его за руку, пока они почти ползком пробирались в автомобиле сквозь полосы тумана над Ландсмоором и Вейллем, — держала теплой рукой, которая временами крепко сжималась. Он чувствовал в этом знак дочерней любви и привычного страха перед расставанием. В такой день, разумеется, более сильного, чем когда-либо. Страха перед расставанием с корнями в этой равнинной североевропейской местности. С Эрихом. Возможно, и с ним.
— Как тяжело расставаться, — сказал он.
— Да, тяжело.
— Научиться этому невозможно. Правда, в расставании, пожалуй, есть и некий смысл.
Будто ненадолго умираешь, чуть не добавил он, но удержался.
— Не люблю аэропорты, — проговорила она. — Мне всегда страшно, когда надо куда-нибудь ехать. Эрих был таким же.
Ван Вейтерен кивнул. Этого он не знал. Он задумался над тем, как многого не знает о своих детях. Сколько он уже упустил, и сколько еще можно исправить и узнать.
— Впрочем, я ведь его очень плохо знала, — добавила она через некоторое время. — Надеюсь, Марлен Фрей мне понравится… у меня такое ощущение, будто он все-таки оставил по себе след. Да, очень надеюсь, что все сложится хорошо. Было бы ужасно, если…
Она замолчала. Он заметил, что у нее потекли слезы, и надолго сжал ее руку.
— Сейчас я все-таки чувствую себя лучше, — продолжала она, справившись с рыданием. — Лучше, чем когда приехала. От этого мне никогда не отойти, но временами я чувствую себя почти спокойной. Или просто от бесконечных слез чувства притупляются, как ты думаешь?
Он что-то промычал в ответ. «Нет, — подумал он. — Ничто не проходит, и гора все время только растет. День ото дня, чем старше становишься».
Когда они приблизились к аэропорту, она отпустила его руку. Достала из кармана бумажный носовой платок и вытерла под глазами.
— Почему ты ушел из уголовной полиции?
Вопрос застал его врасплох, на мгновение Ван Вейтерен почти растерялся.
— Даже не знаю, — ответил он. — Просто-напросто устал… вот, пожалуй, самое простое объяснение. Оно на поверхности, и я как-то не углублялся.
— Понимаю, — сказала она. — Да, на самом деле многое может обходиться без детального анализа.
Она умолкла, но он понимал, что у нее что-то на уме. Даже догадывался что именно. Через полминуты она продолжила:
— Странно, но я начала думать об одной вещи… никак не ожидала, что она будет меня волновать… поначалу, когда я узнала о смерти Эриха.
— Что же это? — спросил он.
Она снова замялась.
— Убийца, — наконец выпалила она. — Тот, кто это совершил. Я хочу знать, кто он и почему так произошло. Мне все больше хочется это узнать. Тебе это кажется странным? Я имею в виду, Эриха ведь все равно уже не вернешь…
Он повернул голову и внимательно посмотрел на дочь.
— Нет, — ответил он. — Ничего странного тут нет. Я считаю, что это одна из самых нормальных реакций, какие можно себе представить. Причина, по которой я ушел из полиции, существует, но была и причина, почему я начал там работать.
Джесс посмотрела на него сбоку и медленно кивнула:
— Пожалуй, я понимаю. И сейчас ты думаешь так же?
— Сейчас я думаю так же.
Она немного помолчала перед следующим вопросом:
— И как идут дела? Я имею в виду — у полиции. Ты что-нибудь знаешь? Они поддерживают с тобой контакт?
Он пожал плечами:
— Не особенно. Я просил их об этом, но не хочу слишком давить. Когда они до чего-нибудь докопаются, то, естественно, сообщат мне. Возможно, я поговорю с Рейнхартом и попробую что-то разузнать.
Они подъехали к аэропорту. Ван Вейтерен свернул в парковочный гараж, въехал по узкому пандусу и припарковался перед серой бетонной стеной.
— Давай, — сказала она, — разузнай. Я хочу знать, кто убил моего брата.
Он кивнул и вылез из машины. Двадцатью минутами позже он смотрел, как дочь идет между двумя сотрудниками службы безопасности и исчезает в кабине для предполетного досмотра.
«Да, — подумал он. — Теперь, когда все остальное завершено, остается именно этот вопрос».
Кто?
14
Поначалу это казалось непостижимым.
Его первой мыслью — первой попыткой объяснения — было, что мужчина на парковке каким-то невероятным образом пришел в себя после ударов. Выбрался из кустов, дополз до ресторана и попал в больницу. Выжил.
С размозженной головой и переломом шейного отдела позвоночника?
Потом он стал припоминать факты. Об этом случае писали все газеты, о нем сообщалось по радио и телевидению; конечно, никаких сомнений быть не может. Долговязый молодой человек, которому он нанес смертельные удары возле поля для игры в гольф, мертв. Окончательно и бесповоротно мертв.
