«Что же такое он мне вколол? Существует более трех тысяч снотворных и наркотических препаратов самого разного действия. Он в них отлично разбирается. Наверное, даже учел мой маленький вес, низкое давление и рассчитал время. Он меняет автомобиль, значит, заранее допускал возможную погоню? Проверку на трассах? Да, на этот раз он особенно серьезно подстраховался».
Молох усадил ее на заднее сиденье. Захлопнул дверцу. Сел за руль, включил двигатель.
«Тонированные стекла, – отметила про себя Оля, – салон меньше. Первая машина была более дорогой и новой. Эта старая, тесная. Судя по тому, как крепко он связал меня, действие наркотика скоро прекратится».
Ее немного пугало собственное спокойствие. Как будто все происходило не с ней, как будто она смотрела кино. Наверное, включились механизмы подсознательной защиты. Или это тоже было действие наркотика?
Они свернули и выехали на оживленную трасу. Мимо неслись машины. В них сидели люди, совсем близко. Впереди вспыхнул красный огонек светофора. Существо за рулем притормозило и остановилось. Оле хотелось биться головой о стекло и орать. Она ясно видела профиль пожилого полного мужчины за рулем соседней машины. Он курил и смотрел перед собой. Но даже если бы он повернулся, вряд ли разглядел бы ее сквозь тонированное стекло. Ей удалось сдвинуться ближе и боком, виском стукнуть по стеклу. Удар получился слабый, голова закружилась. Загорелся зеленый. Машины двинулись.
Оля громко замычала. По щекам медленно, щекотно потекли слезы.
– Оборотень, апостол вечной ночи, скоро умрет, – произнес глухой голос, – ты вылетишь из своей страшной темницы, ты расправишь крылья и поднимешься в небо.
«Я могу сколько угодно стонать и мычать. Ему это все равно. Он в капсуле своего бреда. Даже если он снимет пластырь с моего рта, я не сумею пробить эту капсулу. Там, внутри, все логично, четко, незыблемо. Сверхценные идеи паранойального психопата коррекции не поддаются».
И вдруг заиграла музыка. Спокойные, нежные аккорды фортепьяно.
– Ференц Лист. «Утешение», – сказал киборг.
То ли кончалось действие наркотика, то ли музыка так подействовала, но Олю затрясло. Отрешенное спокойствие сменилось паникой. Она почувствовала, как бьется сердце, движется кровь, легкие наполняются воздухом. Она попыталась пошевелить пальцами. Медленно, тяжело поднялись к лицу связанные руки. После третьей попытки ей удалось подцепить ногтем пластырь и оторвать немного с краю, возле уха.
* * *
По плану «Перехват» на вечерних московских улицах останавливали темные иномарки, особое внимание обращали на «Форды-Фокусы» темно-синего цвета. Патрульные машины дежурили на всех главных выездах с МКАД. Из-за дождя движение было не слишком интенсивным.
– Почему ты решил, что он повезет ее именно за город? – орал в трубку майор Завидов. – Объясни, где ты находишься? Куда тебя несет, Соловьев?
Старый бежевый «Фольксваген» мчался по Хорошевскому шоссе. Диму несло в Давыдово, и маршрут он выбрал довольно странный, учитывая, что до этого маленького подмосковного города добраться можно либо по Волоколамке, либо по Ленинградке.
Хорошевка за Полежаевской переходит в проспект Маршала Жукова. Дальше мост через Москву-реку. Слева Крылатское, справа – Серебряный Бор. Ни один нормальный человек так не поедет, если хочет выбраться из Москвы.
Но тот, у кого в машине похищенная женщина, от проспекта Мира к МКАД поедет именно так.
Телефон опять зазвонил.
– Дмитрий Владимирович, один «Фокус» точно упустили, – орал в трубку Антон, – на Хорошевке, где-то между Третьей и Четвертой Магистральной. Понимаете, они другой синий «Фокус» тормознули, а там штук семь обкуренных подростков, пока с ними разбирались, ту машину потеряли. И главное, она пропала, прямо как сквозь землю провалилась.
– Номер, конечно, опять никто не разглядел? – спросил Дима.
– Нет. Грязью заляпан номер.
– Хорошо. Будь на связи.
«Да, там совсем просто исчезнуть, провалиться сквозь землю, – думал Дима. – Мальчик сказал, что Олю ударили по голове и потащили. Она потеряла сознание, но вряд ли надолго. Она очнется. Станет кричать, попытается выбраться из машины. Ему придется остановиться, чтобы отключить ее еще раз. А вдруг он связал ее и вколол что-то? Он не мог успеть за пять минут. Или мог? Если бы он просто хотел ее убить, он бы сделал это сразу и оставил во дворе. Но у него другие цели. Он везет ее за город, в лес, чтобы совершить свой обычный ритуал».
За окнами машины было темно и пусто. Дима проезжал одно из самых безлюдных мест Москвы. Полежаевская, район Магистральных улиц. Склады, холодильники, гаражи. Слева мелькнул стеклянный куб автосервиса, освещенный изнутри мертвенным светом. Справа шла сплошная бетонная стена.
Давыдово – единственный шанс. Один из ста или из тысячи. Дима не знал, почему его туда так тянет сейчас, что это – интуиция или просто отчаяние. Перед глазами стояло Олино лицо, в тот момент, когда она попросила остановить и увеличить кадр.
Она, безусловно, узнала кого-то. И не поверила себе, испугалась. Даже Диме ничего не сказала. Значит, это был кто-то свой, близкий, кто-то вне подозрений. С самого начала Оля высказывала версию, что Молох может быть связан с правоохранительными органами, что он в курсе расследования и имеет возможность влиять на его ход.
Кто же? Кто вне подозрений? Кого Оля знает и уважает настолько, что ей было больно узнать его на диске? У кого нет семьи? Кто постоянно в курсе расследования и имеет возможность влиять на его ход?
Ответ напрашивался сам собой. Прежде чем назвать имя, Дима пробормотал: «Нет. Невозможно!» То есть повторил слова Оли, которые она произнесла после того, как он остановил кадр.
Слегка снизив скорость, он набрал телефонный номер, один из трех десятков, внесенных в записную книжку мобильного. Пока звучали долгие гудки, Дима думал: «Ерунда. У него нет “Форда-Фокуса”. Есть какая-то старая подержанная иномарка, то ли “Опель”, то ли “Шкода”. За руль он садится редко, предпочитает такси или метро. Он, конечно, дома. Сейчас возьмет трубку, спросит, что случилось, выслушает, поможет, успокоит, выдвинет одну из своих парадоксальных версий, которая окажется единственно верной и спасет Оле жизнь»..
– Здравствуйте. К сожалению, в данный момент я не могу взять трубку, перезвоните, пожалуйста, позже или оставьте сообщение после сигнала.
На автоответчике звучал такой приятный знакомый голос. Дима не стал оставлять никаких сообщений. На всякий случай набрал номер мобильного и уже не удивился, когда услышал:
– Абонент временно недоступен.
Соловьев переехал одноколейку, заметил, что один бетонный забор кончился, начался следующий и между ними прореха, пустое пространство шириной в несколько метров. Развернувшись, Дима включил дальний свет. Между заборами был тупик, довольно глубокий, в глубине его, у ржавой стены то ли гаража, то ли склада, стояла машина. Темно-синий «Фокус», с номером, заляпанным грязью.
* * *
Руки дрожали. Голова кружилась. Надо было немного отдохнуть. Каждое движение давалось с трудом. Они подъезжали к кольцевой дороге. Оля увидела две милицейские машины. Офицер ДПС стоял с поднятым жезлом.
«Господи, помоги!» – крикнула про себя Оля.
Офицер был совсем близко, они ехали прямо к нему. Синие сполохи мигалок освещали салон. Молох снизил скорость. Офицер опустил свой жезл. К обочине прибилась темная иномарка. Молох медленно проехал мимо и пересек МКАД.
– Разведчик обязан все продумать заранее. Гоминиды бдительны и агрессивны. Теперь мы в безопасности. Потерпи еще немного, душа моя.
Опять заиграла музыка. На этот раз симфонический оркестр. Пронзительная, глубокая волна струнных ударила в сердце, потом медленно, нежно, как слеза по щеке, потекло соло скрипки.
– Иоганн Брамс. «Симфония № 1», – сообщил Молох.
«Душа моя, душа моя, – повторяла про себя Оля, не в силах шелохнуться. – Двойная макушка. Родимое пятно на шее, чуть ниже затылка. Плоское темно-красное пятно, размером со старый пятак. Его почти не видно под волосами, но я заметила, когда он пожаловался, что лысеет, и наклонил голову. Это его голова, его затылок. В восемьдесят третьем он снял дачу для своей матери, в тридцати километрах от Москвы, и часто ездил туда. Мать умерла в восемьдесят седьмом. Поселок Уборы, надо было просто посмотреть по карте, уточнить. Зачем? Я и так помню, что эти Уборы всего в двух километрах от Давыдова. Марк мог узнать его, но он загипнотизировал Марка. Порнограф легко поддается гипнозу, как все идиоты, включая моральных. Он парализовал его память, подавил волю. Он гениально это делает. Он вообще гений, лучший судебный психиатр России. Его методика “Я – это он” предполагает абсолютное вживание в образ. Поэтому все его странности были объяснимы. Он думал, мучился над загадкой очередного монстра, и никто не мог представить, что он сам – монстр».
