выходите?
– Нет.
– Тогда отойдите от двери.
– Та есть да.
– Чего «да»?
– Выхожу…
А ведь у этого человека не только пониженная нравственность. Он наверняка имеет какие–то особенности психики, несовместимые с нормой. Впрочем, жадность. Выполнял ее поручения за деньги. Поджечь сарай за городом в определенный час может человек и со здоровой психикой. Сарай обветшалый, ненужный, вдалеке от домов. А вот плеснуть чего–нибудь кислого в цистерну с молоком, за которым стоят бабушки с бидончиками, дети с банками, мамы с колясками… Не каждый бы смог. Он знал не одного ворюгу, который согласился бы обчистить магазин, но не полез бы на цистерну.
Ее соучастник – последний негодяй или крайний дурак. Или человек с подавленной волей. Калязина подавить может…
– Я по повестке.
– А? А, садитесь, пожалуйста…
– Зачем вызывали?
– Зачем вызывал… Если вызвал… Что–то было нужно…
Он переворошил жизнь Калязиной с ее детства. Там были мужчины. Забытые ею, забытая ими. Брошенные ею, брошенная ими. Были мужчины и не забытые, и не брошенные, а временно оставленные на эти месяцы следствия. Все они не понравились Рябинину. Но среди них не было мужчин, годных на роль соучастников, – каждый занимал какое–то общественное положение, приносившее больше выгод, чем сомнительные авантюры Калязиной. Эти мужчины не стали бы поджигать сараи и залезать на молочные цистерны. Среди этих мужчин не было крайних дураков или с подавленной волей.
Он не знал, в каких социальных горизонтах искать этого соучастника…
– Сергей, дай совет, – сказала Демидова.
– Пожалуйста…
– Рабочие схватили хулигана, а не знают, где ближайшая милиция. Задержанный и выдает: «Ведите, я знаю». Теперь адвокат загнул, что это смягчающее обстоятельство…
– Адвокат не соврал?
– В чем?
– Что знает милицию…
– Это же хулиган сказал.
– Тогда адвоката не за что привлекать.
– Сергей, что с тобой?
А вот в «исповеди» о нем есть. В исповеди» о нем сказано все. Где тут?.. «У меня есть близкий человек. Скажи я ему, чтобы достал луну, полезет на дерево. Скажи, чтобы на улице крикнул петухом, – крикнет. Любит меня до тихого одурения. Но всегда есть «но». Любит, но он не человек, а так, телесная видимость».
Все правильно. Немолодой мужчина с утраченной волей. Сколько таких в городе? А если он так скручен любовью, что потерял себя только с Калязиной? Тогда это нормальный и, может быть, даже волевой и приличный человек. Нет, любовь поднимает, а не опускает. Что же это за любовь, которая лишает молока детей и стариков?
– Сергей, десятка до завтра найдется? – спросила Базалова.
– Найдется…
– Это же пятерка.
– Да? Больше не найдется…
В ювелирном магазине Рябинину показывали перстень с натуральным бриллиантом, который он сравнил с фальшивым. Не отличить. Филигранная работа. А это значит, что соучастник ходил в ювелирный магазин и сам видел перстень. Запомнил его. Сделал, не подобрал, – точно такой же не подберешь. Видимо, он инженер. Нет, теперешние инженеры руками–то не очень владеют. Скорее всего, он высококвалифицированный рабочий. Умелец он. При таких–то руках на кой ляд связываться с Калязиной? Ну да – любовь.
– Лида?
– Сережа, уже шесть часов.
– Что–нибудь случилось?
– Утром ты ушел таким странным… Я и решила зайти. Вот билеты в филармонию.
– Идем…
Он уже наскреб кучу информации. Немолодой, безвольный мужчина, умелец. А ведь если немолодых и безвольных в городе много, то умельцев, наверное, можно сосчитать. Возможно, он посещает какое–нибудь техническое общество. Но теперь творящих, сверлящих, колотящих столько, что вряд ли кто их считал и учитывал. Этим путем не найдешь – слепая ветвь. Нужно сменить горизонт.
– Не нравится? – шепнула Лида.
– Ну как же… Бетховен ведь.
– Сережа, это Бах…
В науках – стыки, в допросах – оговорки, в поступках – нелогичности… Калязина поступала только логично. Везде и всегда. Но вот она пришла к прокурору и остановила взглядом часы. Для чего? Чтобы показать Беспалову свои возможности. Для чего? Чтобы прокурор не привлекал к уголовной ответственности, убедившись лично в ее редких способностях. Логично. Но вот она сказала прокурору про носы: якобы их носы похожи. Подобное сравнение могло только рассердить прокурора, что не входило в ее планы. Зачем же сказала? Глупость? Невыгодной глупости Калязина не сделает. Пошутила? Она шутит остроумнее. Тогда зачем же? Только одно… Часы–то электрические. Она тянула время. Кто–то должен был в определенный час отключить электричество. Соучастник. Но отключить ток мог только электрик. Он и есть соучастник? Рябинин знал его – паренек лет двадцати…
– Музыка Баха стала модной, – сказала Лида, отстраняя его от лужи, в которую он хотел шагнуть. – Почему, Сережа?
– Хорошая.
– Она современна. Почему, Сережа?
– Почему?
– Потому что она кажется нам космической. Почему, Сережа?
– Громкая.
– Потому что Бах писал о боге, а бог казался ему великим, как и космос…
Заместитель прокурора города сказал о провокации взятки. Как там?.. «Это сделал человек, который топчется в канцелярии». Запомнилось дословно. Электрик бывает и в канцелярии. Парнишке двадцать лет, и, кажется, студент–заочник. Она могла его подкупить. Но ведь нужен соучастник постоянный, который и часы остановил, и сарай поджег, и цистерну сквасил, и фальшивый бриллиант сделал… Тогда это не электрик. Но человек, который бывает в канцелярии прокуратуры…
– Чай наливать?
– Чай… А что–нибудь твердого?
– Не наелся?
– Чем?
– Сережа, ты же съел целую тарелку котлет, зелени и картошки…
Немолодой мужчина, слабохарактерный, хороший мастер, бывает в канцелярии прокуратуры… Зачем же? Рябинин выспрашивал секретарей, не мелькал ли перед ними немолодой посторонний мужчина. Нет, не мелькал.
А он бывает не только в канцелярии, но и у электрика. Возможно, бывает и в других учреждениях, расположенных в здании. Тогда ясно, почему секретари не считают его посторонним. Он свой. Но тогда, тогда…
– Я… Я сейчас…
Он вскочил, расплескав драгоценный цейлонский чай, и, как человек, опаленный непереносимым светом, пошел в переднюю. Лида бесшумно скользнула за ним.
Рябинин набрал номер петельниковской квартиры:
– Вадим, это ты?
– Разумеется.
– Не на дежурстве?
– Нет, коли с тобой говорю.
– Не спишь?
– Сергей, я не сплю, не ем и не сижу в ванной. Говори, что случилось?
– Вадим, вы за Калязиной приглядывали… Как же она встречалась со своим помощником?
– Сначала у себя на работе через второй ход, а вот потом…
– Когда она входила в наше здание, вы за ней следили?
– Конечно, нет. Она же к тебе шла.
– Вот тут она с ним и встречалась.
– Ты его знаешь?
– Ага.
– Ну так скажи.
– Вадим, это комендант.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Где–то накопали руды, наплавили металла и наделали струн и труб. Где–то наготовили дерева и наделали скрипок, контрабасов и арф. Где–то и когда–то сидел человек и писал на линованной бумаге кружочки и крючочки. Где–то и когда–то
